Огонь и сталь

- Говорящая… - тихий, на грани слуха шепот отозвался тихой досадой и раздражением. Цицерон, неловко переминаясь с ноги на ногу, стоял у кровати эльфки, теребя свой колпак. Девушка слышала биение его сердца, быстрое, отчаянно-безумное, как у кролика перед волком, - Говорящая, Цицерон хочет кое-что спросить.

- Прямо сейчас? – Тинтур потянулась, блаженно хмурясь. - Спешишь высказаться, пока не забыл мысль?

- Нет, просто… просто Цицерон не хочет, что бы об этом кто-нибудь узнал, - трагично всхлипнул шут, вновь нахлобучивая колпак на голову. Босмерка с горестным вздохом почесала затылок.

- И о чем ты хочешь со мной поговорить? – обронила она без особого интереса, падая на шкуры. Теплилась еще слабая надежда, что Хранитель нужно лишь уточнить какую-нибудь мелочь, например, где лежит соли или остались ли еще сладкие пироги. Но выражение лица имперца – самое серьезное, сквозь тонкую пыль пудры горел лихорадочный румянец. Что, неужели речь пойдет о морковке?

- Говорящая… научи Цицерона целоваться! – выпалил мужчина, подпрыгивая в тревоге на одной ноге. Остатки приятной слабости, оставленной сном, словно ветром сдуло. Оглушенная неожиданной просьбой, эльфка медленно села, чуть ссутулившись. Янтарные глаза испытующим взглядом полоснули по Цицерону.

- Ты это сейчас всерьез? Не одна из твоих шуток дурацких? – осторожно протянула она, нахмурившись. Гаер скорбно покачал головой.

- Цицерон не шутит… - пробурчал он, надув губы совсем по-детски. Пальцы в бархате перчаток затеребили край камзола. - Цицерону надо, очень-очень надо, правда! А то… вдруг захочет Цицерон поцеловать… ну, например, Слышащую, а он не умеет!

- Ты Слышащую целовать собрался? – протянула Белое Крыло недоуменно. - Тебе губы и язык вдруг лишние стали?

- Говорящая думает, что Слышащей… не понравится?

- Слышащей, может, и понравится, но вот Онмунд твоих порывов точно не оценит, - Тинтур спустила ноги на пол. И с чего, скажите боги на милость, юродивый Хранитель вдруг понес свои чувства к оборотню? Девушка протерла глаза. Зов луны практически стих, но и рассвет еще не пришел. Эльфийка одернула камизу и натянула поверх нее шерстяной кафтан и кожаный жилет, затем потянулась за кольчугой.

- Ну… так Говорящая поможет бедному Цицерону? – мужчина улыбнулся, умильно заглядывая в лицо эльфке. Белое Крыло смерила его тяжелым долгим взглядом.

- Нет, - вымолвила она наконец, закидывая колчан на спину, - сходи к трактирным девкам. Они тебя не только целоваться научат, но и…

- Нет! – голос Хранителя взлетел до пронзительного визга, неприятно резанувшего слух босмерки. - Шлюхи мерзкие, грязные! Цицерону противно к ним прикасаться! Их лапают всякие шахтеры, солдаты… они недостойны!

- Ну, а я тебя целовать тебя не собираюсь, уж извини, - одних она уже нацеловала, бегай теперь от них по всему Скайриму. После Вайтрана Тинтур не видела ни Вилкаса, ни Хацутеля, уж воистину милостив Йаффре. Но судьба еще может свести эльфийку с ним. Остается надеяться, что не будет Соратник вновь хватать ее за руки да недовольно дышать ей в ухо, а бывший разбойник уедет куда-нибудь. В Морровинд, допустим.

- Говорящая, ну что, жалко тебе что ли? – заскулил Цицерон, крутясь подле нее. - Ой, а куда Говорящая собирается? Кого-то убивать? Убивать-убивать-убиватеньки!

- Ага, убивать. Козлов да оленей, - и шутов, если шибко досаждать будет. Как жаль, что ножны ее клинка накрепко связаны догматами Братства. Многие бы ей в ноги поклонились за убийство имперца. Подхватив лук, эльфка устремилась прочь, Цицерон, словно преданная собака, побрел вслед за ней.

- А можно верный Цицерон пойдет с Говорящей? Цицерон не будет мешать, правда-правда!

- А, может, Цицерону лучше с Матушкой остаться? – обреченно вымолвила босмерка, прекрасно понимая, что так просто от скомороха не избавиться. Хранитель резко остановился, глубокомысленно нахмурившись, кусая губы. Теплые карие глаза с пляшущими в них золотистыми искорками чуть затуманились. Мужчина замер, остолбенев, будто его ледяной атронах по голове стукнул. Тинтур прошмыгнула мимо него, надеясь, что успеет выскользнуть из убежища прежде, чем Цицерон придет в себя. Темное Братство спало, даже гроб Матери Ночи был плотно притворен. Лишь приглушенные жалобные стоны и тихий плач доносились из пыточной. Дверь туда никогда не закрывается – для Бабетты рыдания и жалобные мольбы лучше всяких колыбельных.

