Страница 73 из 104
— До Винтерхолда мы доедем вместе, а дальше, увы, придется расстаться. Я буду молиться за тебя, милая. Постарайся сделать так, что бы мне не пришлось продать душу даэдра, что бы вернуть моего любимого ребенка к жизни.
***
Широкое лезвие топора со свистом рассекло прохладный осенний воздух и врезалось небольшой березовый чурбачок, расколов его пополам. Сульга качнула головой, откинув со лба несколько непокорных прядок, и протянула Вилкасу кувшин холодного молока.
— Я, конечно, женщина, — пробурчала она с лукавой искоркой во взгляде, — но дрова не хуже тебя колоть могу. Как и камни дробить.
— И что, это женское дело по-твоему? — отдуваясь, фыркнул юноша. Льняная рубашка была небрежно брошена на траву, и взору девушки открылась могучая грудь Соратника, поросшая темными волосами, литые мышцы рук и плоский живот. Сульга застенчиво рассматривала воина сквозь полуопущенные ресницы, подмечая на его коже все новые и новые шрамы. Длинный косой рубец на спине, множество тонких белых шрамов на руках, несколько отметин на животе, похожих на следы когтей. Взгляд девушки невольно зацепился за браслет на правом запястье Вилкаса, и ее опалило любопытство. Норды такого не носят. Амулеты, обереги это да, но вот подобное украшение кажется довольно экзотичным. Забрав практически пустой кувшин, Сульга робко улыбнулась.
— А что это за браслет? — невинно обронила она, — я таких раньше никогда не видела.
Улыбка Вилкаса, только что такая жизнерадостная, вдруг померкла, и девушка тотчас же пожалела о своем неосторожном вопросе. Помилуй Стендарр, ну кто ее за язык тянул?! Браслет и браслет, зачем она лезет?.. Сульга поспешно опустила глаза, уже не надеясь на ответ, но воин, размахнувшись, вонзил топор в исполосованный лезвием пень и отряхнул руки. В темных глазах юноши она увидела отражение горькой усмешки.
— Да так, безделушка… — бросил Вилкас презрительно и резко дернул за тонкий шнурок, который лопнул практически мгновенно. Костяные бусины дождем посыпались на землю и покатились в пыль тускло мерцающими горошинками. Сульга расстроено смотрела на порванное украшение. Она чувствовала, что виновата в гибели браслета, что если бы она промолчала, воин продолжил бы носить его как напоминание о чем-то… или о ком-то. За эти несколько дней, что Вилкас жил в доме Сульги успела поменяться столь многое. Когда он рядом, девушка почти не ощущает боли в раненой ноге. Кажется, может летать, парить выше драконов! Мужчины и раньше заглядывались на нее, но ни один еще так не нравился ей как Вилкас. Должно быть, она… почти влюблена. Да, именно почти. Они слишком мало знакомы, почти не знают друг друга. Пусть Сульга пустила почти незнакомого парня под своим кровом, это еще не значит ничего. Опустившись на колени, она подняла одну из бусинок. Ее украшала причудливая тонкая резьба, и узор был явно не нордским.
— Неужели не жалко? — девушка покатала шарик на ладони. — Красивое было украшение.
— Красивое… — эхом повторил юноша, сжимая в кулаке обрывки шнурка. На лице его отразилось сожаление и боль. Неожиданно ревность каплями кипящей лавы окропила сердце Сульги. Уж не девушки ли это подарок? Тогда почему он его порвал? Она его бросила? Сбежала? Боясь, что дальнейшие расспросы могут расстроить юношу, норжанка прикусила губу. Вилкас жил у нее, домой не торопился, девушка думала, что он просто путешественник или наемник, попавший в беду. Мысль о том, что у него может быть семья, жена и даже дети, жгла ее словно гашеная известь. И в то же время она тонула в горечи разочарования. Дура! Напридумывала себе невесть что, а теперь сокрушается. Сульга с трудом поднялась, морщась от боли, пронзившей ее ногу. Костяная бусинка упала, проскользнув меж ее пальцев.
— Знаешь, загостился я у тебя, наверное, — произнес наконец Вилкас, по-прежнему не глядя на нее. Девушка ощутила, как вязкая холодная волна растекается по всему телу, а сердце летит вниз вслед за бусиной. — Пора бы и честь знать. Брат, должно быть, извелся весь да и сестрам по оружию неспокойно.
