Страница 69 из 104
— Вот и вода. Не медлите, сударыня, остынет скоро. Здесь позавтракаете или в зале?
— В зале, — Тинтур поспешно пригладила волосы, прикрывая свои уши, но пожилой северянин все равно смотрит на нее настороженно. Потирая бороду, Нильс нервно кашлянул.
— Вы меня извините, но вы уже у нас бывали? Будто я вас раньше видел, нет? — Нильс подслеповато щурился, качал головой. Босмерка не смогла сдержать улыбки. Помнят все же. Приятно.
— Нет, — вежливо ответила она, протягивая повару септим, - я первый раз в Виндхельме.
Ложь давалась ей до омерзения легко. Белому Крылу претило изворачиваться, но и столь рьяно предаваться ностальгии тоже. Ее уж поди похоронили те немногие, кто знал ее как простого барда. Откинув волосы на спину, девушка ополоснула лицо горячей водой. Боевую раскраску эльфка смыла еще вчера, а новую разводить не хотелось.
— О… ну, тогда ладно, — Нильс неловко потоптался на пороге, зажимая в кулаке вожделенные септимы. Его морщинистое лицо выражало грусть, — а то была тут девчушка, тоже из лесных. Юркая такая, хохотушка, ни минутки на месте усидеть не могла. А потом пропала. Пела у нас по вечерам. Как же ее звали?.. эх, пень трухлявый, забыл! Помилуй, Мара, что ж я тут торчу, когда у меня рагу на огне! — словно в подтверждение его слов из зала донесся пронзительный вопль Эльды. Повар кинулся на зов хозяйки так, что едва кубарем не выкатился в холл. Босмерка с озорной улыбкой принялась натягивать тунику. Да, все-таки в «Очаге и свече» ничего не изменилось.
Солнце улыбалось с прозрачно-голубого неба, когда эльфийка покинула таверну. Воздух хрустел от мороза, который тут же защипал Тинтур за щеки, расцвечивая смуглую кожу румянцем. Каждый вздох обращался зыбким облачком пара. Застегнув плащ костяной брошью, вырезанной в форме кленового листа, Белое Крыло направилась на рынок. Путь неблизкий до Данстара, а дороги в Истмарке коварные и опасные. Она подумывала нанять извозчика, но их порода ужасно болтлива, а Белое Крыло была не уверена, что сможет выдержать многочасовую беседу о погоде, имперцах и Братьях Бури, щедро разбавленную песнями, чьих слов даже толком не знают. Но если она пойдет пешком, то Виндхельм еще долго будет смотреть ей вслед.
Стиснутый в объятиях холодов город просыпался быстро, что бы многое успеть за короткий день и вновь блаженно задремать с наступлением сумерек, рынок встретил ее галдежом, суетой и плотной пеленой запахов. Оборотень повела носом. Стылая на морозе кровь, сыромятная кожа, печеные яблоки и кислое молоко. Тинтур остановилась у прилавка ушлой альтмерки с хитрыми зелеными глазами, внимание босмерки привлекла кукла. Деревянный аргонианин с ярко-зеленой мордой и длинным хвостом, игрушка могла двигать головой, руками и ногами, кончик куцего хвоста вообще болтался из стороны в сторону. Девушка прикусила нижнюю губу. Хватит ли ей денег и на извозчика, и на подарок для Лис?
— Обереги! Талисманы! Амулеты! Защитят дом от воров, приманят удачу и счастье! На богов надейся, а сам не плошай, верно? — ушлый остроносый мужичок в овчинном тулупе и шапке, завязанной под почти отсутствующим подбородком, размахивал руками и широко улыбался. На шее у него висело с полсотни кулонов и амулетов. Тинтур заметила и выточенный коготь ворожеи, и клыки хоркера, нанизанные на шнурок словно бусины. Как бы торгаш не распинался, святости своим изделиям он воплями не прибавит. Обычный мусор, сокровище для дураков — ничего более.
— Ожерелье из фалмерских ушей! Носи под одеждой или повесь над порогом дома, и ни беда, ни горе к тебе не придут! — лавочник взмахнул связкой острых высушенных эльфийских ушей, белых и сморщенных. Они болтались на крученом кожаном шнурке, проткнутые поочередно в хряще и в мочке. Тинтур как-то посчастливилось увидеть фалмеров, правда всего раз и мельком, но она могла поклясться кровью Йафрэ, текущей в каждом дереве, что уши из этого ожерелья принадлежали не бывшим снежным эльфам.
