Страница 22 из 36
— Ия пойду, хозяин! — проговорил Кумоха, стараясь казаться как можно более взволнованным.— Всем буду говорить…
— Нет, ты мой гость!— Колдун вскочил, чуть ли не повис на плечах у Кумохи.— Поживи чуток, отдохни. Дорога от тебя никуда не уйдет!
— Спасибо, хозяин.— Кумоха снова опустился на лавку.— Отчего ж не погостить.
— Сам-то ты чей? Откуда?
—Я сын кузнеца Снйлы, к отцу шел, под Пудож.
— Сийлы-богатыря? Что-то он мне ни разу про сына не говорил.
— Разве я не похож на него? — выпрямился во весь рост Кумоха.
— Похож, похож! — сказал Ворон.— Такой же здоровый… А где ж ты был? Куда ходил? Почему не при кузне, не пре отце?
— Так я же глухой! Отец меня не любит, про меня и говорить-то ему тошно… Чем похваляться — глухим да кривым сыном?
— Верно, верно…
— Жил я у лесорубов, на Иматре. Работа там кончилась решил к отцу зайти. Спасибо тебе, хозяин, приютил на ночь! Не оставил бы меня, так и ходить мне глухим до конца жизни!
Колдун только головой крутанул — мол, чепуха, такие чудеса я каждый день могу творить!
Потом бочком, бочком подошел к Кумохе, положил сухие, но еще крепкие руки ему на плечи, усадил на скамью. Когда светлые глаза Кумохи оказались вровень с топкими глазами колдуна, Ворон спросил ласково:
— Ты же не глухой был, зачем меня, старика, обманывал?
Кумоха, не смутившись и не раздумывая, ответил, утопаявзглядом в глазах колдуна:
— Чтоб тебе, хозяин, в делах помочь. Лишнее чудо никогда не помешает. Народ тебе уважение окажет, а ты меня за чудо отблагодаришь — вот и я не в накладе. К отцу не хочется с пустыми руками возвращаться!
Ворон пристально смотрел на Кумоху.
— Смышленый парень,- промолвил он наконец.— Поживи у меня денька два-три… А зовут тебя как? Только без обмана говори мне!
— Чего ж тут обманывать — Кумохой!
— Кумоха? Слыхивал я про одного Кумоху, сына Ийвана-лесоруба.
— Так мало ли Кумох на свете!—усмехнулся Кумоха.— Имя как имя… Не хуже Онти… или Феду… или Кондро… Каких только имен не бывает!
Слухи о чуде, старательно разносимые старушками по селу, уже приносили свои плоды: в избу к колдуну то и дело входили какие-то люди, низко кланялись, шептались с ним, во все глаза таращились на Кумоху.
Большинство приносили что-нибудь: несколько яиц, туесок мучицы, кувшин с моченой морошкой, связку сухих грибов.
Колдун сидел важный, изредка поглаживая шишки на щеках, косился глазом на Кумоху: мол, видишь, как меня уважают?
Кумоха же старался улыбаться как можно шире и часто поправлял сползающую от улыбки с глаза черную повязку.
Перед самым наступлением сумерек во двор колдуна вошел рыжебородый мужик.
Несколько крестьян, покуривающих трубки и ведущих меж собой неспешный разговор о чудесах, с любопытством уставились на незнакомца.
— Это двор Ворона? — спросил рыжебородый.
И, услышав утвердительный ответ, как подкошенный упал на колени, пополз к избе.
Возле заметенного снегом порога он остановился и звонко воскликнул:
— С места не двинусь, пока хозяин меня не спасет! Пусть замерзну здесь, жизнь погублю, но никуда больше не пойду! Если Ворон-колдун мне не поможет, никто на свете мне больше помочь не сможет!
Встревоженный Ворон накинул полушубок, вышел из избы к рыжебородому, спросил:
— Чего тебе, гость далекий? Какому горю помочь?
