Нарушая условности

Она была очень молода, когда встретила моего отца. Как она сама говорила, это была любовь с первого взгляда. Потом свадьба и беременность мной. Все случилось так быстро. Папа жил в другом городе и даже не задумываясь, мать переехала вместе с ним туда.

Я плохо помню папу. Мне было пять, когда вернувшись с летних каникул, мама сказала, что папа больше не придет, он нас разлюбил. Помню, как я плакала и просила маму вернуть его, она тогда сильно разозлилась на меня, отлупила по попе и приказала стоять в углу. А если еще раз заикнусь об отце, то она запрет меня в чулане с бабайками. С того момента я больше не говорила об отце. Не вслух, но постоянно думала. Первое время он звонил мне раз в неделю, я донельзя радовалась этим звонкам. Потом начал звонить раз в месяц. Раз в полгода. Затем раз в год, только на день Рождения. Вскоре звонки и вовсе прекратились…

Дедушка и бабушка много раз предлагали ей вернуться обратно к ним, но мать постоянно отказывалась. Сейчас я думаю, она пыталась доказать что-то им, себе да и вообще всему миру.

Мать посветила себя полностью работе. По большей части я была предоставлена самой себе. Уже к семи годам я могла существовать абсолютно самостоятельно. Одевалась, готовила завтрак, ходила в школу, закрывала и открывала двери. Каждые каникулы я проводила у бабушки с дедушкой, и моя душа разрывалась на части, когда приходило время уезжать. Но я не плакала, прекрасно помнила, чем закончилась моя последняя истерика.

Так и проходило время. Затем мама начала встречаться с мужчинами. Со многими мужчинами. Иногда я даже путала их имена… Вечерами, сидя в своей комнате в полном одиночестве, я завидовала тем дядям, ведь им мама уделяет время, а мне нет. Мне тогда очень хотелось измениться, стать лучше, хотелось, чтобы мамочка снова меня любила… А потом я привыкла, всю свою нерастраченную любовь выражала с помощью танца.

Я росла и мамино недовольство моей персоной тоже. Она постоянно цепляла меня и упрекала и, в конце концов, отправила жить меня к бабушке и дедушке, за что я ей безмерно благодарна. Вначале она оправдывалась тем, что ей предложили работу в другом городе, и она не хочет тащить за собой ребенка. Ага, конечно. Так мы и стали жить втроем, теперь я точно знаю, что означает слово семья.

Дедуля заглушил мотор, и мы все вылезли из машины. Мышцы затекли, и я немного их размяла. Бабушка схватила меня за руку, я увидела страх и растерянность в ее глазах. Сжала ее руку в ответ и успокаивающе улыбнулась.

- Ну что? Пойдемте, - сказал дедуля и галантно предложил нам обе свои руки.

***

Ожидание, что может быть хуже? Только ожидание человека, которого совершенно не хочешь видеть. Уже четыре часа прошло с тех пор, как мы приехали, и Наталья Геннадьевна до сих пор не появилась.

Прошло уже три года с тех пор, когда я видела мать в последний раз, и осознание того, что остались считанные минуты или часы до того момента, как мы встретимся лицом к лицу, вызывает у меня смешанные чувства. Я реально не могу понять, какое из них сейчас преобладает. Сейчас они все смешались, как краски на холстах экспрессионистов и поди разбери.

Первой ее заметила бабушка и тут же встала на ноги, а затем и дедушка. Я переводила взгляд с одного на другого. Все эмоции были написаны на их лицах. Радость, боль, счастье, печаль… А у меня внутри все будто замерло.

Мама подошла к нашей скамейке, и они стали обниматься. Бабушка ударилась в слезы и начала причитать. Я же сидела на месте, даже не шелохнулась.

Когда с приветствиями было покончено, они все сели на места. А мама так и осталась стоять, с осторожностью глядя на меня.

- Леся… - ее голос был настолько хриплый, но я узнала бы его без труда, - Лесенька, девочка моя.

Повторила она, и из ее глаз потекли тихие слезы, от которых мне хотелось засмеяться. Она сделала несколько быстрых и резких шагов ко мне, но я скрестила руки на груди, всем своим видом показывая, чтобы она ко мне не подходила, и прислонилась спиной к стене. Мать остановилась и обессилено опустила руки, села рядом с бабушкой, напротив нас с дедом.

