Страница 20 из 25
Интенсивное и широкое заселение далекой окраины русскими могло лишь в очень малой степени смягчить, сгладить сложившуюся ситуацию. Возможность сбалансировать, уравновесить российскую чашу демографических весов с китайской – посредством переселения русских на Дальний Восток – практически исключалась. Противостоять потенциалу почти 400-миллионного демографического массива Китая русским переселенческим движением, даже высокоорганизованным и предельно массовым, было нереально по объективным причинам. Процесс переселения в Приамурье складывался медленно и трудно, недостатки его организации и стимулирования усугублялись громадными и практически бездорожными расстояниями от Европейской России – основного источника «накачивания» демографического потенциала дальневосточной окраины. Железнодорожная сеть России обрывалась на Урале, за семь тысяч верст от Приамурья и Приморья. Переселенческий процесс не поддавался трансформации в непрерывный и нарастающий приток.
Возрастной состав переселенцев, которые небольшими, спорадическими дозами увеличивали численность русского населения, отличался весьма невысоким потенциалом трудовых ресурсов, рабочей силы. Как правило, многодетные и часто двух-трехпоколенные семьи крестьянских переселенцев являлись слабым, малоактивным и медленно действующим средством нейтрализации так называемой «желтой опасности» и, соответственно, замещения «желтой рабочей силы», надвигавшейся на Приамурье из Китая и Кореи. Так, в 1888 г. в Амурскую область прибыло 117 семей крестьянских переселенцев в составе 1391 чел., т. е. в среднем семья состояла примерно из 11 членов, из которых в активном трудовом возрасте находилось 2–3, не более четырех человек [Обзор…, 1889, с. 10]. По весьма меткому выражению одного из чиновников, «ртов больше, чем рабочих рук». В 1890 г. суммарный – естественный и механический – прирост населения Амурской области составил 2000 чел., в том числе 146 членов крестьянских семей и 350 переселенцев из других сословий [Обзор…, 1891, с. 1]. За два года население области увеличилось примерно на 7,4 тыс. чел., из которых почти 6 тыс. приходилось на приисковых сезонных рабочих. Итог переселенческих усилий был весьма скромным, чтобы не сказать неутешительным, очень далеким от создания прочного русского демографического щита против стихийной экспансии «желтой опасности».
3.3. Разнообразие путей проникновения мигрантов на российскую территорию и методов освоения ее рынков
Примечательно, что «желтая опасность», лишавшая региональных дальневосточных администраторов покоя, ассоциировалась прежде всего с китайскими иммигрантами. Отношение к корейцам тоже нельзя назвать благосклонным и хлебосольным, но все же оно было иным. Неприятие корейцев проявлялось гораздо менее категорично, чем китайцев, по ряду причин. Главная из них состояла, очевидно, в том, что колоссальная демографическая масса Китая воспринималась в качестве многократно большей угрозы, чем корейская. Меньшая по абсолютной величине, корейская диаспора проявляла бо́льшую коммуникабельность с русским населением, например, в сфере религиозных верований. В отличие от китайцев, ортодоксальных буддистов и ламаистов, значительная часть корейцев принадлежала к христианской церкви и, в частности, к православию, что особенно импонировало функционерам церковной и в не меньшей степени государственной власти. И, что особенно важно, достаточно заметное менее категоричное, в сравнении с китайцами, неприятие корейцев определялось их весьма скромным местом в хозяйственной структуре, на рынке наемной рабочей силы. Китайцы были готовы на любую работу, легальный или нелегальный, но по возможности максимальный заработок, корейцы же предпочитали преимущественно сельскохозяйственную отрасль, особенно огородничество и торговлю его продукцией.
Китайцы, несмотря на запрещение их найма на казенные золотые прииски и дискриминацию в оплате труда, в сравнении с русскими рабочими на частных приисках, правдами и неправдами все же проникали в запретную для них сферу. Весьма условным для них являлся и запрет на торговлю алкоголем в «золотой тайге». Китайские спиртоносы и опиумные торговцы весьма успешно преодолевали как административные, так и природные преграды – в виде огромных расстояний. Китайский спирт и «китайский шар» регулярно доставлялись на прииски, подчас отстоявшие от Амура на 300–500 и более верст.
