Люди Весны

Элевирса и Элефрикка некогда были городами–сёстрами на противоположных берегах Зиланнен. Двенадцать веков назад князь Нареак Старший, господин Элевирсы, выстроил Цанию как дальний форпост. Цания богатела, Вирса росла. Нареак Младший, правнук Старшего, издал указ об объединении городов и провозгласил себя королём. За это в Элефрикке его не любили — недостаточно, чтобы поднять мятеж, но как раз в меру, чтобы упорно во всех хрониках именовать Нареаком Лысым. А все великие хронисты Королевства, как назло, происходили из Фрикки… В Вирсе кипела жизнь, а во Фрикке цвели сады и высился Университет…

— Арга, ты что, спишь?

— Нет. Думаю об Элевирсе.

— Это хорошо.

— Трудно будет Коллегии воздвигнуть щит, — заметил Ирса. — Слишком большой город.

— Два города.

— То–то и оно.

— А во Фрикке слишком много садов, — проворчал Кегта. — Я как вижу: нас пропустят через них без боя, а потом повылезут из погребов и в спину ударят. Гвардия Элевирсы — не чета цанийской страже. Они понимают дело.

— Каждую усадьбу надо брать и обыскивать.

— Завязнем.

Близнецы переглянулись и дружно зарычали от досады. Потом Кегта пихнул Аргу ногой.

— Что скажешь?

— Если с нами будет Маррен, — сказал Арга, — всё пойдёт иначе.

— Маррен? — изумился Ирса. — Но он же…

— Подохнет скоро, — кратко закончил Кегта.

— Посмотрим, — сказал Арга. — Может, и не подохнет.

Кегта крякнул.

— Если так… Любопытная будет история!

Арга усмехнулся и налил себе ещё пива.

— Что–то мы с вами тут завязли, — сказал он. — Все пляшут и любятся, а мы о битвах и королевствах рассуждаем. Пресветлая Фадарай над нами огорчится.

Кегта ухмыльнулся и тоже наполнил чашу.

— Ты ж меня знаешь, — сказал он. — Я всегда такой. Я сначала надираюсь, потом с дикими воплями лезу купаться, и только потом выхожу грозить встречным во славу Фадарай.

— Да! Твои дикие вопли вошли в поговорку.

Кегта опечалился.

— Почему так трудно прославиться чем–то… благородным?

Ирса покатился со смеху.

— Ты уже прославился, — сказал он. — Во всех хрониках твоё имя. Разве мало?

Кегта хмыкнул и огладил бороду.

— Пожалуй, — решил он. — Я — великий… могучий… несокрушимый… и победоносный. Никому не под силу меня повергнуть. Эге! Арга! А ну–ка поднимайся, поборемся!

Арга вскинул брови. Секунду он колебался, потом вскочил.

Они с Кегтой схватились. Ирса ловко вывернулся у них из–под ног и убрался в сторону, после чего столь же ловко спас от них бочонок и остатки бычьей ноги. Он хохотал так, что подавился и закашлялся.

Рыча, Кегта нависал над Аргой. Арга напрягал все силы, удерживая его. В борцовской стойке он не мог долго продержаться против Кегты — тот был больше и тяжелее. Арга выгадывал момент для удара и броска, и Кегта знал это. Переступая, они кружили. Задели костёр и разметали его. Босой ногой Арга ощутил мгновенную боль от ожога и мгновенный зуд заживления.

— Хей! — крикнул Ирса.

Наконец Арга дал слабину. Кегта взревел и двинулся на него. Арга поймал его руку в захват, рванул на себя и отпустил, падая. Всем весом он толкнул Кегту в выставленное бедро. Он рассчитывал опрокинуть Луяна и не ошибся. Но упав, Кегта мгновенно перекинул его через себя, перекатился и рухнул на Аргу, прижав его к земле. Чудовищная тяжесть на мгновение вышибла из Арги дух. Этого Кегте было достаточно. Он поймал запястья Арги и обездвижил его.

Борцом Кегта был наипервейшим. Арга сумел бы убить его в настоящем бою, но одолеть в дружеской схватке — никогда.

— Кегта! — выговорил Арга, задыхаясь и смеясь. — Хватит! Чистая победа.

Кегта буркнул что–то без слов, по–медвежьи. Не отпуская запястий Арги, он наклонился и поцеловал его в шею, щекоча бородой. Прикусил кожу, отпустил, лизнул в щёку. Арга расслабился и позволил Кегте поцеловать себя в рот. Тот был осторожен и не торопился, ожидая его решения. Он освободил запястья Арги и огладил его крепкой ладонью. Какой–то миг Арга готов был согласиться и довериться рукам друга. Но в следующий миг он понял, что душа и тело его сегодня хотят иного, и сказал:

— Нет.

