Демон внутри меня

Не вздумай себя жалеть!

И не вздумай отпускать руки, Лейла.

Мое новое имя теперь стало частью меня, и теперь даже в мыслях я называла себя именно так. Был ли у меня еще паспорт? Алмас забрал его, как только я подписала контракт. Я сделала это добровольно. Под гнетом веских на то причин…

Что способно толкнуть человека на подписание себе пожизненного рабства? Только жажда…жажда искупления.

Но оно так и не пришло.

Я поправила изумрудную ткань на своих бедрах. При каждом движении камни и украшения на моем наряде побрякивали, не говоря уже о том, что я блестела, как рождественская елка. Пришлось намазать и тело дополнительным блеском, потому что Алмас наказал мне быть еще «прекраснее, чем обычно». Ему требовалось, чтобы одну из его кукол начистили до сверкающего блеска.

Я провела изящную стрелку над глазом, заканчивая наносить «Арабский макияж» — большие и широкие стрелки, объемные ресницы и темно-коричневые губы. Мне казалось, что весь этот боевой раскрас прибавил мне пару лет, но голубые глаза заиграли новыми красками.

И все же хотелось смыть все это с себя, сорвать унизительное одеяние дешевой танцовщицы, встать на колени…

И возведя руки к небу просто закричать. Закричать так громко, чтобы весь город услышал меня.

***

Большой зал особняка представлял собой все самое роскошное и яркое из восточного стиля: керамические исполинские вазы, стоящие в каждом углу зала, ковры, сшитые вручную и пестрящие золотыми и ярко-красными красками. Пол и колонны, обрамляющие небольшой искусственный водоем с водопадом, были сделаны из дорого и редкого камня, но даже в это время года были теплыми.

Алмас воссоздал здесь атмосферу своего первого дворца на Ближнем Востоке, и когда я выходила из своей комнаты, я почти забывала о том, что сейчас мы находимся в Америке. Здесь не было окон — Большой зал был окутан искусственным, приглушенным и таинственным освещением. Я наблюдала за происходящим с небольшого балкончика над залом, спрятавшись за шторой из красного бархата.

В воздухе парил едва уловимый аромат лаванды от свечей и специальных масел, но это не помогло мне успокоиться.

Еще я почувствовала запах мяты и цитрусовых, а потом присмотрелась к кальянной зоне зала, где все заволокло паром и дымом. На позолоченных столиках лежали аккуратные пирамидки из сладостей: лукума, нуги и халвы.

Я разглядывала каждую деталь большого зала, который и без того всегда выглядел помпезно, но сегодня превратился в настоящий фрагмент из восточной сказки. Только это очень, очень жестокая сказка…

Как много мужчин. Американцев. Мой желудок сжался, пока я загорелась слепой надеждой. Может, позвать на помощь? Поговорить хоть с одним из этих состоятельных людей и умолять о том, чтобы они выкупили у меня у этого человека?

Какая глупость. Алмас не отдаст меня за бесценок. А никто не предложит ему столько, во сколько он меня оценивает.

— Что ты там высматриваешь? — зашипела на меня Кио — она со своей бледной кожей и узким разрезом глаз совсем не вписывалась в атмосферу востока. И все же девушка была очень красива и миниатюрна — Алмасу нравились женщины разных мастей. Казалось, он хотел собрать у себя «всю коллекцию». Я обвела взглядом всех танцовщиц-рабынь и со злостью поняла, что я одна буду в изумрудном облачении. Эксклюзив, черт возьми…

Все девушки были одеты в одинаковые костюмы, а я за счет яркого цвета и украшений заранее выделялась. И это привело меня в гнев. Я хотела скрыться в толпе танцовщиц, а Ясин хотел, чтобы я сполна насладилась рабским унижением. Или хотел показать меня, как шикарную собственность, которой он облает?

Я не знала, что у него на уме, но теперь поняла точно: все эти мужчины — американцы в большинстве своем, будут глазеть на меня, и я надеялась, что только годы и моя штукатурка помогут мне скрыть мою личность. Ведь любой из них мог узнать во мне ту самую «королеву интриг», и что тогда?

У меня не было ни единого ответа на этот вопрос. Но спасение из рабства не ожидается от этих ходячих кошельков.

