Урановый рудник

Холмогоров остро пожалел, что катер придет еще не скоро, через несколько долгих дней. Он просто не видел, какую пользу может принести, оставаясь в поселке. Здесь нужен был профессиональный следователь, да не один, а целая бригада. Пожалуй, пара-тройка вертолетов для прочесывания тайги с воздуха тоже не помешала бы…

Сигареты и папиросы еще не были выкурены и до половины, когда посланный к Егорьевым парнишка вернулся. Он вылетел из переулка, как ядро из старинной пушки, на такой скорости, словно за ним по пятам гналась целая банда чертей, и, с ходу проскочив мимо своих земляков и соседей, взиравших на него с немым изумлением, кинулся прямиком к участковому.

— Дяденька Иван Данилыч! Дяденька Иван Данилыч! Там… Там…

На «Бродвее» снова началась кутерьма. Кто-то приводил в чувство Петрова, который так некстати ушел в мир грез как раз в тот момент, когда возникла проблема по его части, еще кто-то пытался успокоить мальца, от которого никак не удавалось добиться чего-нибудь более вразумительного, чем бесконечно повторяемое «там». Наконец и те и другие более или менее справились со своими задачами: Петров сфокусировался и вновь обрел дар речи, а мальчишка, как старая грампластинка, перескочив через слово, на котором его заело, выложил все как было.

А было все очень просто. Без проблем добравшись до дома Егорьевых, посланный парнишка взошел на крыльцо, постучал в дверь, потом в окошко, а после, не дождавшись ответа, вошел в сени, благо дверь была не заперта. В доме никого не оказалось. Не усмотрев в этом ничего удивительного (кто же это станет в начале лета, в самую горячую пору, средь бела дня дома сидеть?) парень вышел во двор и, обогнув дом, заглянул в огород. В запущенном егорьевском огороде ему повстречалась только парочка сорок, которые при виде его вспорхнули с грядки и с громкой птичьей руганью улетели в сторону леса. Здесь же, между грядок, виднелись отпечатки лошадиных копыт, а в одном месте бросался в глаза след босой ступни, оставшийся, по всей видимости, когда человек, ведший за собой лошадь, оступился и угодил ногой в грядку.

Каждый житель здешних мест немножко следопыт, и парнишка, не напрягаясь, просто между делом, пришел к выводу, что через огород кобылу вел Гришка и что было это либо вчера поздно вечером, либо сегодня рано утром, но обязательно в потемках. Засветло Гришка ни за что не въехал бы ногой в грядку, потому что тятька его, Степан Егорьев, долгих разговоров не признавал и, чуть что, сразу бил по шее, а то и прямо по уху.

Опять же чисто автоматически паренек пришел к выводу, что Гришка отправился в лес, конечно же, не на ночь глядя, а рано поутру, и не на прогулку, а по какой-то своей надобности — например, проверить капканы, подстрелить что-нибудь на ужин или еще зачем. Вернувшаяся без седока да к тому же насмерть перепуганная лошадь означала, что с Гришкой в лесу стряслось что-то неладное; это было так же просто и очевидно, как то, что вода течет с горы, а не в гору.

Встревожившись, мальчишка принялся искать Степана Егорьева: тому, пожалуй, не помешало бы знать, что с его сыном в тайге что-то приключилось. В конце концов он заметил приоткрытую дверь вырытого во дворе погреба, по старинке заменявшего Егорьевым такую редкостную в здешних краях роскошь, как холодильник. Юный следопыт подошел к погребу, позвал Степана Егорьева по имени-отчеству, а потом, так и не дождавшись ответа, открыл дверь и заглянул вовнутрь.

А там…

На этом месте рассказчика снова заело, точь-в-точь как старую, заезженную пластинку. Слушатели во главе с участковым дружно насели на него, пытаясь вывести парня из ступора. Чувствовалось, что это надолго. Холмогоров как раз пытался сообразить, что могло до такой степени напугать местного мальчишку, которого даже с очень большой натяжкой нельзя было назвать изнеженным и слабонервным, когда Завальнюк тихонько тронул его за рукав.

— Может, сходим посмотрим? — негромко предложил заготовитель.

