Падение лесного короля

- Конечно! Что они, дети, что ли?

- Как же выходили из положения?

- Бумагу сочинили, - ответил Чубатов. - А что они еще могут придумать? - Он достал из бокового кармана бумажник, извлек оттуда сложенную вчетверо бумагу, развернул ее и подал Конькову. - Вот она. Это справка, то есть вроде оговорки, которая прикладывается к деньгам и выдается мне на руки. На под отчет! И наставление, и оправдание денежных затрат.

Коньков взял эту справку-памятку и прочел вслух:

- "В случае необеспеченности такелажем бригадир сам приобретает его за счет ремстройгруппы, но не выше установленных норм и существующих цен".

- Н-да, - Коньков повертел в руках эту диковинную бумажку, осмотрел, словно музейный экспонат, положил в папку. - Сколько положено было истратить вам на такелаж по нормативам?

- Дак нет никаких нормативов! На практике за прошлые годы установлено было, что на заготовку полутора тысяч кубов тратили на такелаж тысячи две рублей. Ну, примерно столько же и теперь затратили, а заготовили на полтыщи кубов больше.

- И вам их не списывают?

- Нет. И плюс к тому - четыре тысячи за подъем топляка. И даже те деньги, что на аванс израсходовал, тоже не списывают.

- Так, так! - Коньков взял из папки еще одну расписку. - А это что за такелаж купили вы у лесника Голованова?

- Это я сани купил у него и подсанки.

- Сани за четыреста рублей?

- А что ж вы хотите? Шесть саней да шесть подсанков. Сани по сорок рублей, подсанки по тридцать. Итого - четыреста двадцать.

- А какая им государственная цена?

- Не знаю. Их делал Голованов, он и цену установил.

- А лошадей где брали?

- В удэгейской артели у Кялундзиги.

- А где документы?

- Сгорели, и дыму не было! Какие документы, капитан? Охотники приезжали на зимовье, привозили продукты, пушнину отвозили, а лошадей давали нам в работу. И сами помогали. Мы им платили. У меня там записано. Они подтвердят. Не даром же работали! Но попробуй взять расписку с удэгейца! Он тут же сбежит.

- Все это очень мило. Но как вы докажете, что деньги эти, - Коньков ткнул в бумаги, - пошли на заготовку леса, а не куда-то еще?

- Дак лес-то заготовлен! Чего же мне доказывать?

- Вы как дите неразумное... - с досадой сказал Коньков. - Да за один этот трос, приобретенный на стороне!.. Ведь кто-то положил эти деньги в карман не по закону.

- Значит, если бы я пригнал лес, то все было бы по закону. А поскольку плоты сели, то и такелаж я не имел право покупать, и заготовлять лес. Плоты эти теперь, значит, незаконные?

- На все есть свои правила, - уклончиво ответил Коньков.

- Ну, тогда возьмите шестнадцать тысяч рублей, поезжайте в тайгу и заготовьте две тысячи кубометров по правилам. Поезжайте! Деляну отмерят. Все остальное добывайте где хотите... Ну?!

- Я заготовкой леса не занимаюсь.

- А мне зачем она? Мне нужен этот лес? Да в гробу я видел его, в белых тапочках! Но меня же просили. Христом-богом умоляли. Достань леса, привези! Задыхаемся! Для кого же я старался? Для себя, что ли?

- Но ведь не даром же.

- А вы еще хотели, чтоб я даром старался? Шкуру на скулах обмораживал, руки в кровь сбивал, изворачивался, голодал... И все даром?

- А что у вас с Боборыкиным? - стараясь остудить не в меру распалявшегося Чубатова, спросил Коньков. - Почему он так зол на вас?

- Живодер он и сука! - зло сказал Чубатов. - Хотел продать мне свои излишки. А я ему дулю показал. Поднял у него под носом шестьсот кубов топляку. И по дешевке. Вот он и взбесился...

- Веселый вы человек, Иван Чубатов.

- На настроение не жалуюсь, капитан. Надеюсь, вы мне его не испортите?

- Не знаю... По крайней мере, не уверен. Одно могу сказать: мне не до смеху.

- Да вам по службе не положено. Ваша форма требует от вас строгости поведения. Это мы понимаем.

- А где хранятся лесные излишки у Боборыкина?

- Сгорели. А может быть, и сам поджег. Он - патентованный жулик.

- Вы можете это доказать?

- Нет. Этого никто не докажет.

