Огонь и сталь

Во «Фляге» дражайшего родственника не оказалось. Только Делвин хмуро отрывал крылышки мухам, заставляя их бегать по столу, да Бриньольф дремал, сидя на ящике, вытянув ноги в пыльных сапогах. Даже Векел Воин куда-то смылся. При виде внушительной фигуры гильдмастера Меллори почтительно привстал, случайно придавив ладонью несколько мух.

— Не разумно ходить лишний раз с таким… грузом, — наставительно заметил вор, неодобрительно хмурясь. Ларасс в ответ лишь демонстративно вильнула хвостом и плюхнулась на стул, который скрипнул под ее весом.

— Меня уже тошнит от Норы! И от ваших вечно постных рож, кстати, тоже! — проканючила каджитка, шмыгая носом. Бриньольф приоткрыл один глаз, лукаво глядя на босса сквозь спутанные рыжие волосы, падающие ему на лицо. Кошечка вновь вышла поточить свои коготки. Обычно она шипит на своего брата, который гостит у них уже второй месяц, но Камо’ри опять куда-то улизнул. Ночами пропадает где-то, лишь днем возвращается отсыпаться. Еще и к Векс подкатывает. И к Сапфир… вообще пират очень уж тяготеет к человеческим женщинам, его сестренка не особо жалует мужиков без хвостов. Соловей потянулся, по-прежнему делая вид, что спит.

— Босс, — осторожно начал Делвин, — не мое это дельце, конечно, но приструнила бы ты своего братца. Нос не по чину задирает, больно важничает…

— Скажи уж, что ревнуешь Векс к каджиту, — насмешливо обронил Векел, — боишься, что она уступит одноглазому?

Лицо вора побагровело. Он почесал подбородок, строптиво поджимая губы.

— Брату сложно сопротивляться, — хитро оскалилась Ларасс, сверкая бледно-голубыми глазами, — мало кто устоит перед его обаянием.

— Сейчас Камо’ри Хельгу окучивает, — Воин смешливо сморщил нос, — Мадези аж ядом исходит. Вот же неугомонная баба! И орки, и каджиты… мужика бы ей настоящего, — он развязно улыбнулся, — мигом бы всю дурь из нее вышиб!

— Уж не себя ли имеешь в виду? — ехидно протянул Бриньольф. — Или завидно, что поклонница Дибеллы не тебя заметила, а пушистика нашего?

— Больно надо мне, — угрюмо фыркнул кабатчик, принимаясь протирать глиняные тарелки, — чтобы какая-то потасканная жричка передо мной ноги раздвигала. Пусть уж кошатину своими прелестями перезрелыми радует, ему все равно на лучшее глупо надеяться, — мужчина осекся, поймав холодный взгляд сутай-рат. Ларасс, напряженная словно тетива, прижала уши, верхняя губа приподнялась, обнажая клыки. Векел побледнел и опустил голову, Бриньольф встал рядом с гильдмастером. Глаза пылают льдисто-голубым пламенем, в груди клокочет рычание. Зверь, а не женщина, того и гляди кинется. Не в ее положении Воина рвать. Вот родит — пусть хоть весь Рифтен перецарапает. Северянин опустил руку на плечо Дхан’ларасс.

— Расслабься, детка, — миролюбиво пробормотал он, сверля как будто ставшего ниже ростом Векела, — он ляпнул, не подумав. Сама знаешь, такое бывает с парнями, которые женской лаской обделены.

— Я его приласкаю, — обманчиво мягким тоном молвила Ларасс, выпуская когти. Острые и изогнутые будто скимитары, они вонзились в деревянную столешницу, — так приласкаю!..

— Тише, детка, тебе нельзя переживать, — каджитка дрожала, как стрела, готовая пронзить недоумка Векела, пришпилить его к стене будто чертову бабочку. И Бриньольф решился на отчаянный шаг, могущий стоить ему лица, глаза, места в гильдии и даже жизни. Он подхватил сутай-рат на руки, каджитка тонко мяукнула от удивления. — Пойдем-ка прогуляемся, детка. Тебе и будущим воришкам свежий воздух надобен. Заодно и братца твоего поищем, — мужчина улыбнулся и игриво подул в острое кошачье ухо. Ларасс недовольно тряхнула головой и, метнув на Векела тяжелый взгляд, недовольно поерзала на руках Соловья.

— Ну, вперед, неси меня… на поверхность, — по лестнице через храм Мары ее не выволочь с таким-то пузом, придется идти через Нору. Глубоко вздохнув, мужчина резво зашагал по каменному мостику. Векел, едва они скрылись из виду, от облегчения чуть не рухнул на пол.

— Не обольщался бы я на твоем месте, — апатично заметил Делвин, — не думаю, что босс простит твои высказывания в адрес ее брата.

