Страница 39 из 58
«Брось, Джессика», — сказал бы Стайлз. — «Обе сыворотки наверняка имеют похожие формулы, просто одна парализует те участки нервной системы, что отвечают за работу мышц, а другая — за работу сознания или памяти».
Его голос в моей голове звучит автоматически, я даже не успеваю сообразить, что это чужие мысли, не мои.
— Стайлз не успел спастись от сыворотки? — уточняю я.
Дэнни снова кивает, что значит — он жив, но теперь он на стороне врага. Наверняка, как и Дерек, и ещё десятки тех, кому просто не повезло.
— Ты не голодна? — Дэнни вытаскивает из кармана помятый кусок белого хлеба.
Я тяжело выдыхаю. В этом хлебе есть то, что позволит мне успокоиться и уснуть без сновидений, а иначе парень бы мне его не предложил. Он понимает, что это единственное, что мне сейчас поможет. И я тоже. Потому и не отказываюсь. Хлеб мягкий, и в каждом его кусочке помимо специального ингредиента товарищей чувствуются все шестнадцать лет жизни, которую я когда-то считала своей.
Когда мы подходим к зданию, из окон которого льётся смех, моё тело устало облокачивается на плечо Дэнни, потому что ноги оказываются больше не способны его нести. Я смеюсь и говорю, что дальше ему придётся тащить меня на руках. А затем закрываю глаза.
Просыпаюсь я совершенно в другом настроении; меня словно подменили. Ночью мне действительно ничего не снилось, но открыв глаза, я понимаю, что плакала. Сажусь в кровати, накрываю лицо ладонями и долго выдыхаю, словно задерживала дыхание как минимум полночи. Мне уже легче, но не настолько, чтобы забыть всё, что произошло. На тумбочке возле кровати лежат махровое полотенце, свежая красная рубашка и жёлтые шорты. Под ними нахожу свой пистолет — привет от Дэнни. Другие товарищи навряд ли одобрили оружие в своём доме.
Встаю, скидываю с себя чёрную одежду Лихости, которая пахнет потом, пылью и кровью и со злостью заталкиваю её в мусорную корзину в углу комнаты. Оборачиваюсь в полотенце, хватаю чистую одежду и бреду к женской душевой.
Прямо по коридору до лестницы. Два этажа вниз. Вторая дверь слева. Наверное, я никогда не смогу забыть маршруты, проложенные внутри родного дома.
В отличие от Ямы лихачей, где все стены, как и пол, состоят из камня, дома Товарищества сделаны из тёмного дерева. В ванной комнате никого нет, поэтому я оставляю полотенце и одежду на подоконнике и встаю под одним из душевых кранов. Вода здесь работает только по пять минут на человека, и она холодная, но этого хватает, чтобы помыться и привести мысли в порядок. Я избавляюсь от повязки на руке. Отек спал, да и боли я уже не чувствую. Чем бы Натали не смазала мою руку, это определённо помогло. Когда вода попадает на раны на коленях, приходится поджимать губы, чтобы не пискнуть — там всё не так радужно. Затем одеваюсь в одежду тех цветов, от которых давно отвыкла, стягиваю волосы в высокий хвост, прячу пистолет в привычное место за ремнём штанов и бреду в сторону кафетерия. По пути мне встречаются люди в жёлтых и красных одеждах с улыбками на лицах и сиянием счастья в глазах. Многие из них мне знакомы: они тут же бросаются обниматься. Большинство говорят, что я изменилась, на что я лишь пожимаю плечами.
В кафетерии достаточно народа, чтобы я зашла и осталась незамеченной. Сканирую взглядом всё помещение и нахожу за одним столом Лидию, Скотта, Зика и Четыре. Собираюсь было присоединиться к ним, но вдруг кто-то хватает меня за руку. Лу.
— Привет, — произносит мужчина и улыбается как-то скомкано.
Его взгляд бегает поверх моей головы, осматривая всех присутствующих. Правдолюб явно чувствует себя неспокойно. Здесь он единственный представитель своей фракции, за исключением Эрики.
— Всё в порядке? — спрашиваю я, внимательно вглядываясь в его лицо.
Лу кивает. Он держит поднос в одной руке. На нём яблоко, овощи и хлеб. Я улавливаю запах еды, и в животе предательски урчит.
— Ты выглядишь растерянным, — добавляю я.
Только сейчас замечаю, что на нём белая футболка правдолюба и красные свободные штаны товарища. Его волосы повязаны в маленький хвост, лицо обрамляют выбившиеся пряди. Лу нельзя назвать красивым, но есть в нём что-то цепляющее.
