Город Сумерек

— Нет.

— Я думаю, будет лучше, если часть ночи мы будем продолжать идти, чтобы ничто не застало нас врасплох во сне. Даже если мы попробуем спать по очереди, это не значит, что в этих местах мы сможем удержаться и не заснуть. — А сон может оказаться вечным.

Фаенна кивнула со вздохом.

— Если бы я не сказала, что в круге можно отпустить лошадей…

— Может, и это — всего лишь выкрутасы старой дамы, — предположил я, без чрезмерного почтения к собственной древней прародительнице. Может, я и не держал на нее зла, но загадки вызывали во мне раздражение и желание над ними посмеяться. — Еще одно испытание, которое надо пройти. — Хотя кто сказал, что они должны быть именно такими, и от них больше пользы чем вреда? Без всех этих таинственностей, быть может, давно бы что-то переменилось. К лучшему? К худшему?

А так как есть — это слишком затянулось, и призракам остается лишь лить призрачные слезы, как будто в них есть какой-то смысл. Но он так же призрачен как они сами.

Тени сгустились, но пока еще не оживали своей эфемерной и причудливой жизнью. На землю просто спустилась ночь. А впереди, как маяк, бледно засветился Город. В этой темноте он и впрямь был Сияющим. Простым людям, не знающим ничего другого, не с чем было его сравнить. Это был самый яркий свет в этом мире. Все, что нам оставалось. И я вдруг впервые ощутил нежность к этому Городу, который все еще хранил нас, как мог. Пусть и мог уже немногое. Хранил до конца, до самого рокового часа, который уже навис в этом воздухе, дышал нам в спину. Когда круг сузится окончательно, Город падет в атаке безумных тварей, но он будет и так почти мертв, пригодные к произрастанию земли омертвеют, и даже немногих оставшихся жителей, которые примутся пожирать друг друга, охватит голод. Сильнейшие продержатся дольше других, и переживут весь ужас до самого конца. И будут знать, что поистине все это заслужили. Сильнейшие? Принцы и Хранитель Башни? Какая во всем этом будет ирония!..

— Ты смеешься? — сказала Фаенна неожиданно, удивив меня — в ее голосе я услышал намек на надежду. — Я не слышу в твоем смехе горечи и отчаяния.

Ночь пила наши силы. И не то, чтобы понемногу. Воздух загустел, удары сердца, казалось, растягивались на минуты, движения становились все медленней, и вовсе не от усталости. И именно поэтому мы старались не останавливаться. Не потому, что усталости не было — она была, и чудовищная, но мы понимали, что дело не в ней.

— И все-таки нам придется остановиться… — проговорил я наконец с огромным трудом. Ноги наши подкашивались. Быть может, утро еще нас разбудит.

— Как скажешь… — проговорила Фаенна. Ее слова были медленны, как разгорание и угасание Алмазной звезды.

И мы просто повалились на землю, но тоже — медленно, и земля показалась мягкой. Но меня не оставляла тревога. Так нельзя. Нельзя все так оставлять. Надо что-то сделать. Но что?.. «Наши мечи обладают магической силой», — вяло припомнил я и, медленно, почти засыпая и забываясь, с трудом извлек из ножен Ринальдин. И впрямь, пока я доставал его, немного сил ко мне вернулось. Может быть, просто оттого, что я упорно продолжал двигаться, несмотря ни на что. Клинок бледно светился, едва мерцая, как бледнеющий в отдалении Город. Ринальдин — по имени первого принца из Дома Хрусталя. Искажение от имени Рен Альтерн, зато теперь это имя было просто его собственным.

«Пробудись, не дай заснуть…» — пробормотал я еле слышно. Мне казалось, от страшного напряжения, с каким я пытался не заснуть, я сходил с ума. «Охрани наш дальний путь…»

