Страница 244 из 272
— Всех не досмотришь.
— Всех это кого? Членов консервативной партии? А сколько их там было? А они случайно не сняли весь отель под предстоящую конференцию? И как это наши люди умудрились мимикрировать под консерваторов, раз беспрепятственно прошли туда?
— Бомбу принесли в отель за месяц до конференции и спрятали под ванну.
— И что, потом её чудесным образом не нашли?
— Я же тебе сказал, она в пленке, собаки её не учуяли.
— А люди куда смотрели, те же горничные, которые месяц должны были убираться в этой ванной?
Командир пытался ответить, что служба безопасности отеля полные идиоты, а правительство — идиоты непуганые, но Алекс не слишком-то верилось в подобные оправдания удачной акции.
— Да что ты хочешь сказать? — вскипел он, — что я пошёл на сделку с бриташками? Ради чего?
— Я не знаю, каков был твой мотив, но британский мотив мне предельно ясен.
— Да? И каков же он?
— А ты не видел прессу? Тэтчер ведь теперь мученица. Несчастная леди по чистой случайности работала до трёх часов ночи и чисто случайно в момент взрыва вышла из номера, это её и спасло.
— По-твоему она сама спаслась, а пятерых однопартийцев оставила умирать и двух министров дала искалечить? — с нескрываемым скепсисом спросил командир.
— А ты что первый раз видишь и слышишь Мэгги по телевизору? Таким голосом разговаривают бездушные роботы в кино, машины без эмоций и сердца. Ей, что разогнать демонстрации горняков, что дать умереть от голода республиканским заключенным, что отдать приказ потопить аргентинский крейсер в обход министра обороны. Плевать ей на партию и на министров. Как она подсидела Хита, так других пустит в расход, если в этом обозначится выгода.
— И в чём выгода, по-твоему?
Алекс призадумалась:
— Теперь у общества есть повод посочувствовать выжившему правительству, а не шахтерам, которых оно разоряет.
Командир натужно улыбался. Ему было мало этих объяснений.
— Знаешь, Алистрина, ты хороший стрелок, и не стоит завидовать чужим удачам.
— Удача, это когда Британия оплакивала бы безвременную кончину Маргарет Тэтчер.
На этом Алекс вернулась домой и ещё долго размышляла о произошедшем в Брайтоне. Может она перегнула палку, и никакого заговора ВИРА и службы безопасности не было? А может спецслужбы знали о готовящемся теракте, но не стали мешать и использовали ВИРА вслепую? Потому и Тэтчер с министрами поселили подальше от заминированного номера. А может, и этого не было, и командир прав, Алекс совсем потеряла квалификацию и не способна сама провернуть такую акцию, потому и не верит, что это могут сделать другие?
А может, она просто перестала думать о простых вещах просто. После всех тех лет работы в Европе, когда каждая акция проходила под прикрытием и с благоволения спецслужб, она уже и не представляет, как покушение на крупного политика может осуществиться без их участия. Нет, Мэгги не папа римский, чтоб убивать её понарошку.
Воспоминания о последней акции в Риме натолкнули Алекс на воспоминания о Франческо и недавних новостях, что он уже сидит в тюрьме. Писали, что он мог быть причастен к взрыву вокзала в Болонье. Теперь Алекс жалела, что не знала об этом раньше и не могла спросить у него лично. Тогда бы… чёрт его знает, что бы она тогда сделала.
В Болонье для Алекс всё изменилось — старые идеалы пошатнулись. После визита Доминика и то немногое, что осталось в багаже её диверсионных знаний, тоже должно было лечь на пыльную полку ненужных навыков. Алекс заметила, что в Европе в последние годы мало что происходило по части политических убийств, похищений и терактов, зато очень активно власти подписывали договоры с американцами на размещение ракет.
Алекс помнила публикации в прессе по поводу рассекреченных директив Пентагона о том, как на чересчур самостоятельные страны-союзницы надо влиять путём засылки и тренировки подрывных групп, вроде Красных Бригад и неофашистов в Италии, «Серых волков» в Турции, ГРАПО в Испании, «Прямого действия» во Франции — все, декларируя хоть крайне левые, хоть крайне правые взгляды, были подозрительно солидарны в одном — они убивали неугодных для руководства США политиков и общественных деятелей.