Кио ударила меня по руке, и из моих рук выпал мармелад посыпанный сахарной пудрой. Ох уж эти восточные сладости. Если в этой жизни и есть что-то, во что я безнадёжно влюблена — то это сладкое. Жаль, у меня нет такой же сильной любви к мужчинам. И к людям. Сомневаюсь, что мармеладка могла бы меня изнасиловать, а вот знакомый моего старшего брата — вполне.

— О чем ты задумалась? Нельзя лопать перед танцем! Хотя твоей фигуре даже тушка верблюда не повредит! — Кио усмехнулась и еще раз легонько ударила меня по пальцам. Она была единственной из девушек с кем у меня возникли хоть какие-то отношения, похожие на дружбу.

— Кио, я не смогу… — меня передергивает от отвращения, когда я вновь смотрю на мужчин, отодвигая штору.

Давно я не видела столько мужиков в дорогих классических костюмах. Кажется, в последний раз это было на каком-то аукционе, когда я пыталась написать разоблачающую статью о его хозяине. Краем глаза я заметила, что Ясин стоит и разговаривает с мужчиной, и он единственный, кто развернут ко мне спиной. Единственный, на ком нет пиджака — только черная рубашка и классические темные брюки. Волосы острижены очень коротко и стоят торчком на макушке, почти выбриты по вискам. Он поворачивается, но я быстро прячусь за шторой, пытаясь унять нарастающее волнение.

Да что со мной? И зачем он повернулся? Неужели почувствовал мой взгляд на своем затылке?

От этой мысли стало дурно. Я съела последнюю мармеладку, которая лежала в серебряной вазе и облизнула губы.

Шоу только начинается. К моему несчастью.

Мне хватило всего пары секунд, чтобы вспомнить свою семью, засунуть свою гордость в одно место и смиренно выйти ублажать богатых посетителей своим телом. Зал заполнил четкий звук восточных барабанов в сочетании с размеренной мелодией и женским голосом.

Только не поднимать на них глаз. Только ни на кого не смотреть.

Я постаралась забыться. Это всего лишь тело. Как бы раздета я ни была перед ними, никто из них никогда не коснется моей души. Я здесь, внутри. Настоящая я. А эта танцующая в изумрудном костюме девушка — Лейла.

Я полностью отдаюсь танцу, и что самое ужасное — я все-таки смотрю этим мужчинам в глаза и вижу огни похоти, зарождающиеся в них.

Без зрительного контакта это бы не было настоящим восточным танцем, а я должна была искусно проделывать свою работу. Должна…? С каких это пор это слово есть в моем лексиконе?

Я смотрю, заглядываю каждому в душу и даже улыбаюсь, но это всего лишь маска. Девушки кружатся рядом со мной, пока я не выхожу в самый центр и не начинаю трясти бедрами — любой мужчина от такого зрелища впал бы экстаз, и на доли секунды я даже чувствую какую-то власть над этими баранами, которые сейчас мигом забыли про все свои счета в банке и думают совершенно другим местом.

Продолжая танцевать, я стараюсь, чтобы мои движения были сексуальными, но сдержанными. Мне не хочется пошлости. Мне не хочется, чтобы они считали меня товаром или секс-рабыней, которая принадлежит Ясину…но уже слишком поздно. Всех нас они считают вещами, марионетками в руках влиятельного человека.

Мы — товар. А товар можно купить, обменять, продать…нехорошее предчувствие забралось мне под кожу, когда я краем глаза увидела, как Алмас перешептывается с тем самым мужчиной. Похоже, они о чем-то спорят. ОН не сводит с меня глаз в то время, как Алмас что-то презрительно ему нашептывает. Мужчина кидает на него короткий взгляд, от которого даже мой господин затыкается.

Я никогда не видела подобного. Слово Ясина — закон, и не только для меня. Более влиятельного человека трудной найти, но, кажется, этот мужчина не признает авторитетов.

Внезапно музыка оборвалась, и все мы замерли на месте. Я посмотрела на Алмаса, совершенно не глядя на его собеседника.

— Лейла остается, другие уходят, — коротко произносит Ясин, и девушки покорно покидают зал. Я делаю судорожный вдох и знаю, что мой полуобнаженный вид не скрывает моего волнения. Каждое лишние движение груди или живота — все говорит о том, что мне становится не по себе.