Это было в Коканде

Через плечо у Юсупа была перекинута на ремне по левая сумка. Юсуп был в коричневой фуражке и в кожаной коричневой куртке, почерневшей от зимних дождей.

Вахидов с улыбкой посмотрел на Юсупа, проскочившего между столами, точно между барьерами, и сказал ему, что прием уже кончен.

- Как съездил?

- Отлично... Но я ждать не могу, ты доложи Кариму... - сказал Юсуп.

- Сейчас узнаю... - сказал Вахидов и скрылся за тяжелыми темными портьерами, прикрывавшими двойные двери кабинета.

Юсуп сел на стул. Он почувствовал себя как всадник, которому предстоит взять препятствие.

В приемной было темновато. На письменном столе у Вахидова лежала сегодняшняя газета. Юсуп небрежно взял ее. На первой странице были помещены портрет Карима и его речь, в которой он клялся, что сметет с дорог весны всех бюрократов, оппортунистов и классовых врагов. На второй была хроника. На четвертой в углу - "Дневник происшествий".

17-го ночью по дороге на Чирчик произошла автомобильная

авария. Убит ехавший на строительство журналист Гасанов. Шофер

невредим.

Как знать, что почувствовал Юсуп, прочитав эту трехстрочную заметку? Были ли это ужас и крик, или просветление и холод, или жар и отчаяние все эти слова не смогли бы определить точно состояние его сердца. Все его существо насторожилось, ощетинилось, собралось, это был катастрофический момент, напряжение всего его организма, все ощущения его мгновенно кристаллизовались. Сам не понимая - зачем, в силу какого-то темного инстинкта, Юсуп сунул руку в карман за револьвером, но секретарь Вахидов появился в дверях и сказал ему:

- Проходи.

Одетый во все черное (в черную гимнастерку, в черное галифе, в черные мягкие сапоги, без каблуков), секретарь почти расплывался на фоне темно-синих, почти черных портьер. Юсуп поднял голову, и ему показалось, что длинное лицо секретаря повисло в воздухе. Вахидов повторил приглашение, затем приподнял портьеру и, нажав на дверную медную ручку, приотворил дверь, пропуская вперед Юсупа.

Юсуп, прихрамывая, прошел в кабинет. За ним бесшумно закрылась дверь и прошуршала портьера. С этой стороны двери, то есть в кабинете, тоже висели портьеры. Юсуп не сразу заметил Карима. В кабинете полумрак был еще сильнее, чем в приемной. Широкое венецианское окно находилось в нише. За окном виднелся голый сад и небольшой каменный заглохший фонтанчик. Свет из окна растекался по стенам, по широким кожаным креслам, по драгоценному толстому, пушистому ковру, съедавшему звук шагов. На круглом столе стояла пустая хрустальная ваза. Хрупкий зимний луч солнца вдруг скользнул в комнату и, точно трещина, прошел сквозь хрусталь. Карим радостно встретил Юсупа. Юсупу стоило большого труда ответить ему улыбкой. Он опустился в кресло и вытянул больную ногу. Карим прищурился и тоже сел.

Карим сидел за длинным письменным столом красного дерева, стоявшим наискосок от стены к окну. Стол был поставлен так, чтобы свет падал только на посетителя. На столе в симметричном порядке были размещены предметы дорогого чернильного прибора из мрамора и бронзы. По краям стола с подчеркнутой аккуратностью были разложены бювары, большие папки, портфели и книги. В двух бокалах стояли снопы остро отточенных карандашей.

Карим сидел спиной к окну, в темном углу кабинета, лицо Карима оставалось в тени. Свет из сада слегка задевал его левое плечо и левый висок.

Юсуп взглянул в лицо Кариму.

- Вот отчет... - сказал Юсуп, положив на письменный стол свою сводку по Бухаре.

"Что он так смотрит на меня?" - подумал Карим.

Взгляд Юсупа сейчас ему напомнил другие взгляды, взгляды его друзей и сотоварищей по преступлениям. Час тому назад здесь были двоюродный брат Курбан, и Фрадкин, и Мулла-Баба, явившийся к нему в секретариат будто бы с жалобой на неправильные действия фининспекции. Здесь же был и Вахидов. Эта четверка спрашивала его, п я т о г о, - до каких же пор он будет так легко уступать головы и умерщвлять своих. "Разве убийства таких людей, как Хамдам, способствуют успеху нашего дела? Чего ты боялся?" - допытывались они. Курбан чуть ли не открыто называл его трусом.

Они требовали от Карима отчета.

