Страница 187 из 223
За этот период Пеньковский передал англичанам и американцам не менее трех десятков микропленок с секретной документацией.
В печати можно встретить предположения, будто Пеньковского не спешили арестовывать, дабы выявить его связи. Предположение довольно абсурдное.
При любой контршпионской разработке лишь на одну чашу весов кладется оперативный интерес: желание выманить противника и нанести ему удар поэффектнее. Зато на другую неизменно ложится ущерб, который агент способен нанести, оставаясь на воле.
В нашем случае чаша явно должна была склониться не в пользу оперативных замыслов. Слишком велика была ставка в этой игре.
Бытует и другая версия. В КГБ, мол, допускали, что Пеньковский сотрудничает с англичанами по заданию своего ведомства, вот и не хотели раньше времени влезать в чужой монастырь.
Ерунда на постном масле. Военная разведка не вправе была работать на советской территории. Это являлось абсолютной прерогативой КГБ.
У версии такой есть и иная модификация. Дескать, между КГБ и ГРУ существовали давние противоречия, усугубленные переходом в военную разведку Ивана Серова — бывшего шефа Лубянки. Серов и новая комсомольская команда, пришедшая в КГБ: Шелепин, Семичастный, — друг друга не любили. А потому у чекистов не было возможности работать в полную голову, ибо информировать ГРУ о разработке Пеньковского они не хотели.
Косвенно подтверждает такое предположение и сам Семичастный, возглавивший КГБ в ноябре 1961-го:
«Мы какое-то время ничего не сообщали в ГРУ… Не исключалось и то, что ГРУ, ради сохранения „чести мундира“, захочет побыстрее закрыть дело, и след, который мы взяли, может исчезнуть».
Однако генерал Серов утверждение Семичастного — да и не только его одного — наотрез опровергает.
Пришло время наконец обратиться к никогда не публиковавшимся прежде бумагам начальника ГРУ, в которых подробно описывается дело Пеньковского — причем описывается совершенно неожиданно и, не побоюсь этого слова, сенсационно.
В личном архиве Серова сохранилось три его письма в Комиссию партийного контроля ЦК КПСС, посвященных истории Пеньковского. Все они так или иначе дополняют друг друга, поэтому я буду цитировать их по очереди, пронумеровав в хронологическом порядке.
Из письма И. Серова № 3:
«В апреле 1962 года на заседании Гл. военного Совета меня ознакомил со справкой по Пеньковскому нач. Управ. Особ. отд. Гуськов (3-е управление КГБ: военная контрразведка. — Прим. авт.), и мы с ним условились, что я буду помогать в разработке».
Из письма И. Серова № 2:
«Когда мне стало известно о предательстве Пеньковского в апреле 62-го года, я дал указание т. Смоликову (начальник Управления кадров ГРУ. — Прим. авт.) о том, чтобы он вызвал Пеньковского и объявил, что перспективы использования его в ГРУ не имеется, поэтому уволить его из ГРУ. В мае месяце т. Смоликов вызвал его и предложил перейти на преподавательскую работу на кафедру иностранных языков, от чего Пеньковский отказался. Об этом стало известно работникам КГБ, которые пришли ко мне и стали просить не переводить предателя из ГРУ, с тем чтобы не сорвать разработку, при этом сослались на записку КГБ в ЦК по этому вопросу».
Из письма И. Серова № 3:
«Затем последовал звонок от Грибанова с просьбой не переводить Пеньковского из ГРУ, с тем чтобы он не догадался о наблюдении за ним…
…Я был вынужден согласиться. В конце я спросил Грибанова: „Что он, ваш агент?“. Тот замялся и сказал: „Нет, сейчас, кажется, не является“».
Замешательство генерала Грибанова — мастера комбинаций и оперативных игр (это не кто иной, как Грибанов, разработал, например, знаменитую операцию по вербовке французского посла, которому подставили агента-гомосексуалиста, а потом начали вербовать на компромате) — выглядит довольно странно.
Что значит: «сейчас, кажется, не является»? А раньше, выходит, являлся?
Мне могут возразить: но ведь агентура — это святая святых любой спецслужбы, с чего вдруг начальнику контрразведки мяться перед шефом другого ведомства? Оставил бы вопрос без ответа, да и дело с концом.