Сорвав с головы шапку, рыжий ткнулся в снег у ног колдуна и плачущим голосом проверещал:
— Дочку спаси, хозяин! Расколдуй дочку! Сотвори чудо! Ты все можешь! Сглазили мою девочку Улли! Спаси Улли хозяин! Чего хочешь тебе дам! Всю жизнь работать на тебя буду!
— Что с ней? — спросил Ворон.— Говори толком, не блажи.
— Спаси! Спаси мою Улли!..— продолжал тыкаться рыжей головой в снег мужик.
Вокруг него уже собралось человек десять любопытных.
Ворон наклонился, рывком поставил рыжего на ноги, заглянул ему в глаза и сказал внушительно:
— Дочка-то твоя где?
— Заколдовали…— пробормотал рыжий.
— Почему ее не привел? — спросил Ворон.
— Как не привел? — Мужик нахлобучил шапку на рыжие кудри.— Здесь она, хозяин, со мной!
Он выбежал со двора и тотчас же вернулся, ведя за собой черную овцу.
— Вот она!—шмыгнув носом, произнес рыжий и показал на овцу.— Иди, Улли, не бойся! Он тебя расколдует!
Про то, как Мороз Синий нос остался с носом,
и про то, как девушка Улли стала черной овцой
Зрители ахнули.
У Ворона от удивления начала отпадать нижняя челюсть, и она, наверное, упала бы в снег, если бы он вовремя не схватился за бороду.
— Как же… это… того…— проговорил он дрожащим голосом.
— Помоги только, хорошо заплачу! — снова бухнулся на колени мужик и начал рыжей бородой подметать снег у ног колдуна.— Только ты один все можешь!
Кумоха, который вышел из избы и стоял сзади Ворона, незаметно подтолкнул колдуна в бок и сказал громко:
— Разве ты, великий ворожей и чудодей, не умеешь злые чары снимать?
— А? — вздрогнул Ворон.— Чары?.. Конечно, могу… Подумаешь, чары…
Все, кто стоял во дворе, смотрели на ничем не примечательную черную овечку, испуганно озирающуюся по сторонам.
И хотя каждый слышал в детстве множество сказок и рассказов о превращениях, о волшебстве, о прочих чудесах, но никто никогда не встречал ничего подобного в жизни. Могущество Ворона не вызывало сомнений, его растерянность никто не заметил, и поэтому все ждали немедленного чуда.
— Мужика с овцой — в дом! —тихо сказал на ухо колдуну Кумоха.— Там разберемся…
Ворон уже овладел собой. Пристально оглядев собравшихся, задержал взгляд на овце, долго смотрел на нее, потом сказал:
— Заходи в избу, Улли! Обогрейся с дороги! — И негромко в сторону рыжего: — Берн дочку, иди за мной!
Нежно придерживая овечку и тяжело вздыхая, рыжебородый двинулся к избе.
Ворон еще раз внимательно оглядел стоявших во дворе мужиков и старушек и понял, что их наполняет неистребимое желание собственными глазами увидеть чудо.
— Кто ее околдовал? Каким заклятьем? За что? На всю жизнь или на год? — спросил Ворон с порога.— А, кто скажет?
Никто1 Ты один это знать можешь!—отозвалось несколько голосов.
— Вот мне это все разузнать и надобно! — важно сказал Ворон, поглаживая шишку на щеке.— На это не один день, может, уйдет. Дело не простое, ох не простое…
Он быстро вошел в избу, за ним туда прошли рыжебородый с овечкой, Кумоха.
Народ, услышав, что колдун сегодня больше чудес творить не будет, крестясь, вздыхая («Вот какие дела-то бывают!») и припоминая различные похожие случаи из бабушкиных рассказов, пошел по домам.
Шустрые старушки-курильщицы тоже отправились восвояси.
Остались в избе Ворон, Кумоха, рыжебородый и овца.
— Ну, рассказывай.— Ворон сморщился, словно чего-то горького хлебнул.— Все-все сказывай! Смолчишь про что— дело погубишь!
Он вскочил, зажег вторую лучину, уставился в лицо рыжебородого.
