Страница 18 из 101
В каменную трубу расселины с шумом вливались волны, шурша галькой, и отступали, оставляя на поверхности воды пузырьки воздуха и клочья пены. Когда глаза Джеймса немного привыкли к темноте, он заставил себя пораскинуть мозгами и как-то осмыслить свое теперешнее положение. В итоге он пришел к выводу, что, отдохнув и выработав план действий, непременно сумеет выбраться из этой трещины. Левая рука его была плотно прижата к боку, а правая вытянута вперед и вниз, так что наполовину уже погрузилась в воду, с каждой волной погружаясь все глубже. Правой щекой он плотно прижимался к влажной поверхности скалы; грудь стиснуло так, что трудно было дышать. С расцарапанного кончика носа в воду падали капли крови. Ногами он двигать мог: разводить их в стороны, шевелить ступнями — вот и все. Он попал в ловушку, был совершенно беспомощен и, что еще хуже, понимал: начинается прилив и, вполне возможно, вода поднимется значительно выше того уровня, на котором находится сейчас его голова, потому что на каменной стене, к которой он прижимался сейчас щекой, обитали маленькие литорины.
Время тянулось невыносимо медленно; боль, возникшая первоначально в голове, разрасталась, точно похожая на темную морскую губку опухоль, и поднималась по телу вверх до правого бедра. Со временем кровь из ссадины на носу капать перестала, да и мысли странным образом постепенно утишили боль — в голове вертелись воспоминания о прошлом. Сперва он вспомнил мать, отца, их ферму в Малом Карру, детские счастливые дни у моря, пробудившуюся уже тогда любовь ко всему морскому; ежегодные каникулы на побережье, в самых его чистых и нетронутых уголках. Вспоминалась и борьба с заиканием, и то, как мать сумела вырвать его из мертвой хватки учителей, так что даже этот недостаток в итоге сыграл положительную роль. А потом — калейдоскоп военных лет, проведенных в Северной Африке и Италии, женитьба, рождение Делии, ловля рыбы с моторки, нападение акулы и образ Адели, как ни странно принявший прямо-таки угрожающие размеры и заслонивший всю его прежнюю жизнь… Одно вполне конкретное воспоминание было связано с тем местом, где он угодил в ловушку; это место находилось метрах в ста от этой трещины, на плоской скале, которую еще сегодня утром он так внимательно осматривал, хотя и не задумывался тогда, какое сегодня число. В тот раз ему исполнился двадцать один год, то есть было 3 января 1925 года; компания его родных и друзей собралась вокруг запряженной волами повозки, которая привезла их сюда, за два километра от его дома. Он тогда удил рыбу с утеса, нависшего над этой самой плоской скалой, пользуясь старой удочкой, сделанной из бамбука, росшего возле их дома; к удочке была приделана катушка с прочной зеленой леской. Тогда они пользовались тяжелой снастью, вспоминал он, а грузила он делал сам. Ему повезло: на крючок попалась большая рыба, и он догадался, что это желтый каменный зубан, когда его золотистый бок блеснул совсем близко от скалы. Это был, безусловно, лучший подарок ко дню рождения для такого заядлого рыболова, как он, и Джеймс с бешено бьющимся сердцем стал играть с рыбой, а потом выволок ее на камни, постаравшись сразу оттащить подальше, на сухое место. Не имея под рукой остроги и стараясь успеть прежде, чем следующая волна приподнимет рыбину и унесет ее прочь, вновь сделав невесомой и свободной, он упал на камни, прикрывая свою добычу от волны, которая уже протянула полуметровой высоты пенную руку над скалой, а потом, повинуясь какому-то отчаянному порыву, сел на огромного зубана верхом, лицом к наступающей волне. Он весь вымок; рыба, почувствовав холодный живительный поток, начала бить хвостом по скале и, подпрыгнув, так стукнула Джеймса по лбу, что у него звезды из глаз посыпались; но в конце концов он все-таки вытащил зубана на сушу! В нем было восемьдесят два фунта, и Джеймс, шатаясь и торжествуя, понес свою добычу к повозке. Вот бы сейчас вернулся тот сильный юноша, каким он был прежде, и спас его! Однако надежда в душе Джеймса угасала вместе с поднимавшейся водой; впервые в жизни он задумался о близости смерти.
