Страница 21 из 159
Помню: иду я однажды на работу и встречаю Колю.
— Привет, земляк! — говорю.
— Здоров!
— Куда собрался, не к невесте ли?
— Война, а у тебя в голове глупости, — ответил он. — Я вот посоветоваться с тобой хочу. Понимаешь, я иду в военкомат, несу заявление, чтобы взяли на фронт. Не к лицу нам, комсомольцам, отсиживаться в тылу и гайки с болтами подкручивать. Может, и ты со мной, а?
— Это ты правильно решил, Николай. Думаю, все наши ребята тебя поддержат. Но не знаю, выйдет ли что-нибудь из этого, ведь у нас, железнодорожников, и тут дел по горло.
— Не выйдет, говоришь? А я думаю, что выйдет! Будем писать до тех пор, пока выйдет. А не согласятся здесь, в Москву, в ЦК напишем, и обязательно выйдет!..
В тот же день Коля понес в военкомат целую пачку заявлений, в каждом из которых одна и та же просьба: отправить на фронт. Нужно было видеть, как он нервничал, когда нам отказали. Он не находил себе места, помрачнел и, обиженный, продолжал почти ежедневно обивать пороги военкомата и обкома комсомола. Зато как засияло его лицо, как заблестели глаза, когда наконец нам ответили согласием.
Настойчивость его не имела границ. Увлекшись какой-нибудь идеей, он мог забыть обо всем на свете и не успокаивался, пока не добивался своего. А если в конце концов оказывалось, что он был не прав и его желанию не судилось сбыться, болезненно воспринимал свою неудачу. Коле часто не хватало выдержки, он любил действовать сгоряча, и это обстоятельство не раз мешало ему.
Однажды в Москве, когда мы готовились к полету во вражеский тыл, произошло с Колей приключение, которое едва не закончилось для него трагически.
Часто для тренировок мы выезжали в подмосковные леса, где учились пользоваться картой, компасом, ходить по азимуту. Делали это старательно, умело — каждый хотел получить наивысшую оценку. Требовалось не только безукоризненно выполнить задание, но и, не вызывая подозрения, незамеченным, беспрепятственно возвратиться к месту сбора. Так вот, на одном из таких тренировочных занятий все ребята из нашей группы возвратились своевременно. Не было лишь Николая Приходько. Не пришел он ни через час, ни через два. Не дождавшись его, мы поехали в город.
Наступила ночь, а Николая все еще не было. Что могло с ним случиться? Где он? Конечно, в Москве он не пропадет, но ведь при нем нет никаких документов. Нужно его искать.
Мы принялись звонить по отделениям милиции, но напрасно: он как в воду канул.
Только под утро он наконец явился. Вид у него был измученный.
— Где ты был?
— Заблудился…
— Как это — заблудился?
— Да так: перепутал азимут, вот и блуждал до полночи, пока выбрался из лесу. Оставьте меня, я хочу спать…
Он плюхнулся в кровать и через несколько минут уже спал богатырским сном.
На следующий день Приходько несколько раз рассказывал, как заблудился, но мне все время казалось: он что-то утаивает, — очень хорошо знал я своего земляка.
Я не ошибся. Когда мы остались наедине и я начал настаивать, чтобы он сказал мне правду, Николай был вынужден сдаться:
— Понимаешь, неприятная история вышла. Только прошу: никому ни слова, а то засмеют ребята, да и от начальства влетит. Могут еще списать.
— Ладно, буду держать язык за зубами.
— Слушай же. Пошел я на задание. Подсчитал: по азимуту нужно пройти еще километров шесть. А времени — два часа. Спешить некуда. Вот и бреду себе спокойно. Пересекаю опушку леса. Передо мной железная дорога. Слышу, приближается поезд. Присел под деревом, просматриваю записную книжку. Вдруг за спиной кто-то как крикнет: «Ни с места! Руки вверх!» Оглянулся. Смотрю: стоит лесник с ружьем наперевес. Что делать? Кинуться на него, повалить и отобрать оружие? Сделать это не трудно. Но я подумал: «Черт с тобой, ты ведь при исполнении служебных обязанностей». Я ему говорю: «Опомнись, милый человек, тебе что, делать нечего?» А он и слушать не хочет. «Руки вверх, а то буду стрелять!» Ну и пришлось… — Коля замолчал, вздохнули, стыдливо посмотрев на меня, продолжал: — …Пришлось разведчику Приходько поднять вверх руки по команде плюгавого лесника. И не только поднять руки, но и следовать в его сопровождении к сторожке. Там было несколько человек егерей. Меня начали допрашивать. Что я должен был отвечать? Рассказать, кто я и откуда? Но ведь они убеждены, что я диверсант и подсчитывал вагоны воинского поезда.
