Эпиграфы к эпилогу

День ото дня я старательно записываю короткие сюжеты, все больше убеждаясь, что в них – цельная картина грядущего заката, уготованного тем, кто перестал радоваться рассветам.

Мец

ЭПИГРАФЫ К ЭПИЛОГУ

Я держал за руку Бога пару тысяч лет назад

ГЛАВА I

Круговорот

Скоро все исчезнет. Останутся только звуки – будут плескаться волны, шуметь листва, грохотать громы, сверкать молнии, и никто не станет делать из этого культа. Музыка природы будет служить наивысшему предназначению – гармонии. Но планета вдохнет глубоко пару раз, выдохнет и… все начнется сначала.

Первыми появятся самые примитивные и самые полезные формы жизни – всякие инфузории, бактерии и прочие невидимые. И – по нарастающей, пока не вымрут динозавры, и не появится прямоходящий с дубиной в руке. Сначала он подчинит себе все прочие виды жизни, а тех, кого не подчинит, заставит себя бояться – птиц, зверей, деревья, почву. Затем постарается проникнуть в непокоренные миры – глубоководный и космический. Лучшие умы, сменяя друг друга на протяжении веков и тысячелетий, посвятят идее «глубже/дальше» свои жизни. А худшие умы, с таким же постоянством сменяя друг друга, будут упорно подчинять себе лучшие, пока последние не начнут уменьшаться в размерах, пытаясь не очень-то выделяться среди низкорослых посредственностей.

И – наступит настоящее.

***

Корабли взмывали в воздух один за одним, унося ввысь тысячи и тысячи людей. За изгородью, охраняемой сотней стражей, стоял маленький мальчик и тихонько плакал, утирая кулачками слезы со щек. Слышал мальчик стенания тех, кто стоял вокруг, не попав в число избранных. Зависть, злоба и отчаяние были в их криках, обращенных к стражам – требовали они пропустить их к кораблям, зная, что следующую партию заберут совсем нескоро.

Но вот последний корабль унес очередную сотню людей, и взлетная площадка опустела. Несчастные зрители медленно разошлись, понурив плечи и иногда оборачиваясь, чтобы бросить потухший взгляд на очистившийся от дыма полигон и откинутые лапы ферм. За ними ушли и стражи.

Прошло две тысячи лет, но новые корабли так и не прилетели. Мальчик все стоял на том же месте и с надеждой смотрел в небо, запрокинув голову. Он ждал, не уставая надеяться. Иногда глаза его непроизвольно наполнялись слезами, как в тот день, двадцать веков назад, и он привычным жестом утирал мокрые щеки.

Время от времени сюда приходили потомки тех, кто не попал некогда в число избранных и остался доживать свой век среди песков и редких кустарников. Они подходили к мальчику, поглаживали его по голове шершавыми натруженными ладонями, пытались успокоить ласковыми словами. И невдомек им было, что плачет мальчик не от жалости к себе – знает он, что еще ох как далеко до того момента, когда поступит новый приказ, сюда прибудут корабли и заберут с собой тех, кого посчитают достойными командиры экипажей. Невыносимо жаль ему было людей, чьи далекие предки провинились и были наказаны. Знал мальчик, что еще не одно тысячелетие простоит он тут, тщетно вымаливая для них прощение и каждый раз отказываясь ступить на борт корабля.

***

– Вот тут пусть будет гора!

– Зачем?

– Чтобы люди могли подняться туда и посмотреть на себя сверху. А под горой пусть будет озеро.

– А оно зачем?

– Чтобы у людей всегда была вода, чтобы они могли купаться и готовить еду, а взобравшись на гору и глянув вниз, видели красоту вокруг. Теперь давай найдем место для леса.

– Тоже для красоты?

– Да, но и для тех, кто уже не может подняться на гору – пусть птиц разных послушают и чистым воздухом подышат. И пусть у них тоже будет место для отдыха от других людей.

– А почему от них надо отдыхать, это что, работа?

– Хуже. Работа всегда приносит пользу и часто удовольствие, а люди почти никогда пользу и крайне редко удовольствие.

– А зачем они тогда нужны?