"То, что Хамдама сейчас нет в живых, чревато последствиями! - говорил Курбан. - К кому я поеду, если Фергана осиротела?.. Лучше бы ты убил тысячу людей и сумел бы выкупить Хамдама".

"Ты заставил Мулла-Бабу отправить его на тот свет. Это было легко сделать", - ядовито, но с вежливой улыбкой сказал Вахидов и взглянул на Фрадкина.

Фрадкин улыбался. Мулла-Баба, шевеля губами, читал молитвы. Все они глядели друг на друга, как змеи, сидящие в одном гнезде. "Неужели я с ними чего-нибудь добьюсь?" - подумал Карим. Он накричал на них, заявив, что никто из них не имеет права требовать от него объяснений.

"Если власть будет думать о том, как объяснить каждый свой шаг, она перестанет быть властью, - жестко сказал он. - И помните: кто подымал руку против меня, тот не выезжал из Средней Азии живым. И не уедет, пока я жив!" - добавил он.

С этими словами он отослал их. Он загнал их, каждого в свое стойло. Опасный, неверный Хамдам, который мог когда-нибудь встать на дороге, мертв.

Блинов далеко... Еще остается Жарковский, но это сладится, он человек с пятнышком. Карим был доволен.

Когда Юсуп вошел в кабинет, Карим приветливо сиял.

Но молчание, длившееся минуту, показалось ему необычайным. Улыбаясь, он протянул Юсупу кожаный портсигар с папиросами. Юсуп, отказываясь, покачал головой. Карим присмотрелся к нему, стараясь понять его мысли, и быстро сказал:

- Хамдам-то помер. Вот неожиданность!

Юсуп думал именно об этом. Вскинув голову, он крикнул:

- Да, да! Что такое?

- Смерть, - спокойно ответил Карим. - Она не разбирает.

- Но почему все развалилось? Почему всех выпустили?

- Ну! Это надо спросить Жарковского... Может быть, так надо... многозначительно проговорил Карим. - Мало ли по каким причинам. Мы не знаем.

Юсуп снова покачал головой, показывая сейчас, что он соглашается с Каримом. За минуту до этого он касался рукой револьвера, он был вспыльчивым человеком... Но у него была привычка военного - сперва осмотреться и, прежде чем принять решение, учесть обстановку.

- А это верно, что труп Хамдама вскрывали? - спросил он.

- Да... - ответил Карим. - Ну, дело не в этом. Вскрывают всех. Но я послал отсюда в Коканд специально профессора Самбора.

- Знаю Самбора. Я лежал у него в клинике. Ну, и что же?

- Ничего, - Карим вздохнул. - Хочешь, я дам тебе прочитать протокол... то есть копию! Оригинал, конечно, в ГПУ.

Порывшись в бумагах, он вытащил листок - копию протокола вскрытия:

- Вот.

У Юсупа слегка задрожали руки. Он пробежал глазами: "...тела Хамдама Хаджи... вскрытие производил судебно-медицинский эксперт гор. Ташкента профессор Самбор".

Далее сообщалось, что на трупе ни внешних, ни внутренних признаков насильственной смерти не обнаружено. В заключение профессор Самбор писал: "Смерть произошла от паралича сердца на почве крупозного воспаления, кроме того Х. Х. страдал воспалением двустворчатого клапана сердца, миокардитом, склерозом венозных сосудов сердца и аорты. Н а с и л ь с т в е н н а я с м е р т ь и с к л ю ч а е т с я".

- А почему подчеркнуто?.. Думали, что убит? - спросил он, глядя на Карима.

- Были слухи, что отравлен. Может быть, верно... Все может быть, сказал Карим.

- Ну, как же?.. Ведь Самбор - знающий человек, - проговорил Юсуп, взмахивая листком.

- Ну-у, - протянул Карим. - Есть многое на свете, друг Горацио... Знающие не всегда все знают.

- Ну кто? Кто мог? Кто мог это сделать?

- Свои.

- Боялись разоблачений?

- Конечно! Этот человек много унес с собой в могилу, - хладнокровно ответил Карим, почесывая висок. - Это означает, что мы ничего не сделали, что наш классовый враг оказался изворотливее, хитрее, чем мы ожидали... говорил Карим, закуривая новую папиросу. - Прохлопали! Скоро начнется сев, - продолжал Карим, вспоминая свою речь, напечатанную в газете. - С дорог весны мы должны убрать всех оппортунистов, всех бюрократов, всех классовых врагов... мерзавцев, негодяев!