Безмолвный

- Так принято, - поясняю я. Ставлю миску на журнальный столик и набираю полную горсть. Горячий. Похоже, знания о попкорне ты удалил. Забавно. С тобой никогда не знаешь, чего ожидать. Ты или знаешь о чем-то все сразу, или совсем ничего. Всегда – все или ничего. Никогда наполовину.

- Понятно, - ты протягиваешь руку и берешь одну штучку. Пристально разглядываешь, затем отправляешь в рот. Пережевываешь. Я смотрю, как двигаются твои челюсти. Ты ведешь себя так, словно тебе подсунули жуткую гадость, но на самом деле тебе нравится, я же вижу. После, когда ты будешь крепко спать на диване, я вытряхну в мусорное ведро неразорвавшиеся зернышки и еще раз посмеюсь над этим. Все в этой жизни стоит попробовать, хотя бы однажды. А если тебе что-то по вкусу, меры ты не знаешь. Все или ничего. Никогда наполовину.

- Ну, ладно.

В неопознанном мной фильме чересчур много секса. Больше, чем, как я думал, можно пускать в эфир в такое время суток. Полуобнаженные тела, языки, губы на сосках. Чересчур откровенно. Не то, чтобы я был против. Я совсем не против. Просто понятия не имею, кто это вообще.

Твоя нога слегка прижимается к моей, тепло твоего тела смешивается с моим. С чего бы нам сидеть так близко? Не знаю. Так лучше видно экран. Он не очень-то большой. Так удобней. Не знаю.

- Тебе нравится быть близко, - откидываешься на спинку, смотришь на меня. – Вот и оправдание, так?

- Оправдание? – с чего бы это? Чему?

- Прикосновению.

- Мне оно едва ли нужно, - смеюсь я. – Это же ты берешь дело, а потом заставляешь меня спать с тобой в комнате убитой ради проверки версии. Это ты просишь достать из кармана телефон. Это у тебя проблемы с осознанием границ. И после этого мне еще нужно оправдание, чтобы просто сидеть рядом?

- Наверное, нет. Так, может, это я ищу оправданий, чтобы прикоснуться к тебе?

- Оу, - разве так может быть? Нет. Ничего подобного между нами не было. Никогда. Подобных мыслей у тебя не возникает. По крайней мере, в отношении меня. Ирен – возможно. Она подобралась ближе всего. Думаю, она тебя поцеловала. Наверняка, так и было, когда я оставил вас с ней наедине. Ты тогда ушел в себя, ты думал. Не заметил моего ухода. Думал о ней, я знаю, что так и было. Она тебя поцеловала. А ты ответил на поцелуй? Касалась ли она тебя?

- Ревнуете? – спросила она тогда. Такой вопрос без причины не задают.

Да. Похоже, что ревную. Самую малость. И это чудно́. Не понимаю до конца, в чем причина.

Но это и неважно: такого развития события не получили бы никогда. Тебе это не было нужно. Предложи я такое, ты бы разочаровался во мне. Будь ты заинтересован, ты явно дал бы это понять. Точно. Ведь так?

- Конечно, - ты придвигаешься чуточку ближе. Нога прижимается к моей сильнее. Это я помню. Ты тогда придвинулся ближе. Я не придал этому значения. Ты тянулся за попкорном. Я вообще это едва заметил. – А может и нет. Почему ты считаешь, что я не давал тебе понять? Иногда мне интересно, замечаешь ли ты что-нибудь вообще.

Ну, правды мне теперь не узнать никогда, так? Воображаемый ты всегда говоришь загадками. А воспоминания слишком податливы, им нельзя доверять. Читатели моих рассказов в «Стрэнде» правы: в моих воспоминаниях ты выглядишь влюбленным в меня. Почему?

- Выдаешь желаемое за действительное.

- Очень смешно.

Из телевизора доносятся стоны и тяжелое дыхание. Что, весь сюжет – секс? Должно быть. Чертов «Е4». Молоденькие девочки, грудь напоказ. Не то, чтобы я возражал. Вовсе нет. Просто ты никогда подобное не смотрел.

Ты набираешь полную горсть попкорна, а я смотрю на твое лицо, на то, как стирает с него краски свет экрана. Бледное лицо, глаза – все заливает голубоватый оттенок. Ты уже расположился на диване, но когда я сел рядом, ты пододвинулся ближе. Я уверен. Как я это упустил? Почему не заметил?

- А разве ты когда-то хоть что-то замечал, Джон?