Мы не договаривались, что будем обращаться на «ты». То, что случилось вчера, сделало это за нас.
— Вчера поговорил с твоим отцом. Сожалею насчёт брата, — глаза Лу останавливаются на мне.
Я поджимаю губы.
— Он не мёртв, — отчеканиваю.
— В нашей ситуации остаться на стороне врага ничуть не лучше.
— Ты не прав, — я качаю головой.
Но это, скорее, я не права.
Когда я наконец присоединяюсь к ребятам, за столом тут же повисает молчание. Я тоже ничего не говорю. Беру со своего подноса сэндвич и молча жую, совершенно не чувствуя вкуса. Спустя некоторое время Зик не выдерживает:
— Мы сделали всё, что смогли, Вдова, — парень с грохотом роняет яблоко на стол и разворачивается ко мне всем корпусом. — Я клянусь тебе! Всё произошло слишком быстро… Раздался взрыв, многие пошли проверить, что случилось, но мы времени зря не теряли и быстро собрали всех, включая Стайлза. Кое-кого не было на месте, и он…
— Меня, — подаёт голос Лидия. Я перевожу на неё взгляд. — Меня не было на месте. Я попросила Эллисон потренироваться со мной в метании ножей. Мы были в зале и не слышали взрыва. Стайлз прибежал, чтобы предупредить нас… Он вывел меня и Эллисон в коридор Ямы, где уже вовсю бушевала толпа.
— Сыворотка парализации оказалась не единственным оружием Эрика и Макса, — подключается Четыре. — Есть ещё одна, тоже активируется с помощью бомбы, только белого цвета и действует на ту часть мозга, что отвечает за сознание. Человек превращается в зомби, которому легко внушить что-либо. Он словно находится в симуляции…
— Да, — подтверждает Лидия. Она натягивает рукава своего чёрного свитера на ладони и принимается растирать их между собой, словно страшно замёрзла. — Стайлз прикрывал нас всю дорогу. Довёл до тех, кто уже был у тайного выхода, а затем побежал помогать остальным. Я кричала ему, что нет времени… Все кричали. Но он убежал вместе с Уиллом. Дерек отправился следом, сказал, что вернёт их… А затем раздался второй взрыв… У нас не было другого выхода — зелёный туман заволок всё вокруг…
Девушка всхлипывает. Скотт, сидящий рядом, обнимает её за плечи, и она тут же утыкается носом ему в грудь. Я медленно перевожу взгляд в свою тарелку и молча дожёвываю завтрак.
— Вдова, — зовёт Четыре.
Они все ждут моей реакции — ждут того, что я скажу им: «Да, вы правы, у вас не было другого выбора! Одна жизнь не стоит десятка!». Ждут того, что я вымученно улыбнусь и заверю, что всецело одобряю их решение. Но вместо этого во мне бешеным и бурным потоком вскипает лава, готовая обрушиться на тех, кого я считала друзьями. Они спаслись сами и спасли тех, кто им дорог, но не спасли единственного человека, ответственность за которого я им поручила. Я просто не смогу простить им это, даже если когда-нибудь захочу.
Беру салфетку, грубо вытираю ей губы и поднимаю глаза на Четыре. Красная футболка, в которую он одет, смотрится на нём так же смешно, как и на мне. Я молчу, но взглядом пытаюсь передать всё, что застряло в горле:
«Это была твоя обязанность, Четыре!» — кричу я.
«Ты спас Трис вместо моего брата!» — обвиняю я.
«Больше никогда, слышишь меня, я не стану прикрывать твою спину!» — со слезами сообщаю я.
И, мне кажется, он всё понимает. А я, наконец, произношу вслух тоном человека, способного перерезать глотку маленькому ребёнку:
— Меня зовут Джессика.
Прежде чем Четыре успевает что-то ответить, двери распахиваются, и в кафетерий входят отец и Джоанна. Он не идёт ко мне, а останавливается в самом центре помещения и говорит:
— Сегодня не будет никаких дискуссий, — его голос груб и холоден, как и мой. — Я знаю, что это не по правилам нашей фракции, но в связи с последними событиями само её существование встало под угрозу, как и мир во всём Чикаго. — Товарищи поднимают тихий гул, перешёптываясь. — Каждому из присутствующих предстоит сделать выбор: воевать за справедливость или спрятаться в ожидании перемирия. — Я точно знаю, что когда вопрос встаёт таким образом, выбора толком и нет. Но товарищи имеют право остаться в стороне, если захотят. — У вас есть время до завтра.