Алексею Андреевичу очень не хотелось действовать заодно с этим в высшей степени подозрительным типом; честно говоря, он с огромным удовольствием не пустил бы Завальнюка во двор к Егорьевым, но не знал, как это сделать. В то же время попасть на место происшествия раньше толпы, возглавляемой пьяным в стельку участковым, было очень заманчиво. С того момента, как за расследование возьмется Петров, его можно считать законченным; что бы ни произошло, что бы ни обнаружил в егорьевском погребе посланный мальчишка, все будет объявлено результатом несчастного случая вроде удара молнии. Официальная версия, которую выдвинет участковый, Холмогорова не интересовала — это было не его дело. Но, силясь придать этой своей высосанной из пальца версии хотя бы видимость правдоподобия, Петров, хоть и пьян до изумления, старательно уничтожит все улики, буде таковые отыщутся. А то, чего не сделает Петров, довершит толпа зевак, затоптав следы и все перевернув вверх дном.

Холмогоров колебался совсем недолго. Перед ним открывалась редкая, пожалуй даже уникальная, возможность получить хоть какую-то информацию непосредственно, а не из вторых рук — информацию, которая как воздух будет необходима тем, кто явится сюда после него, чтобы провести расследование. Посему, временно отодвинув подозрения в отношении Завальнюка на второй план, Алексей Андреевич коротко кивнул в знак согласия.

Стараясь не привлекать к себе внимания, они прошли за спинами окружившей потрясенного увиденным мальчишку толпы и почти бегом устремились к стоящему на отшибе дому Егорьевых.

Глава 8

— Еще теплый, — заметил Завальнюк, опуская только что вынутое из петли тело Степана Егорьева на сырой земляной пол. Скользящая петля, умело связанная из брезентовых вожжей, зловеще покачивалась у него над головой в холодном полумраке погреба. — С вами все в порядке, Алексей Андреевич?

— Я не боюсь покойников, если вы об этом, — ответил Холмогоров, оглядываясь по сторонам.

— Тогда, может быть, мы его вынесем наружу? — предложил заготовитель. — Темновато здесь, да и холодно…

— Участковому это не понравится, — сказал Холмогоров, но тут же, наклонившись, взял мертвеца под колени.

В ноздри ему ударил запах застарелого пота, и это было дико и странно — мертвец, пахнущий потом, совсем как живой человек. Завальнюк был прав: тело еще не успело остыть, несмотря на то что находилось в погребе, в непосредственной близости от ледника, где даже в самый разгар летней жары месяцами могли храниться рыба и мясо. Следовательно, Степан Егорьев повесился не более получаса назад…

Заготовитель взял покойника под мышки. Кое-как протиснувшись через узкий дверной проем, они вынесли тело из погреба и осторожно опустили на утоптанную землю двора.

— О, — сказал Завальнюк, которого непосредственный контакт с еще не остывшим мертвым телом смутил, казалось, еще меньше, чем повидавшего разные виды Холмогорова, — а вот и предсмертная записочка!

Он указал на грязный клочок бумаги, приколотый английской булавкой к рубашке на груди мертвеца. Наклонившись, Алексей Андреевич не без труда прочел корявые, выведенные неумелой рукой строки: «Без Гришки мне не жизнь. Прощевайте, люди добрые. Егорьев Степан».

— Что это он? — удивился Завальнюк. — С чего это он взял, что без Гришки своего остался? Лошадь только-только в поселок пришла, а он к этому времени уже висел… Странно, странно…

Он задумчиво протянул руку к записке, но Холмогоров остановил его, положив на предплечье заготовителя ладонь.

— Не стоит этого делать.

— Пожалуй, — согласился Завальнюк. — Оставим этот лакомый кусочек участковому, он ему очень поможет в расследовании. Без этой бумажки ему будет очень непросто представить этот случай самоубийством.

В голосе заготовителя прозвучал даже не сарказм, пусть самый ядовитый, а чуть ли не злоба. Похоже было на то, что Петр Иванович не питал к участковому теплых чувств.

— А вы что же, — спросил Холмогоров, — сомневаетесь, что это самоубийство?