Огонь и сталь

========== ALOK ALUN (Когда-нибудь воскреснет) ==========

Вещи в убежище не пропадали практически никогда. Догматы велели относиться к ворам сурово. Обычно весьма немаленького штрафа хватало,чтобы отбить всякую охоту воровать у своих сестер и братьев. Если же нет, то провинившегося изгоняли из Братства. Это значило смерть от рук бывшей семьи, ибо не должны секреты Детей Ночи покидать холодных стен обители ассасинов. Но что делать, если сам Хранитель мощей Матроны едва ли не сундуками таскает имущество Братства?!

Назир устало потер переносицу. С тех пор как Цицерон вернулся, его состояние только ухудшилось. Раньше он сутками мог сидеть у ног Матушки, пел ей, натирал ее маслом, а сейчас возвращался в убежище только на ночь. Уходил до рассвета, приходил затемно. И каждый раз имперец что-то уносил, пряча за пазухой и наивно полагая, что никто ничего не знает и не замечает. Но слухи в семье разлетаются быстро. Именно поэтому редгард поднялся сегодня ни свет, ни заря и, отчаянно борясь с зевотой, сидел в продуваемом всеми северными ветрами холле на скрипучем стуле и ждал. Ждал терпеливо, борясь со сном и холодом, пробравшимся под шелк и бархат восточных одежд. Мужчина пытался читать, но буквы разбегались в разные стороны как крестьяне при виде великана, попробовал считать септимы за будущие контракты. Сто септимов, сто один, сто два, сто три… золотые монеты сыпались с темного ночного неба прямо в руки Назира, миллионы сверкающих звезд дождем из септимов лились на ассасина, игриво звеня и мерцая. На губах аликр’ца расцвела мечтательная улыбка, мягкие уютные объятия сна смыкались вокруг него все туже. Голова Назира начала медленно клониться на грудь, медленное размеренное дыхание запуталось в аккуратной смоляной бородке редгарда, но тихие шаркающие шаги и чуть слышное писклявое бормотание практически мгновенно вырвали его из пучины грез. Веки темных глаз приподнялись, мужчина окинул застывшего на ступенях гаера задумчивым взглядом.

— С добрым утром, Хранитель, — сонно улыбнулся алик’рец, зябко поводя плечами, — раненько встал, раненько… торопишься куда, Цицерон?

— Не твое дело, — рыкнул имперец, насупившись и втянув голову в плечи. В золотисто-карих глазах скомороха играли золотистые искорки разгорающегося гнева. — Это мое! Это дело Цицерона! Цицерона и Слышащей!

— Слышащей? — Назир недоуменно нахмурился. — Так она же сейчас должна быть в Вайтране. Я вот получил от нее письмо, — мужчина смешливо фыркнул, улыбнулся, продемонстрировав белые ровные зубы, — к ней отец приехал, такой-сякой важный маг из Сиродила. Ох, порвут они с муженьком Деметры друг друга… — редгард тихо рассмеялся, качая головой и лукаво поглядывая на Цицерона. Шут стоял, опустив голову, нервно кусал губы. Из-под его камзола торчал край ярко-синего шелка, расшитый серебряной нитью. Веселье алик’рца мгновенно потухло, острый взгляд темно-карих глаз впился в скомороха, переминающегося с ноги на ногу. Колокольчики в его колпаке тихо позвякивали.

— Хранитель, — мужчина принялся поглаживать свою бороду, — скажи, зачем тебе любимое платье Слышащей?

— Оно порвалось, — пробубнил Цицерон, глядя на Назира исподлобья, — надо зашить. Не будет же Слышащая ходить в рваном.

— Так отдай Науше или Бабетте, пусть зашьют, — редгард скрестил руки на груди. Чтобы имперец начал таскать женские тряпки да еще и платья Деметры?! Что он совсем из ума выжил?! На кой черт они ему? Неужто сам наряжается да перед зеркалом крутится? А что, рожу уже пудрит, щеки румянит. Ассасин миролюбиво улыбнулся, его ладонь ободряюще легла на плечо Хранителя. Но Цицерон от прикосновения сжался еще сильнее, плотно сжал губы, отворачиваясь и запахивая камзол.

— Слушай, Цицерон, я понимаю, ты скучаешь по Слышащей, но это не причина воровать ее одежду. Так что иди, положи платье в сундук и ступай к Матушке. Думаешь, ей понравится, что ты стал вором?

— Цицерон не вор! — взвыл шут. Безумные глаза сверкали диким огнем. — Он не украл! Цицерон взял на время… глупый глупец Назир, ты ничего не понимаешь! Никто не понимает Цицерона!