***

Ларасс не пожелала прогуляться по Рифтену. Заявила, что все будут на нее пялиться, еще сглазят ее котят чего доброго. Бриньольф, отдуваясь, потащил сутай-рат к западным воротам. В ее чреве, должно быть, половина Эльсвейра уместилась бы. Вечер принес с собой прохладу и мягкие сумерки, на улицах почти никого не осталось, но сутай-рат все равно заартачилась. Пришлось подчиниться. Спорить с беременной — неблагодарное занятие.

Отделенная городскими стенами от столицы Рифта, Дхан’ларасс вздохнула полной грудью и положила голову на плечо вора, лениво прикрыв глаза. Соловей аккуратно опустился на траву, усадив каджитку себе на колени, избегая касаться ее живота. В растянутом платье и расшнурованной рубашке… ей бы еще венок из полевых цветов… Бриньольф размял затекшие уже начавшие неметь пальцы. Таскай ее по всему городу, потом подрабатывай табуреткой для ее мохнатой жопки. Он вор, даэдра ее побери, а не нянька!..

— Эй, а ну сядь как было, — прошипела воровка, — что бы я на тебя откинулась. Так у меня спина перестает болеть.

— Как скажешь, детка, — криво ухмыльнулся мужчина. Спина каджитки прижалась к его груди, голова снова легла на его плечо так, что прохладные серьги чуть касались шеи норда. Идиллия, только и всего. Ларасс вытянула ноги и сбросила башмаки, тихо мурлыкала, когда легкий ветерок с робкой нежностью ерошил ее шерсть. Забавно, должно быть, они со стороны смотрятся — беременная каджитка и северянин в камзоле гильдии воров. Вечер — загляденье! Звезды вспыхивали одна за другой, небо на западе горело золотисто-алым, словно тысячи драконов изрыгали пламя, раскаляя небосклон и солнечный диск. Умиротворением дышала природа, вор совсем было разомлел, но внезапно Ларасс вздрогнула. Мужчина развернул ее лицом к себе, обеспокоенно заглядывая в светло-голубые глаза сутай-рат.

— Что случилось, детка? Что такое? Где болит? — не рожай, только не рожай, жизнь не готовила его быть повитухой. Дхан’ларасс же рассмеялась и провела ладонью по его щеке, провела коготками по шрамам. Мужчина ошеломленно заморгал, в синих глазах плескалось изумление.

— Не бойся, до родов минимум месяц, — снисходительно фыркнула она, — просто они опять начали пинаться.

— Они?

— Да уж… хочешь потрогать? — не дожидаясь ответа, каджитка взяла его за руку и приложила к своему выпуклому животу. Несколько секунд котята вели себя смирно, но Бриньольф ощутил слабый толчок, робкий и несмелый, а потом уже более решительный. Будто котенок хотел взять его за руку. На лице норда появилось глуповато-восхищенное выражение.

— И правда толкаются, — прошептал он, чувствуя, как сладко щемит в груди.

========== VIINGGE NAH (Крылья ярости) ==========

«Плачет сердце по родным берегам,

Бьются волны о борт корабля.

Только ветру я и облакам

Признаюсь, что умру без тебя.

И в ночи да под песни морей

Вспоминаю я очи твои,

Будто небо бездонны они,

В мире нет ничего их родней.

Пусть труден мой путь и далек,

И тебе меня любить нелегко,

Но ты верь, дороже всего

Будет нежный мне твой поцелуй».

Голос у Камо’ри неплохой, мягкий хриплый баритон с бархатными нотками, такой обволакивающий. Вот Хельга и таяла. Редко мужчины до ухаживаний додумываются, у них все так просто и примитивно. Только искусством Дибеллы интересуются. А этот каджит… литые мускулы под лоснящейся темно-коричневой шкурой, высок, строен, а как взглянет — у Хельги сердце замирало. Как жаль, что он… а почему нет? Госпожа Дибелла велит дарить радость всем. Женщина кокетливо встряхнула светлыми волосами, когда заметила, что на Камо’ри смотрят как на пирожок с яблоками еще Ингун да Свана. Племянница млела, закатывала глаза, сладко вздыхала. Хельга раздраженно поморщилась. Вот ведь дурища! Мало ей проблем с младшеньким из Черных Вересков, так теперь еще и пират этот. Которого ее тетушка для себя присмотрела. С его шрамами, серьгами, пропахший морем, каджит… опасен. Искушенный, вальяжный, лениво-надменный. Не такой, как местное мужичье. Только вот беда — каждая девка думает, что поет он именно для нее, вон как Ингун облизывается. Она-то купить его может, вместе с хвостом и усами. Поэтому когда девчонка смело шагнула к сутай-рат, северянка понуро побрела в ночлежку. Ничего, как с девчонками неумелыми набалуется, придет к ней. Все они возвращаются.