Что за ахинею я нес? Все, что угодно, только бы не провалиться в затягивающую тьму?.. Но это подействовало — вдруг, резким толком пришел первый свободный вдох — я чуть не захлебнулся им, и ощутил запахи все еще не совсем мертвой земли, ветер доносил откуда-то слабое дыхание живых трав, настоящей росы, почувствовал, как кровь упрямо струится в моих жилах, не собираясь останавливаться. Теперь я ощущал сокрушающую усталость, и немного — голод. Но это были самые обычные чувства, непохожие на наваждение. Рукоять меча легко вибрировала в моих ладонях, или у меня от облегчения задрожали руки. Но где-то в глубине сознания я все еще пребывал в трансе, заставлявшем меня совершать полуосознанные действия, мне самому казавшиеся странными, но жизненно-важными: я приподнялся на коленях и, насколько доставал меч, прочертил им в земле, вокруг нас, неровную, но замкнутую линию. Почти круг, если можно назвать кругом нечто, получившееся больше похожим на кляксу. Потом с беспокойством посмотрел на Фаенну. Она лежала ничком, с закрытыми глазами и, похоже, не дышала. Я положил ладонь ей на плечо, и почувствовал, как чуть поднимается и опадает от неслышного дыхания грудная клетка. С ней все было в порядке, она почти застыла, выпитая окружающей нас безжизненностью, но не застыла окончательно. И не должна была застыть, — подумал я отвлеченно, — ведь в ней кровь принцев — она жива сама по себе, и может оживлять то, что есть рядом… Но все-таки, здесь нам понадобится помощь. Даже если она может придти только от нас самих. Мы ведь столько забыли о самих себе… Я взял за рукоять, похожую на распростершего крылья лебедя, ее меч и, вытянув его из ножен куда легче, чем прежде мне удалось извлечь Ринальдин, положил рукоять меча под ее ладонь, слегка сомкнув на ней ее пальцы. Фаенна вздохнула глубже. Коснувшись ее обнаженного клинка кромкой Ринальдина, я снова прошептал: «Пробуди, не дай заснуть. Перед нею — дальний путь». И улегся сам, в обнимку с мечом, погрузившись в крепкий сон. Уверенный в том, что мы еще проснемся.

Сон, приснившийся мне в эту ночь, был цветным и не цветным. Цвет в нем владычествовал только один — кроваво-алый. Все оттенки кроваво-алого, бушующие как шторм. «Кровь?» — подумал я, вспоминая часть того, что происходило днем, до того, как я уснул. «Мы пробудили кровь?..» Это был целый океан бушующей крови, свирепый и дикий, и он вызывал во мне ужас и неприятие. Я хотел, чтобы этот шторм стих, чтобы этот цвет поблек. От его яркости и однозначности меня просто тошнило. Этот океан был воплощением ярости, злобы, подлости, низости, нечто всепоглощающее и вызывающее страх, презрение и омерзение. Быть может, есть что-то похуже отсутствия цвета… — подумал я, и с этой мыслью проснулся, с облегчением увидев тронутую бледным сиянием черноту, но в следующее мгновение меня охватило раскаяние и разочарование — я так устал и от этой черноты и бледного сияния… Меня мутило и от них. Но, по крайней мере, они были настоящими.

В следующее мгновение, предупреждающий крик Фаенны окончательно избавил меня от дремоты. Подняв голову, я увидел, что уже рассвело. Но что-то было не так. Рядом раздавался мелодичный перезвон. На нас, как полупрозрачный прилив, накатывала колышущаяся «хрустальная» волна, почти подойдя к границам… Забыв о «волне», я пораженно уставился на землю, на которой мы лежали. Она была не каменистой и мертвой, а очень напоминала нормальную почву, из которой местами даже пробивались травинки — не глазастые и колкие, а самые обычные серенькие живые травинки. Я протянул руку и потрогал пальцем пучок такой травы. Она не была жесткой, и не рассыпалась под пальцами в пыль.

Фаенна вскочила на ноги.

— Уходим! Скорее!..

Я поймал ее за руку.

— Нет! Стой! Не выходи из круга!

— Из круга?.. — Фаенна изумленно огляделась. — Но они!..

— Если выйдем, нам от них не уйти.

— Откуда ты знаешь?.. — И Фаенна села рядом со мной, положив меч на колени, и крепко прижалась плечом к моему плечу. — Ты теперь понимаешь все, что происходит?

— Пока еще нет. Не совсем…

— Ох… — сказала Фаенна, невольно вздрагивая. Подкатывающая к нам хрустальная волна была плотной толпой полупрозрачных призраков, очень похожих на людей — бледные лица, бледные шлемы, бледные руки, тянущиеся к нам, и останавливающиеся над границами круга. Они подходили, с легким звоном прикасались к невидимой стене, глаза их бледно вспыхивали на мгновение, на не меняющих выражения отрешенных лицах, и, опустив руки, они шли дальше. Вскоре мы были окружены — островок посреди студенистого, стеклянного океана призраков, легионы которых проходили мимо нас.