Иду на вы

Уже дед его родился в Хазарии. Отец принял магометанскую веру, однако откуда пришли пращуры Ильфат не ведал. А может, и не приходили они вовсе, но от века жили на берегах Великого Итиля.

Лик у хазарина, словно неумело рубленный топором, был плоским и скуластым. Волосы, что вороново крыло, бородёнка жидкая да куцая, очей же за пухлыми веждами почти и не видать. Не очи, а две щели ножом прорезанные.

Не первое лето знал Живко Ильфата, но ни единого раза не мог припомнить, чтобы тот менялся ликом хоть осерчав, хоть радуясь. Даже когда в голос смеялся, а всё одно, с виду будто личину деревянную на себя нацепил.

Вот и теперь, отпущенная ветка, распрямясь, хлестнула бы Ильфата в чело, однако тот успел увернуться, даже не покачнувшись, а лишь едва склонив на бок голову. Зыркнул на Живко да погрозил скрученной кольцом плетью:

-═Не балуй, шайтан! От перетяну ж я тебя по хребту!

Вроде и выбранился хазарин, но ежели б кто со стороны его увидал, да уши мхом заткнув, чтобы слов не слыхать, так нипочём бы и не догадался.

Впрочем, ныне Ильфат бранился без злобы. Живко, о том ведая, и бровью не повёл. Ехал себе по-скоморошьи, гузном вперёд, и уперевшись локтями в круп кобылки, да положив подбородок на кулаки, задумчиво поглядывал на своего попутчика.

Ещё в Искоростени, середь людей Годима, бахвалился Ильфат, что умеет на скаку от стрел уклоняться, да при том и сам в ворога стреляя. Увернуться от стрелы - не диво. Этак мальцы забавляются, друг в дружку прутиками целя. В дружине вои могут враз от трёх-четырёх стрел уберечься, две-три на щит поймав, а одну мечом отбив. Но, то - пешими. А, на скаку-то поди-ка попробуй! Стрела коню навстречу вдвое быстрей летит. Тут и от одной не увернуться, а уж ежели ворог роем стрелы пустил - хоронись за щитом, да на бронь уповай. Потому, посмеялись годимовы над хазарином - будет, дескать, брехать-то.

Живко тоже не поверил, но засомневался всё ж, и когда отрядил их Годим в посольство, в пути давешний разговор вновь завёл. Условились, меж собою, что попытается Живко Ильфата нежданно веткою с коня сбить. Вот четвёртый раз уж пытался - всё напрасно.

Оно, конечно, ветка - не стрела, да и ехали шагом, однако по тому, как играючи, ежели не сказать - лениво, избегал хазарин хлёстких ударов, Живко рассудил, что может и не брехал он вовсе. И ведь телом-то даже не шелохнётся! Ноги, обутые в добротные хазарские поршни-чувяки, Ильфат пристроил под седалище, а согнутыми коленями правил лошадью, охватив ими конские бока. Поводьев даже и не касался, держа ладони на бёдрах.

Живко в торговых походах верхом не мало времени проводил. С лошадьми посноровистей иных княжих дружинников управлялся, но скакать вот этак, по-степняцки, не умел и на хазарина глядел не без зависти.

-═А ить я заприметил, дядька Ильфат, что как сук тебе в чело бьёт, ты очей-то не зажмуриваешь.

-═Верно,═- согласился хазарин.═-═Разве слепой может биться со зрячим? На миг зажмурился - на миг ослеп. В тот миг тебя ворог и достанет хоть стрелою, хоть саблей.

-═Ведаю я о том,═- вздохнул Живко.═- Да, у меня не выходит. Очи сами собою закрываются.

- Это оттого, что они у тебя распяты, будто у сыча. Тот тоже всё очами лупает. А ты свои-то очи прищурь - и облик человечий обретёшь, и жмуриться от всякой соринки не станешь.

Вот и пойми его, поганого - всерьёз речет, либо измывается. Да нет, похоже - всерьёз. Вои старые, в сечах рубленные, так же советовали.

- Пробовал,═- отозвался Живко, махнув рукою.═- Всё одно не выходит.

- Ты окатыши речные видал? Они не враз такими стали. Прежде острыми были. Струя долго их друг о друга тёрла, пока не округлила.

- А, выучи меня от стрел на скаку уворачиваться, дядька Ильфат!

- На то долгий срок потребен.

-═Ну хоть испробуем, а?═- не унимался отрок.

-═Испробовать можно, да здесь, в лесу, несподручно. Вот справим княжее посольство, на обратном пути в степи испробуем. А то, можно и у хана. Но гляди, томары насмерть не убьют, а шишек наставят. Да, и батыры печенежские над тобою, увальнем, потешаться станут. Стерпишь ли?