– Вот и я теперь об этом думаю. Но, знаешь, есть немного таких, которых жалко, вот потому и терплю всех.

– А почему этих некоторых жалко, он какие-то особенные?

– Да, они умеют то, что не умеет почти никто.

– Что?

– Чувствовать и думать.

– А других они научить не могут?

– Когда-то могли, но теперь уже почти разучились. Не справляются без моей помощи. Время от времени приходится кого-нибудь отправлять, напоминать. Правда, в последнее время они даже моих посланцев перестали слушать.

– Тогда зачем ты меня собрался отправлять к ним?

– Они же еще дети, а как я могу оставить детей без присмотра. Пойди, помоги им. Только будь осторожен, прошу тебя, дети – они жестокие, не понимают, что творят порой.

***

Один лишь шаг в сторону, всего только один, и вот она, волшебная страна грез. Чего тут только нет, каких только удивительных существ и непередаваемой красоты ландшафтов, смешных и грустных персонажей, оживших картинок, которые, казалось, существовали до сего времени только в твоем воображении. Вот, к примеру, огромный замок, а из его ворот выезжает вереница богато одетых всадников, облаченных в сверкающие на солнце кирасы, с развевающимися на ветру плюмажами, которые венчают шлемы на их головах. Но стоит только слегка повернуть голову, как ты оказываешься на празднике в каком-то горном городке с замысловатым названием, жители которого, разодетые в потрясающей красоты костюмы, предаются веселью на центральной площади, сходятся в зажигательных танцах и громко выкрикивают похвалы искусным певцам и музыкантам. Еще поворот головы, и вот уже огромной высоты штормовые волны накрывают шхуну в открытом океане, пытаясь ее перевернуть, а на мостике стоит капитан и хриплым голосом отдает приказы команде, пытаясь перекричать шум безумствующей стихии.

Картинки появляются и исчезают в соответствии с каким-то определенным и кем-то заданным алгоритмом – так кажется поначалу. Но вот приходит усталость от нескончаемых перемен «экзотических блюд» и тут же воображение дарит возможность отдохновения – ты вдруг оказываешься раскачивающимся в гамаке, натянутом меж двух деревьев цветущего фруктового сада. Над тобой бесконечной глубины небо с несущимися по нему редкими облаками, проглядывающее сквозь ветви яблоневых и вишневых деревьев, покрытых бело-розовым весенним нарядом, и зеленеющую листвой виноградную лозу. Жужжат насекомые, порой слышится шум птичьих крыльев, а иногда со стороны дома доносится старинная мелодия, и ты живо представляешь, как твой дед весело подначивает бабушку, вспоминая о проделках молодости. Веки тяжелеют, дыхание становится ровным, и скоро ты вновь вернешься в этот мир…

Всего лишь один шаг в сторону, только один.

***

Шел человек, играл на свирели и ничего не замечал вокруг. На левом плече у него висела холщевая сумка с целым набором разных свирелей. Иногда он вдруг доставал из сумки другую взамен той, что была в руках. Не было в этом никакой закономерности, только какое-то внутреннее веление двигало им. Так он и шел, целыми днями, останавливаясь на ночлег где-нибудь в укромном месте, а когда наступали холода стучался в окно, сквозь стекло которого пробивался свет, и его пускали переночевать. Всегда пускали, а он как-то сразу понимал, какую дверь ему откроют, и не ошибался никогда. Свирель замолкала на некоторое время, ее звучание сменялось неспешным разговором с домочадцами в приютившей его на ночь семье. Говорили всегда они, гость только молча слушал.

Первые лучи рассвета человек обычно встречал в дороге. Звучала свирель, тон которой он выбирал на утро, дорога убегала за горизонт, а во многих поселках на пути его уже ждали местные жители. Знали человека со свирелью уже давно, он не раз бывал во всех местах, куда только можно было добраться, исходил все поля, леса, веси, и везде ему были несказанно рады. Люди готовились к каждой встрече, и стоило тому появиться у околицы, как навстречу поспешали местные, чтобы положить в котомку на его правом плече немного еды – хлеба и рыбы.