Одна на миллион

Приступ смеха вмиг сменился на волнительную панику, берущую начало где—то в животе и подкатывающую в самому горлу. Я перевела взгляд с Вари, которая стояла и широко улыбалась, на табличку, висящую на небольшом кусочке стены, разделяющем два соседних окна.

— Апулей, — прочитала я имя того, чью цитату только что огласил человек, стоящий сзади. — Древнеримский писатель и поэт.

— Ага, — подтвердил голос.

— Жаль, что не Эминем, да? — усмехнулась я.

— Именно!

Я развернулась на каблуках и наконец увидела хозяина того самого бархатного голоса, к которому я успела привыкнуть. Никита стоял буквально в шаге от меня, засунув руки в карманы джинсов, и улыбался своей скромной однобокой улыбкой, растягивающей лишь левый уголок его губ. Он выглядел таким свежим и отдохнувшим по сравнению с тем, каким я лицезрела его последние два дня.

Я смущённо отвела взгляд в сторону когда поняла, что мы просто стоим посреди школы и пялимся друг на друга, как зачарованные.

— Привет, — произнёс Никита.

— Привет, именинник, — ответила я, снова переведя взгляд на Никиту.

— Ты знаешь? — его брови от удивления поползли вверх.

— Интернет — святая вещь.

— А, ну конечно, — сказал он, а потом, немного помолчав, добавил: — Ты помнишь, что должна прийти на мой праздник жизни?

Я кивнула, улыбнувшись поджатыми губами.

— Разве такое возможно пропустить?

Никита усмехнулся и, вытащив одну руку из кармана, почесал подбородок. Только тогда я поняла, почему сегодня он казался мне другим — он побрился.

— Тогда не планируй ничего на субботу, — произнёс он, а затем перевёл взгляд куда—то мне за спину и сказал: — Эй, Варь! Привет! Ты тоже приходи. Конечно, феерическое шоу не обещаю, но, по крайней мере, шампанское будет не детским!

— С днюхой, Никит, — произнесла Варя, и даже не оборачиваясь, я прекрасно представляла выражение её лица — сияющее, словно новенькая монета. — И спасибо за приглашение!

Мимолётная тишина разверзлась школьным звонком, оповещающим нас о том, что урок сейчас начнётся. Но учителя ещё не было, и потому весь наш класс продолжал стоять в коридоре, когда остальные школьники потихоньку расходились по кабинетам. Мы с Никитой продолжали молча стоять друг напротив друга, и мне совершенно не казалось напряжённым это молчание — мы разговаривали с помощью взглядов.

— С днём рождения, Макаров. Сколько тебе исполнилось? Шестьдесят четыре?

— Эм, пятьдесят, — поправил Никита, рассмеявшись.

— Что ж, тогда у меня для тебя плохая новость — выглядишь ты ужасно.

— Спасибо, дорогая.

— Никитос! — к нам подошёл Сёма. Он опустил руку Никите на плечо. — Не хочу вас отвлекать, кстати, Ритка, здорова, но Пална пришла, пора идти.

Сёма оказался прав — Кира Павловна, учитель по литературе, уже открыла кабинет и запустила всех ребят внутрь, и сейчас стояла в дверном проёме, скрестив руки на груди, и недовольно притоптывала ногой.

— Молодые люди, и долго мне ещё ждать? — спросила она, когда увидела, что мы наконец её заметили.

— Извините, — буркнула я за всех и, схватив сумку с подоконника, направилась в сторону кабинета.

Варя и ребята двинулись за мной.

— Итак, одиннадцатый “Б”, я надеюсь, что вы ответственно отнеслись к своему домашнему заданию.

Я хлопнула себя ладонью по лбу — я должна была заняться литературой на выходных. Переведя взгляд на Варю, я увидела, что та склонилась над книгой и вовсю повторяла стихотворение. Внутри меня всё сжалось.

— Стихотворение любого поэта, любого размера и на любую тему, но, — Кира Павловна подняла указательный палец вверх. — Именно то стихотворение, которое подходит именно вам: чувства и состояние, прошлое, настоящие и будущее, цели и средства, желания и мечты. Я должна услышать стихотворение и понять, что вы попали в точку.

Я нервно прикусила губу, пытаясь вспомнить какое—нибудь знакомое мне стихотворение. Надеяться на то, что меня не спросят, не приходилось — я была прекрасно знакома с законом подлости.