—Так…— сказал рыжебородый.— Только если все говорить, длинно будет.
— Пусть! — Ворон передернулся всем телом.— Только вое говори, ничего не утаивай.— Утаишь — все равно узнаю!
— Про двух братьев Морозов — про Красный нос и Синий нос — слышали? — спросил рыжебородый.— Слышали? А я с Синим носом, как сейчас с тобой, хозяин, встретился. У них — это уж я потом узнал,— у Морозов, жизнь скучная. Ну, снегу набросал, холоду напустил, реку льдом покрыл, вьюгу затеял. А еще что? Зима-то длинная, вон какая, ей конца-краю нет! Скучают Морозы — хоть друг с другом на кулачки. И придумали они такое веселье: на спор взялись заморозить двоих мужиков. Кто скорее заморозит. Одного мужика богатого, второго — бедняка, лесоруба. Синий нос был похитрее, он так рассудил: бедняк в дырявом кожухе, сам кожа да кости, одна борода теплая. С ним легко сладить будет. А богатый в шубе, на санях, да еще сверху шкурой медвежьей прикрыт, до него и не доберешься… Вот он так подумал и говорит Красному носу: «Ты, кум, давай богатого морозь, а я за лесоруба возьмусь. Кто скорее справится, тот того угощает…» Сговорились, по рукам ударили, разошлись. А вечером они всегда в ледяной пещере встречались, иной раз ночевали в ней. Им-то, Морозам, ведь где холоднее, там милее… Красный нос пришел первым. Ждет кума своего, ждет, хотел уже вьюгу-старуху за ним посылать. Наконец приходит Синий. Хромает, кашляет, охает. Нос не то что синим — черным стал. «Что с тобой, брат?» — удивился Красный нос. «Ой, и не говори,— отвечает Синий нос,— чуть жив. Раз ты раньше пришел, ты и рассказывай первым». Ну, Красный нос, конечно, хвалится: догнал, мол, сани богатого мужика, .залез к нему под медвежью шкуру да как начал его холодить, щипать, кусать! Богатый мужик к штанам своим примерз, побурел весь, зубами так стучит, что лошади вскачь пустились: думали, волки клыками щелкают! Лошади-то и спасли богатого мужика: быстро его в село доставили. Не успел Красный нос его до смерти приморозить! «Хорошо ты повеселился, кум,— говорит Синий нос.— А вот у меня худо получилось… Сам чуть в живых остался. Лесоруб-то оказался живучим. Дыр у него много в кожухе, я туда быстро залез. Начал мужика примораживать. Он покряхтел, покряхтел, да как пошел сам по себе кулаками стучать! И по спине, и по бокам, и по животу!.. Тут мне он и нос подшиб малость. Я рассерчал — еще круче беру. А он тогда взял кожух скинул на снег и начал топором деревья крушить… Я из кожуха вылез, под рубаху к нему забрался. Ну, думаю, сейчас его в льдинку обращу. А мужик знай рубит да рубит. Одну сосну свалил, другую, третью. Пар от него валит, как из проруби. Я задыхаться стал… Прямо как в плохой бане… Решил назад, в кожух, перебраться. Посчитал так: пока он рубит, а кожух на снегу лежит, я этот кожух так заморожу, что его и надеть нельзя будет. Посмотрю, как лесоруб до деревни в рубахе побежит! Вот потеха будет! Сидел я там, сидел, кожух уже стал белый и твердый, ну прямо кость. Жду. Мужик рубить кончил, к кожуху подходит, а надеть его не может. Посмеялся я. Да, видно, рано. Мужик схватил большую дубину и начал кожух бить… Я в шерсти-то запутался, выскочить не успел, так он меня до того излупцевал — вон видишь, едва хожу… Бил долго. И кожух снова стал мягким. Тогда мужик его надел, подпоясался, топор за пояс — и пошел. А я вот, брат, еле-еле добрался… Ох. подальше надо быть от мужиков, подальше…»