Страница 243 из 272
— Это кто же такой? — заинтересовалась Алек, — не Карлос, случайно?
— Случайно он. Так вот, я настоятельно предостерегаю вас от подобной беспечности. Вас нанимали на работу не для решения личных вопросов за служебный счёт, а для вполне конкретных дел. Если вы, как и Карлос, перестанете это понимать, то вспомните что происходило в Риме в начале этого года. Будьте уверены, и вас не минёт чаша сия.
Намёк на суд по делу Моро и двадцать пять обвинительных приговоров был более чем понят. Но партизанскую войну Алекс так и не оставила.
Вслед за полицейскими, внесудебным отстрелом бойцов ВИРА занялась и армия, в особенности специальные подразделения САС. Они даже не стеснялись публично заявлять о своём кредо: «сначала стреляй, потом спрашивай». Слишком самоуверенное поведение для оккупационной армии, что стоит на чужой земле. Именно поэтому мобильной ячейке ВИРА было поручено умерить пыл и разубедить САС в безнаказанности, если не по суду, то по справедливости военного времени.
Больше полугода длилась эта охота. Доминик больше не приезжал к Алекс, чтобы укорить её в неповиновении. Зато в один из дней в своём почтовом ящике она обнаружила газету, которую никогда не выписывала, хотя бы потому, что газета эта была американской. В ней была краткая заметка, о том, что в Штатах арестован сотрудник итальянской разведки СИСМИ по имени Франческо Пацьенца. Фотография над текстом не оставляла место сомнениям — это был тот самый Франческо, с которым Алекс обстряпала покушение на папу римского три года назад. И вот Франческо в тюрьме. Невесёлый намек, от неизвестного почтальона.
Но Алекс на провокацию не поддалась. Она чувствовала, что в стране назревает что-то необычайное, сильное и может быть даже разрушительное для правительства и спасительное не только для Ольстера. Это случилось, когда Тэтчер начала классовую войну против британских шахтеров и профсоюзов. Надо же, весь прогрессивный мир сочувствует профсоюзу «Солидарность» из далекой Польши в их борьбе против диктата Советов, а здесь, в Британии выступления горняков против закрытия шахт умудрились назвать антидемократическим выступлением против правительства. Какое совпадение, а ведь Советы о «Солидарности» говорят точно так же. Вот только для британского правительства «Солидарность» — страдальцы от бесчеловечной тирании коммунизма, а горняки Британии сумасшедшие — так о них пишет «неподкупная» и «независимая» от правительства пресса.
Алекс внимательно следила за ходом забастовки и дивилась, как же всё это походило на Ольстер пятнадцатилетней давности. Бастующих избивает полиция, их кидают в тюрьмы, разве что не расстреливают, видимо Тэтчер считает это привилегией специально для ирландцев. А в остальном сходство поразительно. Если раньше Алекс свято верила, что конфликт в Ольстере стал возможен только потому, что англичане зверски ненавидят католиков-ирландцев, то теперь ей открылась другая истина — просто английское правительство всегда презирало свой народ, смотря на них сверху вниз и с презрением, как аристократ, смотрит на чернь, забывая, что эта чернь его и кормит. Правительству Британии всё равно, кто ты — ирландец, активист профсоюза или шахтер — посмеешь сказать хоть слово против, и гнев обрушится на твою голову в стократ.
Верная старинным традициям феодализма Тэтчер и её вассалы заявляли, мол, горняки сами виноваты, что угледобывающая промышленность пришла в упадок. О том, что шахты закрывали не сами рабочие, а правительство, разумеется, умалчивалось. Разумеется, ведь этот конфликт, как и почти все конфликты в мире, начался из-за денег. Тэтчер подкупили нефтяники, которые сначала надоумили её отвоевать месторождения на Мальвинах, а теперь заставляют разорить своих главных конкурентов — углепромышленников. А то, что за каждой тонной добытого угля стоят тысячи человек, их семьи, само собой, Тэтчер не волнует. Ей даже в голову не придёт задумываться о таких ничтожных букашках, как простые люди.
