Братья

Благодаря счастливой судьбе и принятым предосторожностям, никто больше не заболел. Жизнь Раймунда я вымолила у Бога. Все это время не уставала просить Его сохранить мне мужа. Видит Бог, я просила и за Товиту. Но она умерла. Ее погребли в море на следующий вечер. Капитан запретил подходить к телу. Двое монахов, плывущих, как и мы, в Святую Землю, прочли молитву. Остальное выполнил Раймунд. Лицо Товиты высохло, кости будто готовы прорвать кожу, глаза запали, глазницы казались ямами. Она была сама Смерть, как я видела ее в одном манускрипте. Голова, как деревянная, стучала о палубу, пока Раймунд пеленал тело. Потом он привязал камень, который должен был отправить Товиту на дно. Для придания устойчивости на судне всегда есть запас камней. Мы наблюдали издали. Крест, который подносили к губам покойной, капитан приказал положить в саван. Раймунд взял тело и на веревках опустил его в море. Медленно, как будто прощаясь, оно стало уходить в глубину, пока не исчезло совсем. Капитан отправил Раймунда под замок, где тот пробыл еще три дня под неусыпным надзором. Таков порядок. Раймунд трудно пережил горе и, когда присоединился к нам, голова его поседела.

Этих печальных дней хватило, чтобы миновать открытое море и приблизиться к Яффе. Пассажиры встретили окончание плавания с облегчением. Нужно было видеть восторг при виде Святой Земли. Люди стояли на коленях и обливались слезами, которых хватило бы на небольшой дождь. Я же пребывала в странном спокойствии. Не из равнодушия, а потому что забота о будущей жизни приучила меня к взвешенности собственных желаний. Я твердо знаю, в моей судьбе нет ничего случайного. Следуя за Высшей волей, я обязана быть внимательной и угадывать оставленные для себя знаки. Так я и поступаю.

Море было спокойным, мы легко миновали страшные камни у входа в гавань. На берег сошли без помех, если не считать мои собственные. Можно представить себе женщину с заметным животом, не умеющую плавать. Я не стала перешивать платья, а сделала простой балахон, в котором могу сносно передвигаться.

Нас теперь четверо — Раймунд, Зира, Товий и я. С Раймундом еще двое слуг — исполнительных, но довольно ленивых, я чаще вижу их затылки, чем лица. Товий мало изменился со смертью матери. Он остался таким же равнодушным ко всему, что не касается развлечений. Раймунд, сойдя на берег, ожил. Возможно, к нему, как и ко мне, возвращаются ощущения давней молодости. За прошедшие годы Яффа преобразилась, это уже не один, а два или три города. Гостиницы не пустуют ни дня. Так много народа отправляется отсюда вглубь Палестины. Конечно, заметны различия в сравнении с Венецией. Там царят самодовольство и пресыщение, а здешние люди одержимы возвышенными стремлениями. Иначе не стоило покидать родину. Но искушения здесь особенные. Из этих мест берут начало многие ереси, и о явлениях, которые в Европе потребовали бы ладана, здесь судят спокойно. Если в Европе более угождают собственному желудку и сребролюбию — вот главные демоны, смущающие христианина, то здесь более рассуждают о природе человеческих добродетелей и проявлениях божественного, причем в спорах каждая сторона непримирима. В первый же вечер я услыхала, что демоны властвуют над миром, ангелы сброшены на землю, а все мы отделены от ада слоем земли не толще ручки от лопаты. Потому землетрясения разрушили здесь храмов больше, чем в любых местах, а полчища язычников множатся, как саранча.

Теперь вернусь к описанию наших будней. Деньги, которые сберег для нас генуэзец, оказались весьма кстати, и мы сняли пристойную комнату в итальянской гостинице, чтобы передохнуть перед тем, как двигаться дальше. Муж мой, однако, проявлял большое желание быстрее добраться до Иерусалима. Корабли приходят в Яффу ежедневно, и столь же часто вглубь страны отправляются караваны. Передвигаться в одиночку способны лишь странники и божьи люди, которые не имеют за душой корки хлеба. Впрочем, их часто убивают и без всякой выгоды. Но теперь путешествовать стало спокойнее. Христианские рыцари рассеяли отряды грабителей, а уцелевших отогнали от дорог и, главное, сопровождают своих до самого Иерусалима. Хоть и тут язычники не успокаиваются. Несколько лет назад они совершили неожиданный набег на Яффу, разграбили и подожгли много домов, прежде чем наши опомнились и вышибли их из города. К таким неожиданностям здесь привыкли. Но дорога все же стала безопаснее. Обо всем этом нам рассказал хозяин гостиницы, он здесь многие годы и может судить основательно.

