Страница 20 из 159
— Да, — подтвердил Лукин. — С вами в Ровно поедет радистка. Кто именно — решайте вы, Николай Иванович. Наши девчата все рвутся в город, и я не могу кому-нибудь из них отдать предпочтение.
— А почему именно радистка, а не радист? — поинтересовался Шевчук. — По-моему, парень лучше, меньше мороки.
— Конечно, можно и парня, — ответил Кузнецов. — Но лучше все-таки взять девушку. Ну, предположим, Валю Осмолову.
— Казачку?! — воскликнул я.
— Да, именно ее. Она девушка красивая, сообразительная, к тому же смелая. Ничего, что она из кубанской станицы — одень ее модно, сделай соответствующую косметическую обработку, и выйдет настоящая пани, дочка какого-нибудь недобитого интеллигентика-белогвардейца. С ней можно и по городу пройтись, и в веселой офицерской компании посидеть.
— Но ведь она, кроме русского, никакого языка не знает, — не сдавался Шевчук.
— А для чего ей знание языка? Она же не будет выдавать себя ни за немку, ни за фольксдойче, ни за полячку. Тех нескольких немецких слов, которые она выучила в школе, для нее вполне достаточно, чтобы найти общий язык с Паулем Зибертом и его друзьями на вечеринке. А самой ей никуда не придется ходить. Все время будет с нами. Раз в день будет передавать донесения в отряд или прямо в Москву. Вы понимаете, что это значит?
Днем позже мы уже мчались на своих вороных в «столицу». Валя — красивая, краснощекая — сидела рядом с надменным немецким офицером — обер-лейтенантом Паулем Зибертом. Рядом с нашим лихим кучером Колей Приходько примостился Михаил Шевчук. Мы с Николаем Струтинским уселись сзади.
Трещал мороз, поскрипывали сани по снегу, и только пар клубами валил с потных лошадей. Мы спешили засветло доехать в город. Вот и Ровно. Выезжаем на улицу Грабника, навстречу нам из-за угла дома вырывается грузовая автомашина.
И тут случилось непредвиденное. Наши лошади, которые мало видела машин, всполошились, рванули в сторону, вмиг перевернули на нас сани. Только Коля Приходько и Михаил Шевчук успели соскочить. Растерянные, вылезали мы из-под саней, отряхивая снег и солому. А на мостовой около перевернутых саней лежала целая радиостанция с батареями. Мы не успели и опомниться, как Кузнецов, схватив автомат, неистово закричал по-немецки:
— А ну-ка собирай свои игрушки! Шнеллер! Шнеллер! А вы что стоите, истуканы? — повернул он к нам гневное лицо. — Не видите, что сани лежат вверх ногами?
Мы кинулись переворачивать сани. В это время к Кузнецову подбежал какой-то низенький офицерик и начал что-то тараторить.
Но Николай Иванович резко оборвал его:
— Ты что — ослеп? Не видишь, кого везу? Это мы схватили советскую парашютистку с рацией.
Он сильно толкнул казачку автоматом в сани, и через несколько секунд мы мчались по ровенским улицам.
Когда мы прибыли на квартиру к Ивану Приходько, Кузнецов рассмеялся:
— Ты, Валя, извини меня, я, наверное, тебя больно толкнул в бок. Но ничего другого не мог придумать. Этот остолоп спрашивает: «Что это вы, господин обер-лейтенант, на прогулку берете с собой радиостанцию? Разве вам недостаточно хорошенькой девушки?» Вот и пришлось тебе синяк подсадить…
Оставив Кузнецова, Валю и Шевчука у Ивана Тарасовича, мы поехали в Здолбунов.
Дмитрий Красноголовец и Петр Бойко сообщили, что через станцию проходит много эшелонов на Сталинград. В них — продукты, теплое обмундирование, боеприпасы, оружие, горючее и, конечно, солдаты.
По возвращении в Ровно мы решили, не теряя времени, передать эти сведения в Москву. Валя зашифровала радиограмму, растянула антенну, отрегулировала передатчик и приготовилась начать передачу. Но в это время открылась дверь, и на пороге появился немецкий офицер, живший в соседнем доме. Узнав, что приехал Пауль Зиберт, он решил зайти и посидеть в его компании, тем более что интеллигентный обер-лейтенант всегда был щедрым на угощение.
Что делать? Сорвать передачу? Кузнецов не мог такого допустить.
