Огонь и сталь

- В общем, такое дело… я эти серьги не просто так дарю. Семья у нас с тобой воровская, общая, мать одна, - он покосился на изваяние Ноктюрнал, - поэтому вот… да и котятам твоим я нравлюсь. Я не извращенец, детка. Просто пылко влюбленный мужчина.

Бриньольф опустил голову, выжидающе глядя на Ларасс исподлобья. Синие глаза напряженно поблескивали, несколько рыжих прядей упали на его лицо. Каджитка с нежностью отвела их в сторону и вдруг с силой сжала волосы мужчины в кулаке.

- Ты чего это удумал? Раз серьги мне принес, то все, к тебе на шею кинусь?! - воровка толкнула опешившего норда на стол и резво уселась ему на живот. - А эту неделю ты чего ждал?!

- Так… каравана, - полузадушено выдавил северянин, улыбаясь в ощетинившуюся милую мордашку сутай-рат, - да и момента… ну и так…

- Я тебе покажу момент! - негодующе шипя, выпалила Дхан’ларасс, смыкая пальцы на шее Бриньольфа. Одновременно ладони вора легли ей на талию.

***

Морозный воздух обжег легкие, ветер швырнул в лицо снежинки, пронзившие кожу сотнями ледяных иголочек. Не удержав равновесия, Деметра упала на колени, спутанные белокурые волосы падали на бледное до синевы лицо. Девушка села на снег, серые глаза невидящим взглядом обвела драконов, расположившихся на вершине горы, будто короли на троне. Дети Акатоша казались высеченным из гранита изваяниями, зловещими и мрачными на фоне жемчужно-серого неба. Только глаза, пылающие диким божественным огнем, выдавали в них жизнь.

- ALDUIN Mah… - прорычал один, и его глас подхватили другие. Алдуин пал, Алдуин повержен. Бретонка хихикнула, сначала робко, но постепенно смех становился все громче, набирал силу, заглушая вой ветра. Она смеялась, лежа на снегу, задыхалась отчаянной радостью и безумным счастьем, упивалась и снежинками, и Глоткой Мира, и тусклым светом летнего солнца, который здесь, на вершине вечных снегов и обители Партурнакса, растерял весь свой жар. Бледное небо, искристая снежная пыль сейчас были Довакин милее, чем все лета и весны ее жизни. Ведь могла она сгинуть в Совнгарде, но… милостивые боги! Пред взором Даконорожденной вереницей пронеслись лица близких, таких родных и любимых. Отец, мать, Онмунд, Назир, Тинтур, Бабетта… и, конечно, безумно милый Цицерон. Снег укрыл Деметру пушистым белым покрывалом, а драконы все кружили над Глоткой Мира, и ветер разносил эхо их рева далеко, в каждый уголок Скайрима. Бретонка языком ловила снежинки, и ей казалось, что ничего слаще она никогда не отведала. Темные силуэты драконов становились все дальше и дальше, их крики таяли в дали и скорбной песни ветра. Он единственный, кто оплакивал гибель Пожирателя Мира. Девушка неохотно села, ее локоны поседели от снега, глаза казались кусочками серого льда, на белом от усталости лице, на впалых щеках горел пунцовый нездоровый румянец. Магесса с трудом поднялась на ноги, страдальчески поморщившись - все тело мучительно ныло, на каждое движение отзывалось вспышкой ломоты в суставах. У корня языка разлилась горько-острая волна желчи. Больше всего хотелось лечь, окунуться в мягкость снежной перины и уснуть. Представить, что битва с первенцем Акатоша в Совнгарде - всего лишь сон… Сильный порыв ветра, своевольные воздушные вихри взметнули снег, сверкнувший алмазной пылью, к облакам, и дракон, облаченный в броню темно-алой чешуи опустился перед Довакин. Тяжелое хриплое дыхание Одавинга клубилось белым паром.

- Стало быть, он пропал, - задумчиво промолвил дракон, прикрыв глаза, - наш брат… наш вождь. И наша гибель. Смерть, которую я принес ему на своих крыльях.

- Жалеешь? - просипела магесса, потирая плечо. Эбонитовый наплечник погнулся и чуть оплавился, на нагруднике красовались довольно глубокие царапины, а у венца, зачарованного на быстрое восстановление маны, выпал один камешек. Дракон изящно выгнул шею.

- Нет. Тебе не понять, DOVahKiiN, что DoVah не ведают жалости. Но я горд тобой и своим решением помочь тебе. Бретонка не ответила. Она подошла к самому краю, глядя вниз, где у подножия горы расстилался Север, застенчиво прячущийся за пеленой облаков и тумана. Теперь Партурнакс, младший брат Алдуина, поведет драконов за собой. Не распорядится ли судьба так, что и ему придется пасть от руки Довакин, которую он сам и обучил Драконобою? Девушка медленно повернулась к хранящему безмолвие Одавингу.

