Люди Весны

Арга прошёл мимо шатра, чей полог был полуопущен, и не удержался, заглянул внутрь. В него, смеясь, кинули яблоком — он поймал и откусил. Внутри были Мирай, Эльтай и Тинкай, которые то ли занимались любовью, то ли сплетничали. Во всяком случае, Арга сомневался, что можно одновременно трахаться и хихикать так, как хихикали они.

— Арга! Что за встреча!

Арга обернулся, доедая яблоко.

Навстречу ему шёл Эрлиак, который был изрядно навеселе. Глаза его блестели, венок на голове сидел косо и один из ножных браслетов куда–то пропал.

— Неужели ты одинок? — спросил священник. — В эту прекрасную ночь.

Арга поразмыслил. Пьяный Эрлиак был ещё хитрее трезвого и мог поймать его на неосторожном слове.

— Думаю, многие желали бы твоего общества, — продолжал тот.

— Я сам не знаю, чего хочу, — признался Арга. — Потому люди и не зовут меня к себе.

Эрлиак окинул его взглядом и сощурился.

— Мыслями ты не здесь, — согласился он. — Всё думаешь о делах? Не дай Цании стать твоей госпожой. Совладать с Элевирсой будет ещё сложнее.

— Эй, — сказал Арга. — Давай ты будешь просить разрешения, прежде чем читать в моём сердце?

Эрлиак рассмеялся и взял его под руку.

— Я лишь исполняю свои обязанности. Не думай, что ты один такой, Арга. Многие сейчас затерялись в грёзах о будущем. А я брожу повсюду и напоминаю, что настоящее прекрасно и полно радости.

Арга внезапно обнаружил, что Эрлиак уверенно ведёт его куда–то, а он следует за священником, точно взнузданный коневолк. Это не слишком ему понравилось. Но тотчас он обнаружил, что ведут его к столам с угощением и ряду винных бочек, и он с охотой покорился. Эрлиак налил вина в чашу с длинной ручкой, бросил щепотку пряностей и протянул чашу к маленькому факелу у стола.

— Что же, — сказал он, — позволишь ещё почитать в твоём сердце? Обещаю, что не стану поучать. Только расскажу кое–что интересное.

— Загадками ты говорить умеешь.

Эрлиак улыбнулся. Арга бросил в рот кусочек чего–то, томлёного в меду с молоком.

— Два человека волнуют тебя, — сказал Эрлиак, — но волнуют твой разум, а не твою плоть. Потому ты и бродишь потерянный, чуждый празднику.

— Вот как?

— Лесстириан и Маррен, — Эрлиак кивнул своим мыслям. — Таковы маги! Рождены на погибель и смущение остальным. А всё потому, что силы магии сродни силам Предначальной Жизни. Они завораживают и притягивают. Те, кто наделены этими силами, стоят наособицу, даже если они светлы духом, близки нам и дороги, как Лакенай.

— Как Лакенай, — эхом повторил Арга.

Он не столько соглашался с Эрлиаком, сколько слушал журчание его речи. Эрлиак подал ему чашу. Подогретое вино ударило в голову. Наконец Арга ощутил пряную плоть празднества: не как далёкую чарующую красоту, но как горячее тело, прильнувшее к его телу. Стало жарко и захотелось раздеться.

— Это искушение, — продолжал Эрлиак чуть тише, — смотреть на мага как на господина. Оно преследует людей, ибо каждый из нас жаждет жизни. От этого произошло много зла и произойдёт ещё. Но Фадарай благословила нас своей любовью. В сиянии её славы её народ причащается Предначальной Жизни. Вернись к весне, Арга. Отдайся Пресветлой.

И руки Эрлиака обвили его шею. Голова склонилась Арге на плечо. Арга хотел осторожно отстранить его, но подступил тонкий и сладкий травяной запах, аромат благовоний, с которыми Эрлиак заплетал свои косы. Арга запустил пальцы в его волосы. Отставил чашу. Прижал Эрлиака к себе крепче. В объятиях тот был куда мягче и уступчивей, чем в речах. Он откинул голову и принял поцелуй Арги, приникая к нему, лаская его затылок. Меньше всего Арга ожидал этого соприкосновения, но оттого оно лишь сильнее дразнило его и влекло. Чуть отстранившись, Арга в задумчивости коснулся пальцами татуировок на висках Эрлиака. Тот закрыл глаза.

Была безмолвная речь, которой все весенние владели в совершенстве. Простая как стук сердца, она знала немногие вещи и могла показаться скудной. Но в иные часы она сама приходила, заменяя слова. В эти часы она становилась легче и ярче, ясней и отчётливее привычной речи. У праздничного стола Арга целовал Эрлиака, держа его голову в ладонях. Вскоре он уже знал, на что Эрлиак согласен, а чего не хочет, как порадовать его и где явить своеволие; знал, чего ожидать, когда торопиться, а когда медлить. Невесеннему такое знание могло показаться скучным. Весенние ценили сладость предвкушения.