Алекс смотрела на то, как по телевидению крутят репортажи из метрополии о бастующих шахтерах и искренне им сочувствовала, потому что прекрасно понимала — от такой кровожадной суки как Тэтчер они ничего не смогут добиться. Три года премьеру было плевать на общественное мнение, когда из-за её принципиальности умирал в тюрьме депутат парламента Бобби Сэндс и еще девять голодающих, не станет она сентиментальной и сейчас, когда тысячи бастующих выходят на улицы. Тэтчер не растрогать перспективой гибели целой отрасли и обнищанию многих горных поселков и городов. Шахты нужно закрывать, и точка. Протестующим дать отпор, а особо шумных посадить в тюрьму. Железная леди с кровавой ржавчиной. Интересно, а когда обнаружится, что добыча нефти в Северном море слишком дорога и её количества не хватает для нужд энергетики, будет ли Тэтчер скорбеть об угольных шахтах, которых больше нет и угля из них больше не добыть?
А ведь сейчас от политики Тэтчер страдают не одни английские шахтеры. В Белфасте поувольняли половину служащих верфи, каждый квартал закрывают самые разные заводы, и на улице остаются тысячи людей, для которых нет новой работы. И так теперь по всей Британии.
Но первостепенным интересом для Алекс всё же оставалась обстановка в Ольстере. Его затмил только приезд Рейгана в Ирландию, где он сказал, что вмешиваться в ольстерский конфликт не намерен. Это был чёткий сигнал для Алекс и куда более понятный, чем слова Доминика — она, как и горняки, попала под увольнение, и шуток тут быть не может. Правда, после выходки, что устроил Рейган через пару месяцев, когда начал обращение к нации со слов: «Дорогие американцы, я рад сообщить вам сегодня, что подписал указ об объявлении России вне закона на вечные времена. Бомбардировка начнется через пять минут,» — Алекс уверилась только в том, что Рейган старый маразматик и, слава Богу, политику Штатов за него определяют другие люди.
Но больше всего её расстроила новость из Лондона, когда объявили, что Китай и Великобритания подписали соглашение о передаче Гонконга Китаю в 1997 году. То есть с Китаем о каком-то Гонконге договориться можно, а с соседней Ирландией об Ольстере ни в коем случае. Потому что гордость не позволяет. Потому что хочется ещё больше крови католиков, и еще больше крови полицейских и военных, которую прольет ВИРА. Но то, что произойдёт дальше, Алекс никак не ожидала.
Когда после подготовки к нападению на очередной полицейский патруль, Алекс вернулась домой и включила телевизор, она не поверила своим ушам: в Брайтоне ВИРА взорвала Гранд-отель, где проходила конференция консервативной партии. Пять человек убиты, тридцать один ранен, премьер-министр Тэтчер объявила, что конференция не будет отменена. Но большим удивлением для Алекс стало не то, что эта стерва выжила, а то, что ВИРА действительно взяла на себя ответственность за этот теракт.
— Что это за лажа? — спрашивала она в штабе, всё еще не в силах прийти в себя, — Это же не правда, зачем вы взяли на себя ответственность?
— Потому что мы никогда не отрицаем того, что совершили, — ответил ей командир.
— Но это же невозможно, — в недоумении смотрела на него Алекс. — Взорвать кабинет министров и Тэтчер — это же утопия, ни одна служба безопасности и близко не подпустит к отелю ни одного подозрительного человека.
Видимо это неверие изрядно подпортило командиру его лучезарное настроение, и потому он свысока ответил ей:
— Послушай, Алистрина, ты добровольно отошла от подобных дел еще два года назад. Если тебе что-то не по зубам, это не значит, что в ВИРА нет других людей, которые могут справиться со сложной задачей.
— Ты не понял командир, — насела она, — нельзя пронести бомбу в отель, где проходит конференция правящей партии, если ты не состоишь в сговоре со службой безопасности, как отеля, так и премьера. Так что скажешь, командир, кого ты подкупил, чтоб они не досмотрели сумки, которые твои бойцы внесли с отель?
— Ты говоришь чушь. Бомбу завернули в пленку, потому собаки её не учуяли.
— И что, даже досмотр не предусмотрен?