Возможно, ты придвинулся намеренно. Конечно, ведь ты всегда и все делаешь только намеренно, никак иначе. С тобой никогда не бывает просто совпадений. Но за этим не стояло ничего из того, что идет по «Е4». Тебе это было не нужно. Уверен. Как если бы ты мне сам это сказал.

Я думаю, дело в том, что ты был одинок. Люди нуждаются в ком-то близком, в прикосновениях. В этом нет ничего предосудительного. Ты все-таки остаешься человеком, несмотря на то, что хочешь, чтобы считали иначе. Я знаю правду. Ты – не машина. Скорее уж - тянущийся за лаской кот. Тебе нравится, когда я глажу тебя по волосам.

- А тебе нравится так делать.

Разве? Похоже на то. Мне приятно, что ты это позволяешь. Приятно видеть, как ты закрываешь глаза. Видеть удовольствие на твоем лице. Что, разве это странно?

- Тебе стоило меня поцеловать, - фоном звучит заключительная музыкальная тема из «Голдфингера».

- Что? Почему?

- Потому что ты этого хотел.

Хотел? Этого я не помню. Ты берешь пульт, приглушаешь звук. Вот это воспоминание – реальное, а не искаженное. Музыка тебе не понравилась. «Звуки ужасные», - сказал ты. «И качество тоже. Как будто гарпия визжит в грозу». Я рассмеялся тогда. С тобой я вообще часто смеялся. А теперь… я не смеялся уже долгие месяцы.

- Ты мог бы поцеловать меня теперь.

Мог бы. Ты смотришь не в телевизор, на меня. Мое лицо, наверное, тоже сейчас подсвечено экраном. Это странное мерцание меняет все вокруг, делает все другим, отличным от настоящего. Иной вид, иной итог.

Ты тогда на самом деле смотрел на меня, а не в телевизор? Тогда, когда мы смотрели «Голдфингер»? Наверное, да. Я погасил почти весь свет, было темно. Твое лицо в тени. Только мерцал голубоватым светом экран. Ты наблюдал за тем, как я смотрю кино, а твоя нога была прижата к моей. Почему?

Хотел ли я тогда тебя поцеловать? Не знаю. В воспоминании тот вечер кажется идеальным: фильм, попкорн, твои забавные заключения о выдуманных героях, мой смех. Ты тогда тоже смеялся. Было хорошо. Ты прижимался ногой к моей ноге весь вечер. Но хотел ли ты, чтобы я тебя поцеловал?

- Ты видел, - шепчешь ты мне на ухо. – Но ты не наблюдал, Джон.

- Да, - соглашаюсь я. Это правда. – Похоже, что так.

Все так легко себе представить. Может, потому, что ты мертв. И ничего не скажешь. Много не требуется. Просто слегка повернуться, обхватить рукой твой подбородок. Ты слегка наклонишься, и все. Поцелуй. Господи.

На твоих губах, наверное, еще оставались бы масло и соль. Я бы почувствовал на них вкус попкорна. Ты раньше целовался? Наверняка да. Ты должен был знать, как это делается. Но я не уверен. Я не знаю. Скорее всего, все вышло бы неловко. Ты мог бы сопротивляться, оттолкнуть меня или высмеять. Ты мог бы замереть и позволить себя поцеловать. Мог бы воспользоваться моментом, чтобы научиться. Мог бы обхватить мое лицо обеими руками и ответить на поцелуй, дать почувствовать зубы и соленый язык. Мог бы перехватить инициативу. Мне сложно сказать, что было бы. Я не поцеловал тебя тогда. Я вообще никогда тебя не целовал.

Мне это в голову не приходило.

- Это ложь, - выдыхаешь ты мне в ухо, вцепляешься в свитер на спине. – Приходило, и не раз.

Ладно, признаю. Да, время от времени. По утрам, когда ты забираешься ко мне в кровать. Когда говоришь, что скорее умрешь, чем допустишь, чтобы со мной что-то случилось, и твое запястье прижимается к моему бедру. Когда ты читаешь через мое плечо, положив ладонь мне на шею, а лица касается твое дыхание. Время от времени, да. Это просто человеческие слабости. Просто реакции тела. Они ничего не значат.

Фильм кончается, и тут же начинается другой. Какая-то американская комедия. Пусть себе идет. Я смотрю, но не вникаю в сюжет, он до меня сейчас не доходит. Я все еще там, в темноте, с тобой, на том, другом, диване, и твоя ладонь лежит у меня на спине, под поясом моих джинсов. Что все это значит? Это воспоминание, как кусочек тепла среди зимы. Меня к нему тянет. Но это неправильно. Такого на самом деле не было. Я скучаю по тебе, очень сильно.

Хотел ли я тебя тогда? И хочу ли сейчас?