— Из руин двемерских, из пещер заколдованных! Никакая хворь не возьмет, — разумно торговать эльфийскими ушами в городе, где меров не терпят. Ежели данмер какой слово против скажет, его в подземелье или, еще хуже, за ворота в ночь и метель. Вот еще одна пара бусин в «оберег». Пусть он выбелил их, но каждого мера можно узнать по форме ушей — у босмеров они по форме походит на листочки, у высоких эльфов — вытянутые с изящными округлыми мочками, а у данмеров… у данмеров уши больше всего похожи на фалмерские.
Торгаша оберегов народ сторонился как дурака или чумного, лишь одна изможденная печальная женщина в бобровой накидке купила у него амулет, дарящий успокоение усопшему. После часа бесполезной пляски, лавочник сплюнул и принялся грубо запихивать амулеты в холщовый мешок, что-то злобно бормоча себе под нос. Ему даже и в голову не могла прийти, что смерть караулит его за воротами Виндхельма.
***
Борлок опоздал на ярмарку. Он целый год готовился, грезил о будущих барышах, но все пропустил из-за того, что его осел издох. Пешком бы он ни в жизнь не успел до Рифтена, а извозчики отказывались вести его в долг. И вот он торчит в этом забытом Девятерыми городишке, где за утро наторговал лишь семь септимов! Семь, это даже на комнату не хватит. Если так дальше дело пойдет, то придется ему жрать эти чертовы эльфячьи уши. Эти тупые северяне хоть знают, как тяжело их добыть?! Не в развалинах двемерских городов, Борлок не самоубийца. Пришлось разорить парочку эльфийских могил и прирезать одного охотника, разбившего лагерь близ Фолкрита. Вот он пожрал тогда от пуза. Птица, дичь! Бретон облизнулся, вспоминая, как тек сок и жир по его рукам и подбородку, но довольство тут же сменилось раздражением. Мужчина хмуро сплюнул сквозь щель между передними зубами. Зато теперь ему жрать нечего.
Одно радует — пока не нужны новые уши, но если что, можно всегда собрать урожай в Виндхельме. Остроухих тут не жалуют и правильно. Никому и дела не будет, если с парочки-другой данмеров уши снимут. Заодно и поживиться чем можно. Заметно повеселевший, Борлок двинулся ко дворцу ярла. Раз уж нордам амулеты не нужны, то пусть хоть придворный маг кое-что на свои зелья возьмет. Только бы стражники не поняли, что ушки-то вовсе не фалмерские. Хотя какое им дело? Сами небось забывают все, когда по серому кварталу разгуливают. Только глухой не слышит похабных песенок, которые местные распевают на улице данмеров.
Насвистывая себе под нос незатейливый мотивчик, бретон решил срезать через кладбище. Уже сбегая по ступенькам, он услышал позади себя легкие торопливые шаги, но не успел обернуться. Что-то сильно ударило его в спину, Борлок не удержал равновесия. Головой сосчитав все ступеньки, торговец взвыл, когда рот его наполнился кровью, а кисть глухо треснула. Мужчина с тихим стоном рухнул лицом в снег, на языке и в глотке словно пламя Обливиона бушует. Он попытался встать, но чья-то нога опустилась ему меж лопаток, впечатывая Борлока в мерзлую землю. Он хотел крикнуть, но голос пропал, бретон повернул голову, желая взглянуть на нападавшего, но тут ступня с силой опустилась на его поясницу. Борлок захрипел.
— Не двигайся, если хочешь жить, — хрипло приказал незнакомец и сорвал с лавочника шапку. Бретон облегченно вздохнул. Если одежда ему нужна, то пускай забирает, пусть все забирает, только его не трогает. Мужчина хотел было завести свою песню об оберегах и амулетах, когда снег возле его головы внезапно окрасился алым. Лезвие было таким острым, что Борлок не сразу почувствовал боль в отрезанных ушах, холод и страх притупили чувства. Он закричал лишь когда его окровавленные уши с рваными клочьями кожи, свисавшими по линии отреза, плюхнулись перед ним в снег, болтаясь на простом отрезе веревки. По ноге потекли крохи мужества Борлока.
— Теперь посмотрим, как это принесет тебе удачу, — голос растаял в тишине кладбища, оставив бретона одного давиться рыданиями и болью. К горлу подступил склизкий колючий ком, лавочник даже не слышал голосов обступивших его стражников. Сквозь мутную пелену застилающую взгляд он увидел девку в плаще. Капюшон не скрывал острого чисто эльфийского подбородка. Борлок протянул к ней руку, но она безвольно упала на землю. Оглушенный слабостью, он уже не видел, как эльфийка скрылась в сером лабиринте улиц Виндхельма.