Мироустройство менялось, и Алекс чувствовала, что в этом новом мире её криминальные и диверсионные умения больше не нужны, как не нужен Франческо Пацьенца, и Карлос, за которым теперь охотятся спецслужбы. Про Халида до неё доходили смутные слухи, что он тоже в тюрьме. А она сама пока на свободе, но надолго ли? Родерика уволили, и хорошо, если просто выгнали из РУМО. С Домиником никаких отношений у Алекс не сложилось, да и недолжно было сложиться, ведь он прямо заявил — всё кончено, ей пора собирать вещи и уезжать, потому что новых заданий от управления не будет.
Но если не будет, почему она обязательно должна покидать Ольстер? Все эти годы, что её принуждали работать в Европе, она постоянно корила себя за то, что слишком далека от Ольстера и ВИРА. Но теперь-то разрываться на два фронта не приходится. Кажется и Доминик, или кто там стоит выше него, решили не вмешиваться, и дать Алекс либо обрести воинскую славу, либо схватить пулю наповал. Очевидно одно — с тех пор, как она перестала взрывать полицейские объекты и приносить ущерб Британии, никто её беспокоить не будет.
А взрыв в Брайтоне тем временем дал свои первые плоды, утешительные для британского правительства и фатальные для Ольстера. Если за день до акции в Европейском парламенте прозвучало обращение к Британии, запретить пластиковые пули, от которых в Ольстере пострадало, погибло немало случайных прохожих, то спустя полторы недели после «чудесного» спасения Тэтчер, растроганная Европейская комиссия по правам человека сжалилась над обижаемой всеми премьером, и признала, что пластиковые пули, которыми запросто можно убить человека, можно применять во время бунтов. А уж что британские власти могут счесть бунтом, Алекс, пережившая Кровавое Воскресенье, не сомневалась, и потому еще больше посочувствовала бастующим шахтерам.
Через месяц Тэтчер под всеобщие овации после англо-ирландской встречи на высшем уровне заявила, что она против объединения Ирландии, что она против создания конфедерации, что она против совместного управления. То есть на двухстороннюю встречу премьер-министр явилась непоколебимо упертой стервой, которую устраивает нынешнее положение вещей в Ольстере и ничего менять она не собирается. ВИРА и дальше может убивать оккупантов, оккупанты и дальше могут убивать ВИРА и гражданских — всё хорошо, конфликт продолжается, новые гробы несут на кладбище — ничего, по мнению, Тетчер менять не нужно.
Но кое-что действительно изменилось. Впервые под суд попал британский солдат, убивший в Ольстере гражданское лицо. Двенадцать лет прошло со дня Кровавого Воскресенья, и только сейчас британцы догадались, что убийство католика это уголовное преступление.
Пока Алекс продолжала охотиться на патрули, а с некоторых пор ещё и на информаторов, засланных в ВИРА, появился лишний повод подумать, а есть ли у неё в ВИРА будущее. Будет ли у неё это будущее хоть где-нибудь.
В новом году, как говаривал Доминик, Ронни пригласил Мэгги выступить в конгрессе. А вот депутата от западного Белфаста, которого католики Ольстера избрали вполне демократическим путём в палату общин, который, как и Тэтчер перенёс покушение, когда в него стреляли обласканные британскими властями лоялисты — его в конгресс не пустили. Новая политика и симпатии Рейгана, так сказать, были на лицо.
В Советской России, этой «империи зла», тоже не всё было ладно. За последние два года там скончался уже третий генсек. Когда Алекс услышала имя нового, оно смутно показалось ей знакомым. Потом Алекс всё же вспомнила — этот самый Михаил Горбачев не далее как несколько месяцев назад приезжал в Лондон и говорил, что хочет вести переговоры о сокращении ядерных вооружений. Тэтчер ещё тогда сказала, что Горбачев ей нравится и с ним можно иметь дело. Для Алекс более худшей характеристики сложно было придумать. Вряд ли Тэтчер могут нравиться иные политики, если они не конченные подонки. А в условиях противостояний США и СССР похвала от союзницы Рейгана выглядела более чем подозрительной.