Вскоре прибыли два милиционера. Посадили меня на полуторку и повезли выяснять: что я за птица. Я прошу: везите в Москву, а они и слушать не хотят: «Не учи нас. Уж коль попался — знаем, куда везти».
По дороге, воспользовавшись неосторожностью конвоиров, на полном ходу выпрыгнул из кузова и махнул в лесную чащу. Даже стреляли вдогонку. Но лес был такой густой, что я без особого труда мог бежать не только от двух милиционеров, но и от роты преследователей. Через час я уже ехал на электричке, но не в Москву, а в противоположную сторону. Нелегко было добираться сюда: на каждом шагу проверяли документы. Всю ночь блуждал, обходя посты и заставы. И все-таки пробрался. Эта ночь была для меня самой лучшей тренировочной школой за все время. Только еще раз прошу тебя, Николай, не рассказывай об этом никому…
— Хорошо.
И если теперь, спустя много лет, я впервые рассказываю об этом случае, то лишь для того, чтобы читатель понял, какой неугомонный характер был у нашего Геркулеса, каким отчаянным он был…
Неудачи на Восточном фронте, особенно катастрофа на Волге, активизация партизан в полесских областях всполошили оккупантов. Через Ровно и Здолбунов начали двигаться крупные соединения фашистских войск. Каждый день мы получали все новые и новые важные сообщения, их немедленно нужно было передавать в отряд. Для нас всех, и для Коли особенно, этот период был чрезвычайно напряженным.
Двадцатого февраля Приходько повез на партизанский «маяк» очередное донесение.
— Будь осторожен, Коля, — предупредил его Кузнецов, вручая пакет. — Немцы устраивают засады и проверки. Лучше объезжай опасные места.
— Не волнуйтесь, Николай Иванович, — спокойно ответил Приходько, — я уже научился их обманывать. Они проверяли мои документы и говорили: «Гут, гут». Так что все будет в порядке.
Мы с Колей Струтинским проводили его за город.
— До свидания! — весело крикнул он и погнал лошадей.
Если бы мы знали, что видим его в последний раз, если бы нам было известно, какая опасность подстерегает его впереди! Мы смотрели вслед его богатырской фигуре и желали ему счастливого пути и быстрого возвращения.
А он не вернулся.
Прошел день. Потом второй… Где Коля? Что случилось с ним? В городе началась паника, на перекрестках дорог и улиц беспрерывно проверяют документы, то тут, то там устраивают облавы. Не связано ли все это с исчезновением Приходько?
— Страшно поверить, что Колю схватили, — сказал Шевчук, — но что то с ним случилось, иначе бы он вернулся или дал о себе знать.
— Тебе, Николай, — обратился ко мне Кузнецов, — надо немедленно послать кого-нибудь в Тучин, пусть узнают, нет ли там новостей.
— Я уже говорил об этом с Левицкой, — отвечаю ему. — Она сегодня же отправится туда.
— Я думаю, — вставил Струтинский, — не мешало бы еще послать Казимира Домбровского в Великий Житень. У него там родственники, и через них можно кое-что разузнать.
— Ладно! — согласился Кузнецов. — Не будем, ребята, терять время. Но прежде всего нужно оставить квартиру Ивана Тарасовича и предупредить его об опасности. Если схватили Колю, даже мертвым, его могут опознать и кинуться на поиски всех его родственников.
На второй лень дошла до нас страшная весть: на шоссе между Тучином и Великим Житием неизвестный партизан в неравном бою уничтожил много фашистов, а когда у него кончились патроны и гранаты, покончил с собой. Хотя нам и не назвали фамилии отважного патриота, сомнений не было: погиб наш друг, наш боевой товарищ Коля Приходько.
Коля, Коля! Наш веселый, жизнелюбивый Геркулес! Неужели это правда? Неужели мы никогда больше не увидимся с тобой, не услышим твоего громкого уверенного голоса? Неужели смерть оказалась сильнее тебя? Сегодня — ты, а завтра каждый из нас может столкнуться в смертельном поединке с врагом и так же, как ты, отдаст свою жизнь в неравной борьбе, но не станет на колени, не поднимет рук. Идет война. Священная война с коварным врагом. Он силен. Но мы сильнее его. Слышишь, Коля, сильнее! Ты погиб, но ты победил. Ты — с нами. Ты — со всем народом. А народ — бессмертен.