-═Стерплю,═-═кивнул Живко.═- А, аркан-петлю свою метать выучишь?

- Экий ты скорый!═- хазарин оскалился кривыми зубами.═- Как корова.

-═Отчего ж, как корова-то?

-═Так ведь и та всё враз делает. С одного конца траву щиплет, а с другого тут же лепёшки кладёт.

Живко, обидевшись, смолчал и вновь крутанувшись, уселся на лошади, как и престало, ликом вперёд. Однако ж, обижался да молча ехал не долго.

- Дядька Ильфат, слышь-ка!═- позвал он не оборачиваясь.

- Ну, чего тебе?═- откликнулся хазарин.

-═Я сколь ни пытался как ты на лошади усидеть, а не могу - проеду немного и ног уже не чую. А ты скоро ль этак скакать выучился?

- Не помню.

- Как так?═- удивился Живко.

Ильфат с ответом чуть помедлил, будто обдумывая что-то.

- Ты, вот, помнишь ли как ходить стал?

- Не-а,═- Живко мотнул нестрижеными вихрами.═- Больно мал был.

- А как на коня сел? - допытывался Ильфат.

- Это помню. Мне в ту пору пятое лето пошло.

- Ну, а я наоборот. Прежде на коня сел, а с него уж на землю слез. У нас отец мальца на лошадь садит прежде чем тот ходить выучится.

Живко смолчал, лишь покачал головою. Слыхал он о таком степном обычае, не брехал хазарин. А коли так, то выходит, сколь ни трудись, всё одно верхом степняка не обскачешь...

Но, до чего же чудной народ - хазары! Мало что языков да племён переплелось у них как волосьев у девки в косе, так ещё и разным Богам молятся. Кто арапскому, как Ильфат, кто греческому, а кто и вовсе, грозному иудейскому. Всяк своему, и всяк верит, будто его Бог единый только и есть, а прочих нету. Чудно! Как Богу одному-то со всем управиться? Князь, вон, сколь бы ни был велемудрым, а все одно, без старейшин да знатных людей, без тиунов да воевод, своим лишь умом обойтись не в силах. Оно, конечно, князь - не Бог, так ведь и княжество - не вся Явь.

Эх, да что - хазары! Много дивных племён. Вот, хоть бы, те же арапы. Письмена свои они чертят... задом наперёд. И, уж так у них выходит ладно да затейливо, что не ведая, решишь - не письмена это вовсе, а узор небывалый.

Три лета минуло, как Живко пришёл впервые с торговым обозом купца Годима в хазарский град Саркел. Там на базаре, в арапских рядах увидал он помост, а на том помосте деву красы допреж им невиданной. Ликом бела, словно лебедь, а волосы воронова крыла черней. На руках да босых ногах множество браслетов медных, а одета скудно: в широкие порты да рубаху куцую - пузо видать. Однако ж, одежды те из бесценных шелков шиты, столь тонких, что кажется, будто дева и не одета вовсе, а туманом утренним окутана. Живко, как увидал такую красу, решил - княгиня арапская. Подивился ещё, отчего ни арапы, ни прочий базарный люд ей по чести княжеской не кланяются. Однако, как начала дева плясать на том помосте, браслетами, словно бубенцами звеня, подумал: нет, не княгиня, но ведунья, либо чародейка. От пляски-то её Живко ни рук, ни ног не чуял, да и слова вымолвить не мог.

Годимовы люди долго над ним потешались. Эка выдумал - княгиня! Ни княгиню, ни простую арапчанку вовек не увидать. Им мужами арапскими лики свои казать настрого не велено, и те во все дни живота своего от чужих взоров хоронятся. А, за княгиню недоросль по неведению невольницу принял. Её, коли серебра вдосталь, купить можно хоть насовсем, а хоть на ночь.

Обидно тогда стало Живко - как же этакое диво и купить, словно кобылу?! А, годимовы знай зубоскалят - кобыла-то, поди, подороже станет...

Живко в то лето едва тринадцатую свою весну встретил. С той поры трижды бывал он в Хазарии и там, наглядевшись всякого, теперь уже увальнем дремучим не казался. Не плевался он боле, отведав маслянистых да солоноватых на вкус греческих ягод. И, степных коней - верблюдов ныне уж не страшился. Те, даром что ростом велики, а спиною горбаты и ревут зычно, однако норовом-то кротки.

И всё-таки, не угасло в древлянском отроке любопытство. Диковины чужеземные, обычаи да уклад иных племён манили его ныне пуще прежнего.