В теории — так оно и должно быть. Но не забывайте, что Серов всю жизнь прослужил на Лубянке, заместителем наркома стал еще перед войной, был первым председателем КГБ. Даже после перехода его в ГРУ бывшие подчиненные — и Грибанов в том числе — продолжали сохранять перед ним пиетет, трепетать по инерции. Тем более что был Серов весьма близок к Хрущеву.
Если Пеньковский в самом деле являлся агентом Лубянки — это все расставляет по своим местам. И бесшабашную его лихость, и настырность в вербовке, и грубые методы работы, и волшебную неприкасаемость. Впрочем, не будем забегать вперед. Лучше продолжим разбирать записки Серова.
Итак, КГБ настоял, чтобы Пеньковский остался в ГРУ, дабы «он не догадался о наблюдении за ним». Аргумент так себе.
Ведь он давно уже обо всем догадался. Приезжавший летом в Москву Гревилл Винн видел хвост своими глазами. Люди в штатском неотрывно следовали за Пеньковским. Правда, шпион успокоил его, заявив, что за собой слежки не чувствует, это, дескать, по твою душу. Но Винну пришлось прервать визит и улететь домой раньше срока, о чем он подобно доложил МИ-6 и ЦРУ.
Западные хозяева (или арендаторы?) Пеньковского встревожились. Они начинают готовить операцию по спасению агента. Самым оптимальным вариантом был бы его вывод на Запад.
В 1962 году Пеньковский четырежды запрашивает разрешение на выезд в загранкомандировки: в Швейцарию, США, Бразилию и на Кипр.
В письме, отправленном на Запад, он уверяет: «Серов лично предложил мне возглавлять делегацию в Сиэтл».
Но это — очередная ложь. Вот что пишет сам Серов.
Из письма № 3:
«В конце апреля 1962 года по представлению Рогова комиссия по выездам ЦК приняла решение о командировке Пеньковского в США. Когда я узнал об этом, то позвонил т. Долуда (предс. комиссии) и просил отменить это решение. Через несколько дней б. нач. 2 управ. КГБ Грибанов позвонил мне и просил согласиться на посылку в США Пеньковского. При этом он сказал, что они „имеют возможность наблюдать за ним там“. Я не согласился. Нет сомнения, что он остался бы в США».
Экий неожиданный лихой поворот! Разработка в самом разгаре, уже и тени сомнений больше нет в предательстве Пеньковского, а КГБ готово выпустить его за кордон, ибо «имеет возможность наблюдать за ним там».
Ни Грибанов, никто другой из руководителей КГБ на самоубийц явно не смахивают. То есть, отправляя Пеньковского за рубеж, они заранее знают, убеждены на все сто процентов, что никуда он не денется, вернется как миленький домой. Потому что в противном случае никому из генералов не сносить головы: бегство установленного шпиона — это не просто головотяпство, тут уже вредительством пахнет.
(К слову, в 1967-м председателя КГБ Семичастного снимут как раз за нечто подобное. Бывшая советская принцесса Светлана Аллилуева отправится в Индию и сбежит оттуда на Запад. Правда, Лубянка выпускать ее не хотела, настоял ЦК. Однако повода этого оказалось вполне достаточно, чтобы отправить Семичастного в почетную ссылку).
А тем временем ЦРУ и МИ-6 продолжают разрабатывать план побега Пеньковского. Ему присылают комплект фальшивых документов, причем контрразведка фиксирует шпиона за разглядыванием левого паспорта у себя дома.
Когда становится ясно, что за границу Пеньковского не пустят, возникают новые идеи: Винн доставит в Москву якобы на выставку автофургон с закамуфлированным внутри тайником, куда, как в норку, и юркнет Пеньковский, а потом его тайно, багажом, вывезут из Союза. Или же Пеньковского укроют на иностранном корабле в дальневосточном порту. А то и вовсе пришлют за ним подводную лодку.
Но этого не случится. 22 октября, в день апогея Карибского кризиса, Пеньковского арестуют. До последней минуты он будет числиться офицером ГРУ…
А через две недели, 2 ноября, КГБ схватит архивиста американского посольства Роберта Джэкоба в тот момент, когда в подъезде жилого дома он будет опустошать шпионский тайник, заложенный якобы Пеньковским. В тот же день венгерская госбезопасность арестует и Гревилла Винна, на свою беду приехавшего в Будапешт.