Закончив с беззвучными вопросами, Арга поднял Эрлиака на руки и понёс по тёмной долине между высоких шатров. Тот прильнул к нему и неторопливо целовал в шею. Пальцы Эрлиака играли его волосами и щекотали уши. Арга покусывал губу. Дыхание его учащалось. Опустившись на колени, он положил Эрлиака на ковры и торопливо расстегнул ремень. Эрлиак помог ему избавиться от одежды и сам выскользнул из своих одеяний, оставшись облачённым только в драгоценности, как большинство весенних сейчас. Арга развернул его лицом вниз и прикусил его загривок. Резко выдохнув, Эрлиак вывернулся из–под него и опрокинул его на спину. Рот Арги растянулся в ухмылке. Умелые пальцы Эрлиака пробежали по его телу и сжали восставший член. Облизнув губы, Эрлиак припал к нему, заглотив почти целиком. Ладонь Арги опустилась ему на затылок. Обняв его бёдра, Эрлиак трудился над ним сосредоточенно и искусно, но вскоре прервался. Поднявшись, он оседлал Аргу и выпрямился. Арга поймал его за руки, заставил наклониться и поцеловал. Несколькими гибкими движениями Эрлиак насадился на него. Упёрся руками в грудь Арги, застыл, тяжело дыша, потом двинулся раз, другой, третий. Арга сел и прижал его к себе. Эрлиак оттолкнул его, попытался заставить снова лечь. Арга не позволил. Крепко держа Эрлиака, он перевернулся и придавил его своим весом к коврам. Эрлиак тихо застонал. Глаза его были закрыты. Ноги скрестились у Арги за спиной, пальцы впились в его плечи. Арга ждал, пока его тело не расслабилось, и тогда вошёл глубже.

Многоцветье огней отдалилось и пошло кругом, точно праздничная карусель. Нестройные звуки песен и плясовых слились вдруг в единый поток, связанный гулким и простым ритмом. Эрлиак выгнулся и вскрикнул. Арга переступил на коленях, тяжело дыша, голова его склонилась к груди Эрлиака. Прохлада поднималась от земли, но опаляющий жар рождался в соприкосновении тел. В дыхании ласковой осени дети весны праздновали время своей славы.

* * *

Шло время. Осень подбиралась всё ближе. Пару ночей Цанию заливал неспешный холодный дождь. Улицы очистились. Теперь только развалины Башни Коллегии и выгоревший дворец Гильдий зримо напоминали о том, что город осаждался и был взят. Ныне весенние господствовали здесь — и весенние уходили. Иная, мирная жатва ждала их. На полях и лугах вокруг Милефрай уже показались косцы. Арга распустил наёмников и благословил отплывать Зентара с его капитанами. Цанию покидали Воспринятые и другие вассалы Людей Весны. Великие дома отпустили своих младших. Некоторые малые дома ушли целиком, другие оставили в Цании лишь отряды лучших воинов. Многие ожидали Святейшую и собирались уйти после церемонии Принятия, присоединившись к свите Каудрай.

Цания выплатила огромную дань, но та никого в городе не разорила. Торговля стремительно оживала и расцветала едва ли не пышнее, чем прежде. Дворец Гильдий отстраивали. Отцы города сами, без приказа и намёка, принялись расширять и украшать храм Фадарай. Совет весенних предложил Арге удвоить сумму дани. Арга отказал. Молочную корову нельзя было морить голодом.

Правоведы Джандилака закончили с переписыванием законов. Арга заглянул в них одним глазом и ничего не сказал, чтобы не выставить себя дураком. Зато Риян Скедак не устрашился. Он внимательно изучил труды преподобных юристов, дал пару советов и в целом остался удовлетворён, о чём и доложил Арге.

Аргу занимал вопрос о том, что же всё–таки жгли в Союзе Гильдий в ночь штурма. Это дело было на редкость хорошо продумано. Арга подозревал, что поджог готовили заранее, а замыслили едва ли не прежде, чем весенние подошли к городу. Схваченные поначалу клялись, что ничего не знают. Якобы неведомый человек уплатил им золотом за то, чтобы в архивной галерее невзначай оказался факел. Ниффрай, разумеется, не поверила. Вскоре поджигатели сознались, что платил им домоправитель купца Шанора. Род Шаноров задолжал Союзу Гильдий и, вероятно, хотел уничтожить расписки. Эта новая ложь и поначалу звучала шатко: о долгах Шаноров знала вся Цания. Позже она вовсе рассыпалась. Кастариан Шанор, зять магистра Элоссиана, был человеком неудачливым, но отважным и гордым. Облачившись в доспехи, он встретил весенних с мечом в руках и пал на подступах к Башне Коллегии. Плечом к плечу с ним стояли и его челядинцы. Ниффрай расспрашивала тех, кто сражался с ними, и услышала, что немногие в Цании держались так стойко и с таким достоинством. Домоправителя Азарина тоже видели там. Он доблестно бился и погиб, когда обрушилась Башня. Эти люди отправлялись на смерть — неужто они позаботились о том, чтобы сжечь расписки? Кто–то говорил, что цанийцы способны и на такое. Это не укладывалось в голове. Но иных свидетельств не было и дознание пресеклось.