Гейша

Бирюков попытался рассмеяться, но губы его странно онемели и не растягивались в улыбку.

— Несмешной анекдот, — согласилась Катя. — Я не умею смешно рассказывать.

Бирюков хотел ответить, что она рассказывает хорошо, но вместо этого напряженно сглотнул несколько раз. В горле появилась странная сухость, так что язык приклеивался к нёбу. Бирюков потянулся к бутылке с компотом, чтобы промочить горло, но рука задрожала, и бутылка из-под кока-колы упала со стола и покатилась по полу купе. Бирюков наклонился, чтобы поднять ее. В голове у него зашумело, перед глазами замелькали черные круги, а под сердце подкатила горячая волна. Руки и ноги окаменели, налились свинцовой тяжестью.

— Что за черт?

Он попытался встать, но ноги не слушались. Его большое, грузное тело беспомощно съехало по мягкой дерматиновой спинке над полкой и повалилось на бок.

— Катя, мне плохо, позови кого-нибудь, — хотел произнести Бирюков, но язык не шевелился.

Вместо членораздельной речи он издал невнятное мычание. Катя, повернувшись, внимательно смотрела на него, не шевелясь. Самое странное, что голова Бирюкова продолжала мыслить четко и ясно, но тело перестало его слушаться, как у пьяного.

Вместо того чтобы всполошиться и позвать на помощь проводницу, Катя встала, подошла к двери купе и заперла ее на задвижку. Когда она обернулась, Бирюков невольно испугался — так переменилось ее лицо. Вместо милой девушки на него смотрела хищная тварь. Толкнув его, Катя повалила Бирюкова на полку и принялась деловито обшаривать его карманы. Сняла часы, обручальное кольцо, вытащила кошелек и бумажник с паспортом и водительскими правами.

«Вот же стерва малолетняя! — думал про себя Бирюков, порываясь вскочить или хотя бы отпихнуть воровку. — Это она мне подмешала чего-то в чай».

Ручка купе дернулась. Затем в дверь сильно постучали:

— Стаканы сдавайте. Через десять минут прибываем.

Катя замерла на месте.

— Сейчас, минутку! Я вам сама занесу! — крикнула она через дверь.

Проводница, недовольно бормоча, удалилась.

Катя пошарила по всему купе, но больше ничего ценного не нашла. Сумка, где лежали все деньги, выданные Бирюкову супругой на поездку в столицу, была засунута в багажное отделение. Катя попыталась приподнять полку вместе с Бирюковым, но у нее ничего не вышло. В это время в дверь купе снова настойчиво забарабанила проводница.

— Москва! Сдавайте стаканы.

— Сейчас-сейчас!

Пнув Бирюкова на прощание коленом в пах, Катя шепотом обложила его трехэтажным матерным ругательством, отперла дверь и выскочила из купе, чуть не сбив с ног удивленную проводницу.

Испуганно косясь на распростертого на полке Бирюкова, проводница быстро вошла в купе, сгребла со стола стаканы и вышла, бормоча себе под нос, что, мол, устраивают тут публичный дом, ни стыда ни совести… Через некоторое время поезд замедлил ход, дернулся несколько раз всем составом, заскрипел, заскрежетал и остановился. Бирюков слышал, как мимо него по коридору, оживленно болтая, пробираются в тамбур остальные пассажиры. Он несколько раз пытался закричать, но не мог, попытался подняться, но вместо этого скатился с полки на пол.

…Команда бомжей под предводительством Васи — высокого и очень смуглого кучерявого мужика в драном пальто — обыскивала загнанный на запасные пути состав, подбирая по мусорным бакам пустые бутылки, банки и выброшенную пассажирами снедь в целлофановых кульках и пакетах. Кто-то из пассажиров забыл в купе часы — их тут же отдали Васе вместе с почти неначатой палкой чуть приплесневевшей варено-копченой колбасы.

— Ой, ты, итить твою мать! — воскликнул один из Васиных подначальных, открыв дверь очередного купе и удивленно застыв на пороге. — Тьфу, напугал! Я уж думал, ты покойник! — сказал он, обращаясь к Бирюкову и весело скаля беззубый рот. — Эй, помогите, тут мужик на земле валяется, пособите поднять его, итить твою налево…

Бирюкова подхватили и помогли сесть на нижнюю полку.

— Что там с ним? — заглянула в купе чумазая и беззубая, как ведьма из детских фильмов, баба в болоньевом мужском плаще, с мешками пустых бутылок в обеих руках.

— Загнулся чегой-то мужик. Эй, слышь, ты! — тормошил бомж Бирюкова. — Может, попить дать? Мань, дай ему попить.

Бирюков почувствовал у своего рта стеклянное горлышко бутылки и, собравшись с силами, замычал, отрицательно качая головой.

— Не хочет.

— На улицу помогите… выйти на улицу, — с трудом проговорил Бирюков.

— На улицу хочет выйти, — перевел сердобольный бомж. — Что, выведем?

Бирюкова подхватили под руки и поволокли в коридор. Он снова замычал и забрыкался.

— Ну что еще?

— Сумка…

— Кто сука? — грозно поднял мохнатую бровь бомж.

— Сум-ка… Там!

— Ну, мужик, ты так говоришь, что ни хрена не поймешь.

— Сумка у него под лавкой, просит, чтоб достали, — догадалась бомжиха.

— А! Так бы и сказал, а то ни хрена не понятно.

Бирюков, увидев, что его сумка цела и невредима, позволил бомжам вынести себя на пути. Высаживая его из вагона, бомжи слегка не рассчитали свои силы и уронили Бирюкова на гравиевую насыпь, но в остальном обошлось без ущерба.

— Сиди, сиди, проветришься немного, полегчает, — сказал Вася, помогая Бирюкову сесть на бетонную платформу опоры электромачты. — Ты тут отдохни, а то попрешься через путя с такой головой и враз под поезд попадешь. Чик, и пополам! Дай, что ли, за помощь чирик, на поправку здоровья.

Бирюков замедленным жестом сунул руку в задний карман брюк, но вспомнил, что кошелек украли. Раскачиваясь и постанывая, он тогда расстегнул сумку, вытащил завернутую в газету бутылку тверской водки «Никитин», приготовленную для московского шурина, и подал ее Васе. Бомж с уважением принял подношение, помог Бирюкову застегнуть сумку, поправил ее еще так, чтобы она, не дай бог, не упала и не скатилась на рельсы, и повел свою команду дальше вдоль пустых составов, оставив Бирюкова сидеть на бетонной платформе мачты среди островка чахлой растительности, пропахшей мазутом и соляркой.

Брат жены проживал с женой и двумя детьми в тесной двухкомнатной квартире в Медведкове. Он работал шофером в частном магазине, привозил продукты с оптового рынка, разгружал, словом, был на подхвате. Домой приходил поздно, а уезжал рано. Бирюкова на квартире встретила жена шурина — Анюта. Приезду родственника она не слишком обрадовалась, но что делать?