Все его существо, казалось, растворилось в неумолчном реве моря — этот трубный глас отдавался в ушах, в голове, во всем теле и будто звал куда-то. Он был в сознании, но понимал, что на какое-то время сознание его отключается, однако никак не мог определить, сколько времени прошло с момента его падения. Теперь хранителем времени для него стало море, а время между приливом и отливом — мерилом его жизни; связь с сухопутным миром постепенно отдалялась, таяла, и море все настойчивее предъявляло свои права на него. Ласково, однако суля неотвратимую гибель, пенный гребень набежавшей волны лизнул ему макушку, брызнул в глаза, и он чисто рефлекторно зажмурился, пытаясь стряхнуть с ресниц соленую воду, вдруг будто пробудился ото сна и, снова напрягая мускулы, попытался вырваться из плена, из этих каменных стен, из рук неумолимо приближавшегося палача. Острый приступ клаустрофобии точно прибавил ему сил, однако же очень скоро усталость одержала победу, и он бессильно повис, испуская не то рыдания, не то стоны, когда его касалась новая волна. Потом шум волн стал постепенно стихать, и они отступили; теперь он слышал лишь собственное прерывистое от отчаяния дыхание да бешеный стук сердца; прямо у него над головой прокричала морская чайка, словно земные существа, к которым принадлежал и он сам, оплакивали его уход, а потом и крики чайки растворились в темноте и тишине.
Два рыбака замедлили шаг, молча вглядываясь в темный провал между скал.
— Господи! — вырвалось у того, что был поменьше ростом и с более темной кожей. — Умер он, что ли?
Второй, похудее и помоложе, положил на землю рыболовную снасть и улов, опустился на колени и, вытянув руку, схватил Джеймса за лодыжку. Его спутник отшатнулся, словно ожидая, что перед ним из трещины в скале возникнет мертвец или еще какое-нибудь страшное видение.
— По-моему, он пока жив, — сказал тот, что помоложе. — Надо нам его оттуда вытащить, а то утонет.
Коротышка некоторое время молчал, потом заявил:
— Ох уж нет, Питер! Тащи его потом, а с какой стати? Он же все равно умрет. Да и не успеем — смотри, уже прилив начался.
Питер, не обращая внимания на слова приятеля, широко расставил ноги, ухватил Джеймса за торчавшие вверх лодыжки и дернул. Перевел дыхание, поморщился и дернул снова.
— Уй, ну и тяжелый! — вырвалось у него. — А ну-ка, Джейкоб, помоги, тащи его за вторую ногу.
Джейкоб положил рыболовную снасть на камни и с явной неохотой стал помогать Питеру, однако их усилия успеха не имели. Но когда они отпустили свою «добычу», решив передохнуть, из трещины донесся глухой стон.
— Слышишь? — воскликнул Питер. — Он жив! Давай скорее! — И он полез куда-то вниз, на мгновение остановившись, лишь когда пенистые волны забились у самых его колен.
— Эй, Питер, ты куда это направился, парень? — громко крикнул Джейкоб, но звук его голоса растворился в шипении пены и плеске волн.
Питер, изогнувшись, скользнул в расселину, и с самого ее дна послышался его приглушенный голос:
— Тяни его вверх, Джейкоб! А я буду снизу толкать. Ну, давай! — Согнувшись, он подлез под Джеймса, подтолкнул, упершись ему в плечи, а когда волна плеснула прямо в лицо, выпрямился, с жадностью хватая воздух ртом, и крикнул: — Он почти свободно висит! Тяни!
Вытащив Джеймса, они положили его на плоскую горячую скалу на краю расселины. Питер опустился на колени и приложил ухо к его груди. Слушал он довольно долго, то в одном месте, то в другом, потом даже прикрыл второе ухо рукой, чтобы не мешал грохот моря. И был странно тронут, наконец услышав слабое биение сердца этого совершенно незнакомого ему человека.
…Домой Питер добрался поздно; однако, поскольку он принес не только крупного и толстого готтентотского карася, но и бутылку сладкого ликера, бананы и маслянистые сласти, дома ему обрадовались, хотя он явно успел пропустить где-то два-три стаканчика, а если судить по пятнам крови на рубашке, и подраться. Бронзового карася, пойманного во время утреннего отлива с одного довольно опасного рифа — он тогда только-только успел удочку забросить! — Питер продал какому-то туристу за пятнадцать рандов, а потом еще они с Джейкобом зашли в свой любимый бар, так что теперь он пребывал отличном настроении и, несмотря на усталость, был счастлив, чего с ним не бывало уже недели две. Да и с уловом сегодня особенно повезло — никогда так не везло после того, как он потерял работу в Плеттенберхбае.