— Желающие? — Кира Павловна оторвала голову от классного журнала и оглядела класс взглядом своих карих глаз. Разумеется, никто не поднял руку. — Ну, тогда сама я выберу тех, кто желает.

Я сидела на второй парте во втором ряду, и мне было отлично видно, как женщина водила карандашом по журналу вдоль столбика с фамилиями учеников. В голове эхом стучало “Только не меня, пожалуйста, только не меня”.

— Кира Павловна, можно мне?

Я знала, где сидит доброволец — пятая парта, третий ряд.

— Пожалуйста, Никита, — женщина указала рукой на небольшое пространство между первой партой и доской.

Никита ловко прошёл между партами и вскоре оказался на нужном месте. Теперь нас разделяла лишь одна парта, за которой сидели две моих одноклассницы.

— Ты знаешь, что у него сегодня день рождения? — послышался шёпот за моей спиной, и я прислушалась.

— Ну да.

— Как думаешь, он будет устраивать вечеринку?

— Понятия не имею. Но, если и будет, то, поверь мне, я узнаю об этом одной из первых.

— Почему?

— Алина, блин, не тупи! Ни одна тусовка в этом городе не проходит без моего участия.

Я прыснула в кулачок. Иногда я забывала, насколько большое самомнение у Зои Тимофеевой.

— Третья парта! — воскликнула Кира Павловна, и шёпот тут же прекратился. — Тимофеева и Романова, будете следующими.

— Извините, — недовольно буркнула Зоя.

Я повернулась через плечо и бросила на неё мимолётный взгляд. Такая красивая девочка, подумала я, и такой поганый характер.

— Я подготовил не совсем то, что вы имели в виду, даже если задание и предполагало свободу во всём, включая автора произведения. В общем, стихи Виктора Робертовича Цоя под названием “Дождь для нас”. С вашего позволения, я зачитаю только отрывок.

Я перевела заинтересованный взгляд с Никиты на Киру Павловну, ожидая её реакции. Но она лишь кивнула.

— Ты видишь мою звезду / Ты веришь, что я пойду. / Я слеп, я не вижу звезд / Я пьян, но я помню свой пост. / Ты смотришь на Млечный Путь / Я — ночь, а ты — утра суть. / Я — сон, я не видим тебе, / Я слеп, но я вижу свет.

Никита замолчал. Все те мгновения, что он читал стихи, он смотрел куда—то немного выше моей головы, поймав взглядом одну точку, а я смотрела только на него, не отрываясь. Красивый, думала я.

— Что ж, неплохо, — произнесла Кира Павловна, — А теперь скажи нам, почему твой выбор пал именно на это произведение?

— Всё просто — и не надо даже смотреть сквозь строки, — Никита разговаривал у доски так легко, словно он стоит не перед тридцатью людьми, а лишь перед одним. — Рассказчик, назовём его абстрактный “Он”, и человек, про которого Он рассказывает, пусть это будет абстрактная “Она”, дополняют друг друга. Он слеп, а Она — нет, и Она ведёт Его, Она верит в Него, в то, что он когда—нибудь тоже будет смотреть на звёзды, и они смогут сделать это вместе. Но, в то же время, они такие разные, и это круто, потому что именно в этом и есть смысл — найти кого—то, кто, будет дополнять тебя … найти кого—то особенного, кто будет смотреть на твою звезду с таким благоговением, словно она его собственная.

В классе воцарилось молчание. Но если все остальные просто были поражены красотой сказанных Никитой слов, то я, в свою очередь, лишь прокручивала их в голове, пока наконец не поняла, что именно меня так смутило. Наклонившись к сумке, стоящей на полу, я вытащила записку, которую случайно украла у Никиты, и осторожно, чтобы Варя не обратила внимание, развернула её.

“Я сделаю для неё звёзды … Она особенная, она поймёт”.

Девушка, которую он любил, находилась здесь, в классе.

— Не круто, Никита, а замечательно или восхитительно. Я же просила — никакого сленга в стенах этого кабинета.

— Извините, — произнёс Никита, улыбнувшись.

— Хорошо, садись. Но только четыре.

Никита довольно хлопнул в ладоши и направился к своему месту за последней партой. Я уже не смотрела на него, уткнувшись носом в записку и пытаясь сообразить, кто может быть этой особенной девушкой. К счастью, на это у меня было достаточно времени — меня так и не спросили.