Страница 226 из 268
*****
Похмелье было жесточайшим. Больше всего на свете Илье хотелось, чтобы у него вовсе не было головы и нечему было бы гудеть, трещать и разламываться на части. Тошнило так, что, казалось, вот-вот вывернет наизнанку, в горле стоял кислый ком, всё тело ломило, как после хорошей драки.
Временами откуда-то всплывал мокрый ковш с кислыми щами, на лоб шлёпалась холодная тряпка, чей-то голос успокаивающе ворчал, чьи-то руки придерживали его над ведром, чьи - Илья не мог разглядеть. Несколько раз он путем колоссальных усилий задавал какой-нибудь связный вопрос, но сверху падало короткое: "Заткнись", - и Илья подчинялся. Эта жуть продолжалась целую ночь и целый день. На вторую ночь он заснул мёртвым сном.
По вытертому красному одеялу скакали солнечные пятна. Илья с трудом приподнял голову с подушки, осмотрелся. Удивлённо подумал, что находится никак не в кабаке Феськи, где уже привык просыпаться. Впрочем, всё казалось знакомым - и лошадиная шкура на стене, и протёртый до основы основы ковёр на полу, и глиняные стены, и помидоры, дозревающие на подоконнике, и пёстрая вылинявшая занавеска, откинутая на гвоздь, и обшитый лентами бубен, лежащий на грубом нескоблёном столе… Протерев кулаком глаза, Илья приподнялся на локте, обернулся - и остатки сна как рукой сняло. За его спиной, на постели, в рубашке, с распущенными волосами, обхватив руками колени, сидела и смотрела на него Роза Чачанка.
– Очухался? - спокойно спросила она. - Голова как?
– Слава богу… - машинально ответил Илья. - Роза, а… А я здесь откуда?
Роза фыркнула:
– Да уж, знамо дело, не сам пришёл.
– А как же?..
– Балда.
Она отвернулась. Установив среди помидоров на подоконнике осколок зеркала, принялась с руганью дёргать гребнем недлинные курчавые волосы. Илья отвалился на подушку, лихорадочно соображая: для чего ей это понадобилось?
С какой стати? И сидит, чертовка, мучает свои космы, вместо того чтобы поиметь совесть и объяснить ему хоть что-нибудь… Скосив глаза, он увидел, что Роза, прихватывая волосы красным платком, с усмешкой разглядывает его.
– Не думай много, морэ, голова расколется! Ну, да, да, это я тебя из "Калараша" уволокла и к себе доставила.
– Зачем?!
– Захотелось так, - пожала она плечами.
Илья упрямо мотнул головой:
– Объясни толком!
– Да пошёл ты, ласковый! - неожиданно огрызнулась Роза, уронив зеркало на постель. - Ты кто такой, чтобы я тебе объясняла, да ещё и толком?! Отвяжись! Сделала - и сделала!
Илья помрачнел. Не глядя больше на сердитую Чачанку, сдёрнул со спинки кровати свои штаны.
– Ты чего это? - удивилась Роза.
– Пойду я, вот что.
– Куда это ты пойдёшь? - спросила она, и Илья, уже привставший было, опустился обратно.
Наступила тишина. Илья смотрел, не моргая, в испещрённую трещинками стену, и в голове у него медленно, словно вареники в кипятке, всплывали воспоминания о том, что случилось до запоя. Настя, поющая с освещённой эстрады, её полные слёз глаза, испуганное и растерянное лицо… Князь…
Варька, с ненавистью кричащая: "Прокляну, я прокляну тебя!" Маргитка…
Вот оно, главное, самое главное, - ушла Маргитка! Илья зажмурился. С тоской подумал: и на что, старый валенок, надеялся в свои сорок три? Что она до гроба эти его выкрутасы терпеть будет? Ушла и унесла ещё не родившегося ребёнка, ушла… потому что к этому всё и катилось с самого начала. Ведь она так и не простила его. Не простила за тот серый дождливый день в Москве, когда он отказался от неё, когда сказал: "Уезжай со своим Паровозом"… А она тогда ждала от него совсем других слов. Не забыла. И не смогла простить.
Потому и выставляла себя шлюхой перед цыганами, вертела подолом перед первым встречным… И, может быть, утешалась немного, глядя на то, как он, Илья, лезет на стену от этого. И не боялась его даже тогда, когда он её бил, и смеялась ему в лицо. Столько лет изводили друг друга - зачем? Ну ладно Маргитка - девчонка, глупая, злая на весь мир, но он-то, он - старый мужик, у которого мозгов-то поболе должно было оказаться? Зачем он это делал?