***

Золото утекало из кошелька слишком быстро. Всего на месяц красивой жизни в Солитьюде хватило! И что, из лучших комнат таверны теперь переезжать в каморку под кухней?! Эррот швырнул кубок в другой конец комнаты. Остатки вина забрызгали стену, багровыми потеками расцветив гобелен с вышитой на нем сценой – охотники и гончие окружают раненого оборотня. Служанка молча подняла чашу, и Эррот чуть подался вперед, пытаясь заглянуть в вырез ее рубашки. Юна девица пышная, лежишь на ней словно на перине. Титьки словно две подушки, косищи русые, толстенные. Вот сейчас норжанка пол метет, и волосищи чуть ли не пола опускаются. Это братцу-идиоту эльфийки нравились, а вот Эррот-то знает толк бабьей красоте. Эльф рыгнул и похлопал себя по животу, довольно отметив, что на белой шее Юны красуются подаренные им бусы. Синие стеклянные бусины под сапфиры, но служанке из «Смеющейся крысы» и того довольно будет. Босмер вытянул ноги, чуть ослабев пояс.

- Не устала ли, Юна, сладкая моя? Иди, отдохни в моих объятиях, - заплачено у него еще за одну ночь, так что служаночка должна быть покладистой. И напоследок Эррот выпорет ее как следует, так, что бы она глотку от вопля надорвала! Люпе нравилось, когда ее ремнем охаживают, сама выгибалась и зад подставляла, но где она сейчас, эта Люпа… вместе с Хацутелем в Рифтене казнена или подохла еще в пещере. Стражники с разбойниками не церемонятся, а уж с бандитскими шлюхами тем более. А вот Белое Крыло до города со всеми удобствами, наверное, доехала. Мужчина враз помрачнел, сморщив тонкий крючковатый нос. Столько лет он с бандой на Рифт страх нагонял, и ел до сыта, и пил… но не жратвой же все мерять! Это Хацутелю хорошо, залез в койку Тинтур и бед не знал, а что Эрроту делать?! Он предлагал брату разделить Белое Крыло, по-семейному, по-родственному, но тот ему так в челюсть двинул, что зуб выбил. Влюбился, дурень! Так вот пусть воронье его потрохами брюхо набивает! Брата родного на девку променял…

- Что-то вы печальны, мой господин, - Юна плюхнулась на колени к Эрроту. Босмер тут же зарылся лицом ей в груд. - Давайте я развею вашу тоску, а вы мне еще что-нибудь подарите.

Жадная девка, мелькнуло насмешливо в голове эльфа, обычная потаскуха, готовая на все ради красивых вещиц, которые сама она позволить не может. Зато на все готовая, в отличие от Тинтур. Эльфийка все от него нос воротила, а вот с Хацутелем миловалась! А вот он, Эррот, спрашивается, чем хуже?! Вот была бы Белое Крыло полюбезнее, не сдал бы ее логово Эррот Черным Верескам…

- Юна! А ну быстро в зал! – рявкнул Сорекс Виний, стукнув кулаком в дверь комнаты эльфа. - Прощения просим, сударь, но к нам имперские солдаты наведались. Юна чуть позже придет.

Босмер раздраженно фыркнул, спихивая северянку с колен. Да уж, одни проблемы от этих солдат. Мало того, что сука-Мавен заплатила почти вполовину меньше обещанного, так еще и последних удовольствий из-за этих имперцев лишайся! Юна вильнула пышными бедрами на прощание и скрылась за дверью, и Эррот потянулся за бутылкой вина, уже ополовиненной. Хоть напиться можно, спасибо этого местные не запрещают.

Когда на донышке бутыли осталась всего пара глотков, в дверь снова постучали. Эррот лениво приоткрыл глаза, пьяно ухмыляясь. Что, не по вкусу пышке Юне оказалась солдатня? Но вместо пышнотелой норжанки в приоткрытую дверь протиснулся некто худой, с ног до головы закутанный в потрепанный плащ. Темные в черноту глаза эльфа недовольно сузились.

- Какого… дремора тебе надо?! – язык заплетался и не слушался разбойника. - Кто… вообще такой, оборванец?! Как тебя пустили, шваль помойная?! – босмер попытался привстать, но тут же упал обратно в кресло. Бархатный дублет с золотым шитьем был несвеж и залит вином, сальные волосы падали на заросшее ржавой щетиной лицо Эррота. Вылив в рот остатки вина, он бросил бутылку в незнакомца. - Пшел… вон отсюда!