В свою очередь, может быть, не столь выносливые на «стайерские дистанции» корейцы тиражировали русский прием обхода действовавшего на приисках «сухого закона». В южных районах «золотой тайги» они ранней весной оседали вблизи приисков, возделывали землю под огороды и выращивали на продажу приисковым рабочим лук, чеснок и другую огородную продукцию, под покровом которой шла бойкая торговля «зеленым змием». Довольно быстро эти «липовые» огородники вытеснили промышлявших сбытом алкоголя местных русских, которые под видом косцов сена в действительности варили самогон и при удачном стечении обстоятельств «наваривали» быстрее и больше, чем от возделывания кормилицы-земли. В 1909 г. по настоянию владельцев частных и администрации казенных приисков из «золотой тайги» были изгнаны 7 тыс. «липовых» огородников-корейцев. Однако уже на следующий год приисковое «огородничество» разрослось в еще больших размерах. Место изгнанных корейцев заняли китайцы. Китайские фундаторы «желтых» таежных городов действовали более масштабно и размашисто, чем огородники-корейцы. В 1910–1911 гг. в амурской тайге существовало 206 населенных пунктов, обитатели которых промышляли не добычей золота, но, пожалуй, не менее прибыльным бизнесом в сфере услуг. Под вуалью огородничества – выращивания лука, чеснока, картофеля, моркови, капусты – «желтые» овощеводы почти открыто торговали спиртом, «китайским шаром», содержали опиумные курильни, игорные дома и прочие заведения, ублажающие оторванных от семей, домашнего очага, от родного крова приисковых рабочих. Из 206 выявленных полицейскими мерами таежных «огородов-городов» с численностью от нескольких десятков до 700-1200 «овощеводов» 179 (86,9 %) принадлежали «желтым» с преобладающими позициями китайцев, 15 (7,3 %) являлись, по современной терминологии, совместными русско-китайскими «предприятиями» и 12 (5,8 %) фундировались и контролировались русскими «овощеводами и косцами сена» [Материалы…, вып. III, 1912, с. 77].
Одновременно с так называемым желтым засильем в нелегальной сфере хозяйственной деятельности аналогичные процессы наблюдались на открытом, официальном рынке рабочей силы. По весьма широко распространенному мнению, труд «белого» рабочего, воспитанного в европейской трудовой культуре, всегда более эффективен, чем аналогичного работника другой расы. Несостоятельность этой сентенции в настоящее время не требует доказательств. Но 100 лет назад она доминировала в кругах отечественных, в первую очередь сибирских и дальневосточных предпринимателей. Этот своего рода расовый рейтинг рабочей силы, устанавливавший, что «русский рабочий наиболее продуктивен, отличается высшей физической силой и толковостью исполнения», в сравнении с китайским и корейским, сплошь и рядом опрокидывался реалиями эксплуатации наемного труда. В частности, золотопромышленники, игнорируя «толковость русских рабочих», предпочитали брать на вскрышные работы китайцев, а корейцев – на шахтные и ямные разработки. Главным критерием выбора являлась дешевизна рабочей силы китайцев и корейцев, которые в отличие от отечественного рабочего не требовали сносных жилищных условий, врачебной помощи и прочих социальных благ.
Региональная администрация настоятельно указывала золотопромышленникам и иным предпринимателям на необходимость приоритетного найма русских рабочих. Однако эти директивы, взывавшие к патриотическим чувствам, рисовавшие тяжелые, крайне опасные для русских политических позиций на Дальнем Востоке последствия погони за дешевизной «желтой рабочей силы», звучали как глас вопиющего в пустыне. Эффективность труда по-прежнему определялась в одном измерении: как отношение затрат к полученному результату. А практика эксплуатации дешевых «желтых» рабочих обеспечивала намного больший результат, чем помноженное на патриотизм использование труда верноподданных Российской империи. Два-три корейца или китайца выполняли на золотых приисках объем работ, обычно равный производительности труда «обладающего высшей физической силой» русского рабочего. Но расходы на содержание сферы жизнеобеспечения иностранцев находились на отметке, близкой к нулю. Администрация приисков предоставляла китайцам и корейцам «право» самостоятельно разрешать вопросы жилья, пропитания, рабочего инструмента, спецодежды и другие производственные и бытовые проблемы. Откровенно хищническая минимизация расходов на производственно-бытовые нужды «желтой рабочей силы» трансформировалась в весомую величину очищенной прибыли от использования «желтого труда». Деньги, прибыль и максимальные доходы были несовместимы с патриотическими чувствами.