Извинившись перед гостем, Николай Иванович зашел в комнату, где сидели мы с Валей, и тихо произнес:
— Замотайся платком и вместе с передатчиком лезь под одеяло. Сеанс не срывай. А я займусь этим офицером.
Мы с Шевчуком нащупали в карманах пистолеты — пусть только сунется сюда непрошеный гость.
Валя сделала так, как приказал Кузнецов: положила радиостанцию в постель рядом с ключом морзянки, наушники на голове замотала большим платком, легла и накрылась пушистым теплым одеялом. Она лежала, выстукивая ключом текст шифровки, и, словно действительно больная, тихонько стонала.
А в это время в соседней комнате Пауль Зиберт угощал гитлеровца. Когда тот дошел до такого состояния, что еле ворочал языком, гостеприимный хозяин даже разрешил своему гостю зайти посмотреть на «зейр шойн фрейлейн», которая заболела в дороге и теперь вынуждена лежать в постели, вместо того чтобы с ними пить коньяк и веселиться.
Валя так понравилась гитлеровцу, что Кузнецову пришлось силой выволакивать его из комнаты.
— Фрейлейн ист кранк, фрейлейн ист кранк, — бормотал немец.
Вести передачи из одного места было опасно. Через несколько дней в кварталах неподалеку от дома Приходько появился автопеленгатор. Передачи пришлось прекратить.
— Придется переехать в Здолбунов, — предложил Кузнецов.
Мы отправились на поиски подходящей квартиры, но, сколько ни искали, не могли найти. Поместить радиостанцию у Шмерег мы не могли — нельзя рисковать складом оружия. Да и вообще в Здолбунове, этом важном железнодорожном узле, служба пеленгации работала не хуже, чем в Ровно.
Пробовали на период сеансов выезжать в ближайшие леса, на окраину села Новомильского, но это было сопряжено с большими неудобствами и риском, забирало много времени.
— Радиосвязь — хорошее дело, но как ни жаль, а придется от нее отказаться, — решил Кузнецов. — Много лишних хлопот она нам причиняет. Пеленгаторы засуетились, как осы в гнезде. Собирайся, Валя, поедем в отряд.
— Николай Иванович, — на глазах девушки заблестели слезы, — за меня не беспокойтесь. Я ничего не боюсь. Вот увидите — все будет в порядке.
— Нет, казачка, мы не имеем права так рисковать. Ты будешь полезна в отряде, а мы поищем другие способы связи.
В тот же день мы проводили Валю с ее «приданым» в лес.
НЕРАВНЫЙ ПОЕДИНОК
Коля Приходько выполнял роль связного между нашей разведывательной группой и партизанским «маяком». Почти ежедневно на велосипеде или пешком, а когда выпал снег — на санях пробирался он до Кудринских хуторов, за Тучином, передавал информацию, которую нам удавалось собрать в городе, и получал для нас пакеты от командования.
Он был сильный, напористый, смелый, эти черты воспитывались в нем с детских лет.
У путевого обходчика Тараса Приходько было много детей. Нищета, лишения, а иногда и голод надолго поселились в железнодорожной будочке, одиноко, сиротливо стоявшей невдалеке от Здолбунова. Ребенком Коля остался без матери.
Осенью тридцать девятого года, когда в Здолбунов пришла Красная Армия и над зданиями взвились алые флаги, Николай пошел работать на станцию. Он начал учиться в вечерней школе, вступил в комсомол и стал одним из активных его членов. Перед самой войной его назначили инструктором райкома ЛКСМУ.
И вдруг — война. Фашисты приближаются к Здолбунову, железнодорожные пути на станции забиты военными эшелонами, составами с грузом и эвакуированными. Николай понимает, что его место на станции: там труднее, там он может принести больше пользы. И девятнадцатилетний юноша возвращается на железную дорогу. Он не знает ни сна, ни отдыха и до последних минут не оставляет свое место в штабе по эвакуации. Буквально из-под носа оккупантов уезжает и сам на Восток.
В Пензе, куда были эвакуированы почти все работники Ковельской железной дороги, сошлись наши судьбы. Коля тогда работал в системе водоснабжения депо. Тут мы впервые встретились, и мне сразу же понравились его искренность и откровенность, его честность и непримиримость к любой фальши. Мы подружились. Вскоре наша компания ковельских железнодорожников выросла. Сюда прибыли Петя Голуб, Саша Яцюк, Александр Данилович Середенко. Всех нас объединила одна судьба. Все мы стали партизанами.