- Н-да. Ну, ладно. Подпишитесь под протоколом и из района не выезжайте. Идет следствие.

- Всегда пожалуйста. До новых встреч!

Чубатов расписался и бодрой походкой вышел. Коньков проводил его до наружных дверей. Возвращаясь, он столкнулся в коридоре с прокурором. Тот коротко заметил:

- А я к тебе. - И, кивнув на дверь в кабинет Конькова, предложил: Зайдем на минутку! Поговорить надо! Взял Чубатова под стражу? - спросил прокурор в кабинете.

- Нет. Отпустил под расписку.

- Почему?

- Потому что не считаю его опасным преступником.

- Сгорел склад... Возможно, куплен краденый лес. Потрачено более десяти тысяч рублей.

- Краденый лес Чубатов не покупал. Это я установил точно.

- Но расходы не подтверждены. Верить Чубатову нельзя. Он может помешать следствию. По закону его надо изолировать.

- Он не растратчик.

- Ты изучал его бумаги?

- Изучал.

- Можно установить документально, сколько и куда он потратил?

- Он сам охотно признается.

- Слово к делу не подошьешь, Леонид Семенович.

- У нас нет оснований не верить ему.

- Ты считаешь подобную трату государственных денег вполне законной?

- Нет, не считаю.

- Так виноват он или нет?

Коньков подумал и сказал:

- Выходит, так: не останься он за топляком, не задержись на месяц плоты были бы доставлены по назначению. Такелажные расходы Чубатова и все прочие были бы списаны, то есть вошли бы в себестоимость леса. И все было бы в порядке. Все остались бы при своих интересах, и никто бы не предъявил Чубатову никаких обвинений. Значит, вина его в том, что он поднял бросовый лес и решил пустить его в дело? То есть наказывать его будем за инициативу. Вот и рассуди - по совести мы поступаем или нет?

- Не туда свернул, Леонид Семенович. Спору нет, порядок лесозаготовок в нашем районе скверный. Да его вовсе нет. Никаких плановых заготовок мы не имеем. Отсюда каждый мудрит да исхитряется как может. Но из этого не следует, что мы должны смотреть на подобные операции сквозь пальцы.

- А чего ж смотрели до сих пор?

Вопрос Конькова ничуть не поколебал убеждения Савельева:

- Люди, подобные Чубатову, пользуясь трудным положением, как новоявленные купчики, кидают на ветер государственные деньги. Есть определенный закон финансовой отчетности. Вот и потрудитесь соблюдать его, ежели взяли на себя ответственность распоряжаться финансами.

- Логика железная, что и говорить, - невесело усмехнулся Коньков. - Но не отобьем ли мы желание у людей смелых, предприимчивых рисковать для пользы общей, когда дело принимает непредвиденный оборот? Ведь легче уйти от решения, постоять в стороне, подождать. Авось кто-нибудь смелый вынырнет, подставит загорбок. Пусть себе тянет, а мы поглядим - не споткнется ли? А уж ежели споткнется, тогда мы ему покажем кузькину мать! Не ты ли мне говорил, что не было у нас леса в районе до Чубатова? И не будет, если мы его засудим.

- Философия, Леонид Семенович. Какая-то помесь делового меркантилизма с либеральной снисходительностью. Лесные вопросы меня сейчас не интересуют. Мы не снабженцы, а работники юстиции. Налицо есть серьезное нарушение закона.

- Есть буква закона, но есть еще и дух закона, - сказал, горячась, Коньков.

- Нет, капитан! И буква, и дух закона - все едино. Нельзя одно отрывать от другого. Закон не плащ с капюшоном - хочу капюшон накину, хочу голову непокрытой оставлю. Закон не должен зависеть ни от состояния погоды, ни от нашего благорасположения, ни от чего другого. Закон есть закон. И если закон нарушен, то нарушитель должен предстать перед судом, кто бы он ни был, хоть мой папа или ваша мама.

- Но бесспорных нарушений не бывает, кроме исключений. Это хоть ты не станешь отрицать?

- И не подумаю отрицать. На то у нас и суд имеется, чтобы решать споры. Пусть суд рассудит, какие сроки ему дать - условные или безусловные. Я не судья, я прокурор. Мой долг - стоять на страже закона. В данном случае финансовая дисциплина нарушена? Параграф закона нарушен? Ну, так вот: предлагаю вам задержать Чубатова. Если будете либеральничать, если не задержите растратчика, то дело будет у вас изъято.