А затем, что идти было больше некуда. Вот и всё.
Может, и слава богу, что ушла, с неожиданной злостью подумал он. Пусть теперь у Васьки голова болит, пусть он думает, как ему жить с этим бесом в юбке. А ему, Илье Смоляко, нужно как-то со своей жизнью разбираться.
Права Чачанка, домой теперь ходу нет. Ну, Яшка, ну, сосунок паршивый…
Шесть лет молчал, даже слова поперёк никогда не вставлял, а вон как прорвало! Не выскочи, не вцепись в отцовский кнут Дашка, - поубивали бы они с ним друг друга к чёртовой матери… Умница девочка, всегда знала, что делать нужно, уберегла от смертного греха. Нет, домой он не пойдёт. Надо забрать лошадей и откочёвывать отсюда, хоть в Сибирь, лишь бы подальше отсюда. И так уж засиделся на одном месте. Только бы вот с Дашкой увидеться напоследок, не сможет он так уехать, дочь всё-таки…
Неожиданно Илья почувствовал осторожное прикосновение. Вздрогнув, обернулся. Роза, о которой он совсем забыл, заговорила:
– Илья, послушай меня. Ты ведь не знаешь, что в твоём доме случилось…
– Что, господи, ещё?! - испугался он.
Роза улыбнулась, но взгляд её был почему-то грустным.
– Чудо случилось. Твоя Дашка видеть стала.
– Видеть?!! - Илья вскочил. - Роза! Да ты… Да ты правду говоришь?!
Брешешь если - убью!
– Истинный крест! - медленно перекрестилась она. - Яшка от радости на весь посёлок глотку драл. Мы сбежались, думали - стряслось что. Видит Дашка - и всё! Плачет, детей целует, всех нас по именам вспоминает…
Клянусь, никогда в жизни про такое не слыхала даже!
– Роза! - Илья глубоко вздохнул… и забыл выдохнуть. Все несчастья: ссора с Варькой, замужество Насти, уход Маргитки - всё вдруг уменьшилось, показалось пустым и нестоящим по сравнению с этой небывалой радостью – солнцем для Дашки! Ох, чяёри… Ох, доченька… Да, есть бог! Есть! И не совсем ещё он махнул рукой на Илью Смоляко и его семью! Вот теперь только взглянуть на это чудо своими глазами, увидеть, поверить, обнять дочь… Илья схватил рубаху, шагнул к порогу, бросил через плечо Чачанке:
– Я - домой, как хочешь!
– Не надо, Илья, - тихо, почти шёпотом попросила Роза. Улыбки уже не было на её лице. - Они… Они уехали.
– Уехали?.. - непонимающе переспросил он.
– Да. - Роза отвернулась. - Ты не думай, Дашка не хотела. Яшка так велел.
В тот же день собрались, детей в телегу покидали и уехали. Яшка сказал – в Москву, к своей родне. Дэвлалэ, морэ, ты бы слышал, как твоя дочь плакала! Наверное, в Новороссийске слыхать было! Просто смертным воем выла, в ворота вцепившись! А что ей было делать? Муж приказал, надо. Но я, Илья, наверное знаю - не хотела она.
Илья выпустил из рук рубаху. Неловко сел на пол у кровати, опустил голову. Застыл. В наступившей тишине отчётливо затикали ходики.
Через десять минут озадаченная Роза пошевелила пальцами босой ноги.
Илья не повернул головы.
– Морэ… - шёпотом окликнула она, наклоняясь к нему.
Ответа не было. Чуть погодя Илья что-то хрипло выговорил.
– Чего? - не расслышала Роза.
– Спрашиваю - кони мои, что ли… голодные… в конюшне?
– Нет, что ты! Я ходила туда, кормила, вываживала. Целы твои кони, не бойся.
– А… спасибо.
Он снова умолк. Роза, подумав, придвинулась ближе. Подождала ещё немного, но Илья больше ничего не говорил. Тогда она протянула руку, коснулась его плеча - и отдёрнула пальцы, как обожжённые.
– Э, да ты… - вскочив, Роза села на пол рядом с Ильёй, заглянула ему в лицо.
Покачала головой: - У-у-у… Да ладно, морэ, не дёргайся. Чего я там, думаешь, не видела? Все мы, люди, из одной грязи замешаны… - Подняв с пола брошенную рубаху Ильи, она бережно, как ребёнку, вытерла ему глаза. Задумчиво сказала, глядя в сторону: - Ну, морэ, ну… Ничего, уладится как-нибудь.