Кегта с сожалением отпустил его. Впрочем, тотчас же ловко перехватил и усадил к себе на колени. Улыбаясь, Арга обнял его за шею.

— В другой раз, — сказал он.

— Эх, — сказал Кегта. — Что же, пойдёшь искать Лакенай?

— Пожалуй, — Арга встал.

— Ну а я, — заключил Кегта, — пойду искупаюсь. Мрак! Раздразнил меня и сбегает.

Арга рассмеялся и зашагал прочь.

Она танцевала на берегу реки и, увидев её, Арга замер от восхищения. Она была прекрасна как сама Пресветлая Фадарай, танцующая среди богов в честь приближения новой весны. Распущенные волосы Лакенай окутывали её как плащ. Её обнажённое тело блестело от масла и испарины. В упоении танца она то вилась змеёй, то замирала нежной голубкой. В ней была неистовая мощь волкобылы и грация хищной кошки с гор. Многие, забыв обо всём, собрались вокруг и смотрели на неё, принимая её красоту как солнечный свет. Бухал гулкий барабан, и Лакенай прищёлкивала тонкими пальцами, и зрители хлопали в ладоши и щёлкали, поддерживая причудливый множественный ритм. Две флейты, большая и маленькая, выпевали долгие вьющиеся мелодии. Завершилась одна, и на миг стало тихо, и танцовщица замерла на месте, вскинув руки к звёздному небосводу — но выступила вперёд Сиян Дорфай, немолодая и статная, венчанная тяжкой гривой тёмных волос. Она запела без слов. Низкий её голос был как бродящий в далёких тучах гром, как свист ветра в пустошах. Грудь и плечи Лакенай затрепетали, она склонилась, пряди волос рассыпались и укрыли её до колен — но вот она вновь раскинула руки и полетела дикой и вольной птицей.

Долгое время Арга простоял там, не думая ни о чём, любуясь дивным совершенством Золотой Лакенай. Кто–то из магов протянул ладонь: вихрь разноцветных искр пронёсся над тёмной рекой, над цепью огней и цветочными арками. Искры падали в воду, а от воды им навстречу поднималось чистое голубое свечение. Дорфай пела. Лакенай танцевала.

Печаль коснулась сердца Арги. Он не мог позвать Лакенай и увести её с собой. Этой Лакенай он не мог обладать. Она принадлежала всем и никому, как солнце.

Не он один думал так.

Арга оглянулся на блеск чешуи. Вокруг много плескалось света и блеска, но оттенок драконьей шкуры Сариты был иным, ни с чем не сравнимым. Должно быть, она единственная из Воспринятых пришла на празднество. Её впустили, потому что никто не осмеливался с ней спорить. Сарита стояла, расстегнув платье, с обнажённой грудью, чтобы меньше отличаться от остальных. Но она отличалась. Одной груди уже не было. От драконьего ока по щеке, шее и дальше вниз спускались череды твёрдых чешуек. На плече уже обозначились будущие шипы.

Она заметила взгляд Арги и усмехнулась. По крайней мере сейчас она не ревновала к нему. «К чему мне эта смертная плоть, — шевельнулись её губы, — если Лакенай никогда не пожелает её?» Она отступила в тень и исчезла.

Чуть позже ушёл и Арга. Он знал, что Лакенай будет плясать долго, пока не выбьется из сил — а сил у неё было много и восторг зрителей укреплял её. Возможно, если бы Арга привлёк её внимание и поманил к себе, она пришла бы. Но он был не вправе требовать. Лакенай слишком любила эти минуты, а выдавались они нечасто.

Так Арга шёл по шумному лагерю и глазел по сторонам. Поглядеть было на что. Здесь и там пили и танцевали, смеялись и пели, рассказывали истории и состязались в борьбе. Нагие тела играли мышцами. Драгоценности сверкали на загорелой коже и в пышных кудрях. Народ Фадарай воспевал Пресветлую, открывая и славя её дары. Арга остановился, увидев Ниффрай — облепленная белым речным песком, Тигрица почти всерьёз боролась с Эльсой и Малой. То и дело казалось, что один из них уже скрутил её, второй кидался на помощь, но Ниффрай выворачивалась из хватки, ставила подножки и выламывала руки. Опыта в этом деле у неё хватало — она всё детство дралась с братьями. Наконец соперники зажали её между своими телами, Ниффрай покатилась со смеху и Эльса закрыл ей рот поцелуем.