Страница 21 из 36
Ворон прожил в доме Ийвана полторы недели, но ничем не помог больному. Потом забрал с собой — в уплату за лечение — единственную корову, два последних мешка с мукой и все мясо, какое только нашлось в доме.
— Если что-нибудь мясное или мучное в доме будет, то Ийвана никогда не поправится,— объяснил Ворон.— А так он встанет через пять дней! Или через десять!
И уехал.
От огорчения, что колдун так их обобрал, Ийвана почувствовал себя еще хуже. И лучше ему не стало ни на пятый, ни на десятый день.
А когда примчался Кумоха, то отец уже едва мог говорить. Его исхудавшая шея походила на пучок сухих прутьев, а ладонь — на высохшую щепку.
— Жалей мать и сестру…— сказал он Кумохе.— береги… Айно… не отдавай чужим людям в услужение… не позорься… мы хоть и бедняки… но вольные люди… смотри…— Он перевел дух и продолжал:— И возьми мою трубку… Она досталась мне от деда… неказиста… но чубук хороший… больше я тебе ничего… не могу… будь справедливым всегда… никого не бойся.
Это были его последние слова…
Когда в жизни у Кумохи случалась беда и ему нужно было успокоиться, то он шел в лес. Лес всегда успокаивал его, приводил мысли в порядок.
Очередная оттепель сменилась очередными морозами, и тонкая ледяная пленка покрыла снег, деревья, кусты. Лес стоял словно выкованный из серебра. Ветер гудел в ветвях-льдинках, сотни солнц сверкали на обледенелых боках сугробов.
«Надо убить этого колдуна-вора, колдуны-обманщика, колдуна-волка… А мать все еще защищает его: «Он тихий, скромный». Правильно сказала Айно: «Он скромный, как голодный волк…» И снова мать взяла его под защиту: «Он не виноват, это мы виноваты. Он же сказал, чтобы мы не оставлял.» себе нм куска мяса, ни крупинки муки… А я спрятала для Ийвана кусок пирога с мясом… Он очень любил пироги с мясом, мой Ийвана…» Вот ведь как Ворон научился обманывать людей: такое горе в доме, а мать и в эти дни находит для него оправдание… Убить его, вора, мало! Привязать к двум березам, чтоб разорвать его пополам… Или затопить баньку и запарить до смерти… Жаль, не застал я его здесь!.. Ну, убил бы, а что дальше? Старушки, вроде матери, стали бы по-прежнему почитать его как лесного духа… Нет, нужно его перехитрить, чтобы все увидели, поняли — Ворон не колдун, а простой вор, захребетник, обманщик! Чтобы он из Карелии ноги свои унес подальше!
Ветер звенел обледенелыми ветвями, веточками, сучками.
Солнце искрилось, сверкало, слепило — казалось, светило отовсюду.
Кумоха до вечера бродил по лесу.
Этот день показался ему самым длинным днем в жизни — долгим и горьким, как голодный год.
Но зато к вечеру Кумоха уже твердо знал, что нужно делать.
Про то, как Кумоха от глухоты избавился,
а Ворон-колдун „чудо” сотворил
Ворон жил одиноко. Совсем один — ни кошки, ни собаки.
— Меня Хийси, лесной хозяин, бережет,— говорил он людям.
— Ни мышей, ни тараканов! — удивлялись соседи.— Один в избе. Ох, нечисто дело, нечисто!
Кумоха пришел в село под вечер и легко отыскал избушку Ворона.
Колдун щепал лучину возле порога.
— Переночевать пусти, хозяин,— попросил Кумоха, поправляя черную повязку, закрывающую левый глаз и перечеркивающую лицо.
— У меня нельзя,— сказал Ворон.— Иди к соседям попросись.
— Спасибо, хозяин! — низко поклонился Кумоха.— А то устал,издалека я.
И прошел в избу.
— Ты что, глухой?—входя за Кумохой в избу, спросил Ворон.
— Спасибо! — снова поклонился Кумоха и принялся стаскивать кожух с плеч.
— У-у, пень! — закричал Ворон, подскочил к высокому, под потолок, Кумохе и попытался помешать ему раздеваться.— Уходи!
— Спасибо, спасибо,— сказал Кумоха,— помоги раздеться, хозяин, а то что-то промерз я в дороге…
Сколько Ворон ни кричал, с Кумохи как с гуся вода. Разделся, сел на лавку. Ворон щупленький, вертлявый—ему Кумоху и с места не сдвинуть. Что поделаешь?
Глаза у колдуна топкие, болотного цвета. Смотришь в них — будто в трясину проваливаешься.