Назир несколько опешил, отшатнулся от скомороха, который тут же юркнул мимо него и побежал к тяжелой каменной двери. Редгард не стал его останавливать. Интуиция убийцы нашептывала ему, что здесь не все так просто. И вылечить Хранителя, увы, может только кинжал.

***

Покинув убежище, Цицерон бежал, не разбирая дороги, словно за ним гнались все гончие Хирсина. Ветер бил ему в лицо, слезы застилали глаза, холодный воздух разрывал легкие, а сердце бешено жарко колотилось, рвалось из груди. Снег хрустел под сапогами имперца, горло сжимали рыдания. Он… он не вор! Нет, нет, Цицерон не вор, он не украл!.. он просто… просто… неживая не сможет заменить ему Слышащую. Неживая не улыбнется ему, не посмотрит даже, ни словечка ему не скажет. Мертвая… но прекрасна совсем как Матушка. И тоже молчит, язычок же сгнил давно, истлел. Имперец упал на колени, сорвал с головы колпак. Огненные пряди упали ему на лоб, рассыпались по плечам. Мягкие хлопья снега, падающие с грифельно-серого неба, посеребрили его волосы, окутали в тонкую шаль, но мужчина даже не замечал холода. Ветер отчаянно выл, подпевая тоскливой песне волков, на линии горизонта таяли последние всполохи северного сияния. Платье выскользнуло из рук Цицерона, нежная ткань растеклась по земле призрачно-мерцающей лужицей. Шут провел кончиками пальцев по богатой вышивке — на подоле плескались серебристые волны, пенящиеся речным жемчугом. Красивое, королевы достойно. А он хотел мертвую в него облачить! Глупый Цицерон… имперец зарылся лицом в шелк, жадно вдыхая слабый аромат ежевики и лаванды, и с ужасом заметил, что на ткани остались красно–белые разводы его пудры и румян. Вот теперь точно стирать придется! Горько вздохнув, мужчина поднялся на ноги. Ветер играл подолом платья, его призрачные пальцы путались в волосах Цицерона. Янтарно–карие глаза чуть затуманились. Слышащая же женщина, а женщины любят побрякушки–безделушки, украшения–блестючки… Цицерон сделает Слышащей подарок! Нет, два подарка! Слышащая обрадуется и не будет ругать Хранителя! Звонко хихикнув, имперец подпрыгнул на месте и принялся восторженно вальсировать, прижимая платье к себе так, будто это не просто расшитая тряпка, а живая девушка.

***

Будучи женатым на вампире, для Онмунда было странно бояться собственного тестя — человека, пусть и весьма сильного мага. Нет, даже не бояться. Юноша чувствовал себя в присутствии Мерцера очень неуютно. При Деметре тот всегда улыбался, но серые глаза оставались холодными и непроницаемыми. Ни одной эмоции, будто глядит на норда кусочками льда. Юноша никогда бы не сказал супруге, что ее отец ему не нравится и что это, похоже, взаимно. Девушка была так счастлива, буквально сияла, милое лицо лучилось улыбкой. Такой ее Онмунд не видел со дня их свадьбы.

***

За свою жизнь Марамал насмотрелся на влюбленных. Совсем юные и зрелые, бедные и богатые, знатные и простолюдины, норды, редгарды, имперцы — все получили благословение Мары, ее милость, ее дар. Сердце жреца пело, глядя на лучащиеся любовью глаза, трепетные улыбки. И ни одна свадьба не похожа на другую. Но пусть одна невеста в шелках и бархате, а другая облачилась в лен и хлопок, Мара одинаково благосклонна к обеим. Даже в браке без любви богиня не оставит своих детей.

Сейчас благодушие Марамала слегка пошатнулось. Час совы, рассвет еще нескоро, небом властвует Азура, но полумесяц скрылся за тяжелыми хмурыми тучами. Ветер бьется в ставни, норовит сорвать их с петель и впустить непогоду в храм, жалобно воет, скребется и плачет, но тут же исступленно воет, подпевая гневному рокоту грома. Дождь хлестал черно-серебристыми полотнищами, Рифтен купался в дожде, а река и каналы словно кипели.

Огонек свечи боязливо плясал, освещая бледное лицо юноши замершего на пороге храма. Его одеяние ученика Коллегии магов насквозь промокло, вода капала на пол, и у ног позднего гостя уже растеклась небольшая лужица. Юноша шмыгал носом, его губы посинели, но он решительно вглядывался в мрачное заспанное лицо служителя Мары.