Прошло несколько дней, прежде чем я пришла в себя после плавания, а Раймунд уже торопил ехать. Для меня снарядили отдельную повозку. Это должно было немного облегчить дорожные трудности, вообще же мое положение встречает понимание без раздражения и насмешки. Все было готово, но я совершенно разболелась. Лицо раздулось, как подушка, а мочи стало отходить намного меньше. Это один из самых грозных признаков нездоровья будущей матери, и решено было оставить меня в покое. Зира — по-истине бесценный человек, вот уж не знаю, что бы я делала без нее, потребовала отправить Раймунда и Товия в Иерусалим. Оба одержимы крайним нетерпением, а нам не следует спешить. Один из слуг должен был остаться с нами, и Зира, естественно, выбрала лучшего. Она уже накупила полотна для будущего младенца, а мне объявила, пока Раймунд с испуганным лицом будет расхаживать рядом, она ни за что не может поручиться. Он волнуется так, будто именно ему предстоит рожать.

Я просила Раймунда следовать своему назначению, как я намерена следовать своему. Наше прощание — впервые за много лет было трогательным. Я с трудом заставила себя оставаться спокойной, чтобы не разрыдаться. Хоть вид мой теперь настолько жалок, что я даже не хочу смотреть на себя в зеркало (а Зира к тому же считает, что это — дурная примета). Даже Товий расстался со мной по доброму. С тем они отправились.

А мы перебрались на окраину Яффы. Здесь живут общиной несколько сестер из Амальфи. Они занимают небольшое подворье, и держат комнаты для таких, как я, нуждающихся в помощи. Вообще же, женские монастыри здесь большая редкость, чем в Европе, ведь послушникам приходится браться за оружие. Но женский греческий монастырь есть под Иерусалимом, и сестры рассчитывают, что скоро придет очередь еще одного латинского.

Настоятельница уже обсуждала этот вопрос с Болдуином и епископом. Согласие получено, остается выбрать место. Разговоры об этом не утихают во время трапез. Я бесконечно благодарна доброму отношению к себе, несмотря на некоторые расхождения в обряде, которые отличают нашу армянскую церковь. За время жизни на родине мужа я научилась следовать своей вере, не привлекая к себе особого внимания. Хуже обошлись с Зирой. Она — язычница и, согласно правилам, должна покидать монастырь с заходом солнца. Но Зира проявила обычную ловкость. Она устроилась помогать в саду. Добрая настоятельница дала ей работу из сострадания к нашему положению. Так она смогла примирить монастырские правила с милосердием. Наш слуга вернулся из Иерусалима с известием, что Раймунд добрался благополучно. Муж встретил в городе Артенака — своего старого знакомого и Франсуа. Это отрадное известие я восприняла спокойно. Мои заботы сошлись на себе самой. Я уже не могла встать на колени и преклоняла их в меру, чтобы не стеснять непомерно раздутый живот.

Когда пришло время, Зира была неотлучно при мне и постоянно давала пить какую-то настойку. Я обессилела, и едва все закончилось, впала в долгий сон. У меня мальчик, в чем я была уверена по тому, как он двигался в животе. Более всего помогла молитва. Не было лихорадки и повреждений, которые случаются при поздних родах. Вместе с настойкой Зира давала мне нюхать табак, а когда я собиралась чихать, крепко сдавливала пальцами ноздри. Толчок от чиха позволял выталкивать плод. Рекомендую это врачам, которые теряются в подобных обстоятельствах. Свое бездействие они оправдывают упованием на Господа, но по опыту могу сказать, собственные усилия не бывают лишними.

Молока у меня было много. Зира готовила для меня особое питье и еду и гоняла на базар нашего слугу, который таким образом искупал прежнее безделье. Тот сбился с ног и готов был взяться за любую мужскую работу, лишь бы избежать женской. А нашим заботам нет числа.