- Наташенька, как же я рада, что с тобой все хорошо. Я так волнуюсь, так волнуюсь, - лихорадочно приговаривала Лидия Владимировна.

- Я тоже рада вам, мама, папа. И… наконец-то Леся приехала, - робко добавила мать.

- Не по своей воле.

Это были первые слова, сказанные матери за несколько лет. И плевать, насколько они жестокие, что не это она хотела слышать. За столом воцарилась тишина.

Вскоре они восстановили разговор, в котором я совершенно не принимала участия. Украдкой рассматривала мать и отмечала все ее изменения, радуясь тому, что за это время ничего общего у нас так и не появилось. Она так постарела, осунулась… В какой-то момент мне даже стало жаль эту женщину.

Два года назад шестнадцатого апреля в квартире раздался звонок телефона и нам сообщили, что Соловьева Наталья Геннадьевна задержана и сейчас находится в СИЗО. Ее обвиняют в мошенничестве, махинации с кредитами в особо крупных размерах… хищение денежных средств. Затем начался настоящий кошмар.

Наверное, тогда впервые я увидела, как дедушка плачет. Стала свидетелем того, как разбиваются родительские сердца. Смотрела на то, как они готовы выть от безысходности. На них было больно смотреть. В тот момент я возненавидела мать. Тогда наняли адвоката, потратили кучу денег, влезли в долги. Наталья, рыдая, говорила, что ее подставил Иван, коллега и по совместительству любовник. Я не сомневаюсь, что все так и было, ради мужчины она готова на все, даже на судимость, но доказать это невозможно. Нам пришлось снять все деньги, мою часть, которая досталась мне от продажи квартиры, где мы жили с родителями в детстве. Ей дали два с половиной года, и мы до сих пор выплачиваем долги перед государством за то, что совершила она.

До меня долетали обрывки фраз, и одна из них привлекла мое внимание.

- Если ничего не произойдет, то через месяц меня освободят по УДО.

Я резко повернулась и посмотрела на мать в упор. Сейчас кроме брезгливости она во мне ничего не вызывала.

Взяла лежащие на столе ключи от автомобиля и поднялась со своего места.

- Подожду вас в машине, - и, развернувшись, пошла на выход.

Слышала, как меня несколько раз окликнул дедушка, но я продолжала идти прочь из этого проклятого места.

Уже сидя в машине, я задумалась, а не мамин ли арест подтолкнул меня к выбору моей будущей профессии? Может, это что-то психологическое… Боже, если это так, то переведусь нафиг на другой факультет.

Я злилась на мать за то, что она такая. За то, что не может быть нормальной, как все мамы. За ее эгоизм и себялюбие. Хотя бы раз она подумала о ком-то, кроме себя. Но нет же, только не Наташа. Она всегда должна быть на первом месте. Я верю в наши исправительные учреждения, но эту женщину вряд ли можно исправить.

Меня просто убивала мысль о том, что она снова вернется в нашу жизнь и станет ее частью. Не смогу ее простить никогда, даже ради бабушки и дедушки. И если она выйдет через месяц, то мне нужна другая жилплощадь. Ни за что не стану жить с ней под одной крышей и играть в счастливую семью.

С роем непрекращающихся мыслей в голове я провалилась в беспокойный сон. Слышала, как бабушка и дедушка вернулись и сели в машину, но так и не проснулась. До самого дома.

Как только мы приехали, я разделась и бросила все вещи, что были на мне в тюрьме, в стирку. Приняла душ с особой тщательностью и заперлась в комнате, проигнорировав все попытки заговорить со мной.

Я была настолько потрясена и опустошена этим известием, что мне не хотелось ничего. Был поздний вечер, мы весь день провели в дороге и ожидании. Подтянув коленки к груди, я попыталась заснуть, и в этот момент заиграла мелодия звонка на моем мобильном. Сначала хотела проигнорировать его, но спустя несколько секунд взяла телефон с тумбочки и ответила на звонок.

Сердце бешено заколотилось о ребра, а глаза расширились от удивления. Руки тряслись так, что я с трудом могла удерживать телефон. Звонил… Андрей Викторович!