- И что теперь делать? - собственный голос показался ей низким и хриплым, надломленным ту’умом. Дракон расправил крылья.

- Жить, DOVahKiin! Пусть твое предназначение исполнено, но разве закончится все на смерти моего брата и бывшего соратника? Все только начинается. Я позволю тебе еще раз оседлать меня, чтобы всему миру была видна твоя победа. Поспеши, DOVahKiin. Тебя ждут.

Она не чувствовала страха, возносясь сначала к самому солнцу, а потом практически камнем падая вниз. Сжимая коленями шею Одавинга, Деметра подставляла лицо хлещущему ее по щекам ветру, раскинула руки в сторону, пытаясь прочувствовать потоки воздуха, вообразить, что крылья, а не плащ развивается у нее за плечами. Дракон закричал, и Скайрим ответил ему далеким чуть слышным пением, голоса лугов, рек и лесов сливались в унисон. И чем ближе к землям Севера спускался дракон, тем жарче становились прикосновения солнечных лучей к коже вампирессы. Магесса опустила голову так, чтобы волосы спасительным занавесом закрыли лицо, но на лбу и щеках уже расцвели бледно-розовые бутоны ожогов. Река блестела серебряной нитью, домики Айварстеда казались игрушечными, а стражники и горожане сновали суетливыми разноцветными муравьишками. Деметра с сожалением и непонятным страхом ждала минуты, когда ей предстоит ступить на твердую землю, а Одавинг воспарит в высь… и этот миг наступил слишком скоро.

- Запомни мои слова, DOVahKiiN, и не страшись звать меня, если будет нужда, - прорычал дракон прежде чем вознестись в небеса. Вампиресса проводила его полным печали взглядом, стоя на самой первой ступени Семи тысячи шагов. Только когда крылатый силуэт DOVah исчез в облаках, девушка не сдержалась от завистливого вздоха. Ничего, даже драконы время от времени спускаются на землю. В небе будет слишком одиноко.

- Довакин! - выкрикнула какая-то женщина, протягивая к бретонке руки. Магичка в нерешительности остановилась. Людской поток тек по мостику, десятки пар глаз были обращены к ней, и от столь сильного мускусного запаха живых тел кружилась голова. - Довакин!.. это Довакин!

- Победитель Алдуина!

- Довакин!

Деметра шаг за шагом приближалась к толпе. Острые лица меров, смуглые редгардские, румяные и изможденные, глаза синие, карие, зеленые, голубые, и руки, простертые к ней. Усталость, голод померкли на фоне взыгравшего тщеславия и честолюбия. Магесса не сразу почувствовала, что ее подняли на руки.

- Довакин! Довакин! Довакин!

Лицо горело под поцелуями солнца, на губах осела соль, в горле пересохло почти до боли, а Деметра улыбалась. Она это заслужила, каждым своим шрамом, каждой пролитой каплей крови.

- Довакин! Спаситель Мира!

Хотелось выть от жара, заставляющего ее кровь кипеть, а миряне, видимо, решили пронести ее на руках по всему Скайриму. Не будь Драконорожденная так голодна и измучена, не лейся с неба расплавленное золото, Слышащая бы с наслаждением бы испила полную чашу почестей. Серые слипающиеся глаза вдруг заметили у таверны знакомые до щемящей боли в груди лица. Босмерское, смуглое с раскосыми глазами, орехово-коричневое с жесткой черной бородой, завязанной в узел. И бледное, скрытое глубоким капюшоном, глаза, мерцающими сапфирами в зыбком полумраке. Именно Онмунд вырвал жену из рук горожан и укрыл своим плащом. Девушка прижалась к груди любимого, слушая его сбивчивый шепот:

- Ты жива! Слава Талосу… слава Ситису!

========== YOL ahRK DWiiN (Огонь и сталь) ==========

Сон пришел к ней густой непроглядной тьмой без сновидений, но Тинтур окунулась в его мрак с радостью. Забытье, пусть и минутное, было сейчас желаннее самой удачной охоты. Но даже когда сознание заволокло дурманным туманом, а глаза оборотня были закрыты, все тело полнилось звенящим напряжением, готовое вскочить в любой момент и броситься бежать, а куда – не важно. Поэтому когда кто-то начал с силой трясти босмерку за плечо, она вздрогнула и резко села на постели, и только потом открыла глаза. Одинокий огарок свечи, забытый на ночь, лужицей воска расползся по столу. Тонкие белесые струйки застывшего воска напоминали изломанные паучьи лапы, крохотная искорка все еще надеялась вспыхнуть ярко, но уже захлебывалась в мутной лужице. Эльфийка откинула со лба спутанные волосы. Тонкий звон бубенцов легким холодком пробежался по спине Белого Крыла.