— Поесть нет ли чего, хозяин? — спросил Кумоха.
— Нет, нет, нет! — замахал короткими ручками Ворон.— Еще чего захотел! Дубина кривая!
— Спасибо, хозяин! — растроганно молвил Кумоха.— Добрая у тебя душа! Да ты сиди отдыхай, я сам возьму!
Кумоха встал с лавки, подошел к печи, вытащил горшки.
Ворон был настолько ошарашен, что даже не двинулся с места. Он только бормотал что-то о глухоте, которую черти насылают на людей за их грехи.
Кумоха поел; что осталось — назад, в печь, поставил.
— Издалека идешь?—опросил Ворон.
— Спасибо, хозяин, хорошо поел!
— Откуда ты, спрашиваю? — закричал Ворон.
—Ладно уж, лягу тут на лавке…
— Куда идешь?!
— Завтра не буди, хозяин, мне не к спеху, сам проснусь!
Кумоха пристроился на лавке, кожухом накрылся и притворился спящим.
Ворон кружил по избе, бормотал, фыркал, потом полез на печь.
В избенке густо пахло сушеными травами. Всюду стояли бочонки с какими-то рассолами, туески с землей — серой, черной, желтой.
Чучело белой совы было прибито над подслеповатым оконцем. Пучки перьев и деревянные дощечки с вырезанными на них человечками болтались во всех углах.
Ворон еще долго говорил о чем-то сам с собой, потом затих…
Когда Кумоха проснулся, в избе было все еще темна За маленьким тусклым оконцем — сумеречное утро. На лавке у печи сидел Ворон и две щуплые старухи, почти неотличимые одна от другой. Обе курили трубки. Дым был сладкий, отдавал прелью.
«Не то траву курят, не то лист сушеный,— подумал Кумо-ха.— Табак жалеют…»
— Спасибо, хозяин! — сказал он, поднимаясь.— Хорошо поспал. Поесть бы чего теперь!
— Уходи, уходи, нет для тебя ничего!—закричал Ворон.
— Вот спасибо, хозяин! — Кумоха сунулся в печь, но там было пусто.
«Попрятал все, ворюга!» — подумал Кумоха и, широко, во всю бороду, улыбнувшись, произнес:
— В погреб не надо лезть, я сам спущусь!
— Глухой, глухой пень!—взвизгивая от бессилия, закричал Ворон.— Кривое полено!
Из погреба достал Кумоха сметаны, туесок меда, зайчатину пареную.
«Хорошо живет колдун!» — усмехнулся Кумоха, принимаясь за еду.
Старухи невозмутимо продолжали дымить трубками и следить за каждым движением Кумохи. Ворон закрыл глаза и начал бормотать какие-то непонятные слова. Он бормотал их все быстрее, быстрее. Кумоха с любопытством смотрел на него: вот уже и губ не различишь, слилось все в один шевелящийся комок.
Старухи, вынув трубки изо рта, смотрели на колдуна почтительно и опасливо.
«До чего запугал старушек!» — улыбнулся Кумоха, приканчивая пареного зайца.
Наконец Ворон умолк. Устало откинулся к стене. Открыл глаза и, со злобой глядя на Кумоху, сказал:
— Я просил лесного хозяина Хийси о чуде!
Старушки низко поклонились колдуну.
«Сейчас я тебе устрою чудо!» — обрадовался Кумоха.
— Спасибо, хозяин, за хлеб-соль! — громко сказал он.
— Хромой черт в дальнем болоте — вот кто твой хозяин! - проговорил Ворон.
— Почему черт? удивился Кумоха.— Я такой же человек, как все…
Старушки от удивления уронили трубки на колени.
Ворон как раскрыл рот, так и забыл его захлопнуть.
— A-а! — закричал Кумоха.— Слышу! Слышу! А-о-у-е! Все слышу!
— Чудо сотворилось великое, чудо сотворилось великое! — запричитали старушки.
— Десять лет не слышал ничего!—продолжал кричать Кумоха.— И вдруг чудо! Как тебя звать, хозяин, кого мне по всей карельской земле славить?
Ворон захлопнул рот, приосанился и важно сказал:
— Я — Ворон, друг лесного хозяина Хийси! Я просил Хийси, чтоб он помог тебе, бедному, убогому человеку!
Кумоха низко-низко, почти лбом в пол, поклонился колдуну.
— Идите и расскажите всем о чуде! —- приказал Ворон старушкам.
Старушки послушно засеменили к двери, тихо прикрыли ее за собой.
Ворон уже смотрел на Кумоху изучающе, как рачительный хозяин: мол, большой ли из тебя толк будет?