— Да, конечно, — никогда северянка не думала, что улыбаться может быть больно. Не тешила Сульга себя надеждами, что воин с ней в Камне Шора останется, но… все равно отпускать его было мучительно тяжко. Она побрела к дому, собирать не хилые припасы норду в дорогу, когда парень смущенно окликнул ее.
— Сульга, у тебя не найдется тонкого шнурка? Не шибко длинного, мне бы… — воин подкинул бусинку в воздух и поймал. — Хочу одну на шею повесить. Это же… память все-таки, — норжанка заметила румянец, окрасивший скулы Вилкаса бледным пурпуром. Значит, девица… подавив приступ тоски, опаляющей колючим холодом, Сульга кивнула, но, преисполнившись отчаянной смелости выпалила на одном дыхании:
— Скажи мне честно, Вилкас… мне… — в горелее резко пересохло, и девушка поспешно глотнула молока, пролив половину себе на грудь. Над верхней губой северянки «выросли» белые усы, стыдливость холодным шквалом смыла все слова и мысли Сульги. — Мы с тобой еще увидимся?
— Конечно! — Вилкас подскочил к ней и сжал в объятиях так, что ребра жалобно затрещали. Норжанка сдавленно всхлипнула, а воин звонко чмокнул ее в пылающую щеку. — Как я могу забыть свою спасительницу?
Эти слова разожгли крошечный огонек надежды в душе девушки. И, провожая воина, она могла позволить себе немного помечтать.
***
Дро’Оан счастливо хихикал на руках у Бриньольфа, в то время как его старшие сестры недовольно ревели. Нефтис шипела, пыталась укусить Векс практически беззубыми деснами, а Санера метила коготками в лицо Випиру. Небольшая пирушка по случаю удачи Сапфир, вошедшей в семью Черный Вереск с элегантностью, достойной самой Ноктюрнал, была немного испорчена капризами дочек Ларасс. Их матери пока не было, она сейчас по Рифтену щеголяет, за молодыми воришками приглядывает, а вот детей своих бросила на гильдийцев. В ушах Соловья уже звенело от криков Нефтис. Вот братишка хороший, сидит себе, гулит, сопит черным носиком. Мужчина погладил ушки Дро’Оана, и девчушки заревели еще громче. Измученная Векс чуть не плакала.
— Так, детка, давай-ка мне и старшенькую. И среднюю тоже, старого Брина на всех хватит, — котенок недовольно засопел, когда сестрички вынудили его потесниться, но тройняшки обнялись и озорно поглядывали на вора хитрющими глазенками. Сначала у всех они были такие мутные, цвета тумана, а как подросли, глазки прояснились, стали ярче. У Нефтис они отливают колдовской хрустальной зеленью, как дядюшки, у средненькой напротив, голубые-голубые, как летнее небо, а вот у парнишки голубовато-серые. Но все как один рыжие, только немного черных и белых пятнышек на мордашках и лапках, у Санеры черный кончик хвостика. Бриньольф тряхнул волосами, когда отдувающийся Випир занял соседний стул рядом с ним.
— А ты им нравишься, — хмыкнул он, — почему паршивцы не могут просто спать? Почему им обязательно нужно, чтобы кто-нибудь над ними трясся? Повеселиться не дадут, — осушив кружку, он поставил ее на стол с громким стуком, который прозвучал неожиданно громко. Голос лютни, расстроенной до состояния уровня чурбака со струнами, смолк, и Камо’ри выволок на середину зала упирающуюся Бахати. Обычно кроткая девушка сейчас шипела и извивалась. Хвост лупил ее по бокам, а янтарные глаза пылали золотистым пламенем, уши прижаты. Каджит встряхнул ее, после чего вытолкнул вперед. Бахати едва не упала, сипло зачала, выгнув спину.
— Ну, давай, вертушка, расскажи нам. Пусть все услышат, что убийца в ряды воров затесалась, — пират насмешливо шевельнул ушами. Каджитка ощетинилась, вздыбив шерсть на затылке, но промолчала. Сутай–рат выхватил скимитар и, прежде чем кто-либо успел возразить, ударил девушку по ягодицам, повернув меч плашмя. Бахати взвизгнула и упала на колени.
— Что б Меррунз твоими кишками червей накормил! — выпалила она со слезами в голосе. Глаз Камо’ри недобро сощурился, он шагнул к каджитке, поигрывая скитимаром, но отлетел в сторону от удара в грудь. Бриньольф, поспешно сунув котят Живчику, загородил Бахати от брата Дхан’ларасс.