Страница 34 из 88
И тут одна за другой последовали три смерти: нового великого хана Гуюка, Хадана и старшего ламы. Новый великий хан, горя желанием утвердить свои права в этих краях, отправил в Тибет войска с сопутствующими разрушениями. Он и несколько царевичей взяли под свое покровительство какое-то количество тибетских сект. Одним из этих царевичей был Хубилай, который таким образом оказался соперничающим за влияние на Тибет (в числе прочих) со своими братьями Мункэ, Хулагу и Ариг-бугой.
Но теперь Хубилай сделал жест огромного значения. Он по-прежнему был всего лишь царевичем, находившимся в полной власти своего брата Мункэ, но имевшим честолюбивое устремление расширить свое влияние в северном Китае. Хубилай уже сообразил, что его китайских советников из числа конфуцианцев и даосов неплохо бы уравновесить прославленным буддийским мудрецом — и по счастливой случайности один из двух племянников покойного ламы Саскьи пребывал не у дел в ставке Хадана. Имя его представляло собой нечто совершенно непроизносимое для жителя Запада — Лочо Гьячан или Лодой Чжалцан, но вскоре он приобретет титул Пагба-лама (Благородный Учитель)[41], под которым и будет известен в истории. Вот этого 16-летнего Пагба-ламу и пригласил ко двору Хубилай. Должно быть, это устраивало их обоих. Юношу радовало приобретение покровителя в мире хаоса, уже наполовину ставшем монгольским, и он горел желанием познакомиться со всем, что могла предложить расширяющаяся империя Хубилая. Хубилай же отлично сознавал, что этот молодой священник, наследник старшего ламы самой могущественной секты Тибета, но еще слишком юный, чтобы вызвать какие-то подозрения Мункэ, может стать ключом ко всей стране.
В 1251–1252 годах Хубилай ездил туда-сюда по западным регионам Китая, наезжая то в Ордос, то в Чжанъэ, то в Увэй для подготовки вторжения в Юннань. И здесь у него возникло затруднение: ему требовалось значительно лучшее оправдание для завоевания, чем то, которое он унаследовал от деда и отца. У Чингиса и его непосредственных наследников было твердое, но довольно ограниченное представление о том, чем является империя. Они считали — нет, знали с полнейшей непоколебимостью истинно верующих, — что Небо отдало мир в их руки. Несомненно, для управления своими новыми владениями Чингис вышел за пределы одной лишь жестокости, но оправдание завоеваний оставалось таким же, каким было раньше — Божьим повелением.
Конечно, любые правители всегда притязали на божественную поддержку. Все китайские династии поступали именно так, утверждая, что сам факт успешной смены династии означает получение новым императором Небесного Мандата, значит, только он и его наследники могут правильно применять правила хорошего правления, вековой системы конфуцианской этики и бюрократии.
Но, как указывает Герберт Франке в своем авторитетном анализе этой темы, монголы были иными. Что бы там ни просочилось в мозги Чингиса от соседей, его совершенно не интересовали никакие благоглупости в китайском стиле про Небесный Мандат с его добродетельным лоском. С точки зрения Чингиса и его наследников суть заключалась в том, что Небо отдало им мир, поэтому задача монголов — господствовать, а всем прочим полагалось просто подчиниться. Об этом говорится в «Тайной истории»: «Небо с землей сговорились, нарекли Тэмучжина [первоначальное имя Чингиса] властителем царства. Пусть, говорят, возьмет в управление царство…» О том же говорится во многих свидетельствах первых европейцев, вступивших в контакт с монголами. Джованни Плано Карпини в 1247 году доносил, что монголы намерены завоевать весь мир, и только тогда прекратится война, что Чингиса рассматривают как милостивого и почитаемого Сына Неба («filius Dei dulcis et venerabilis») и владыку, единственного на Земле, как Бог един на Небе. Ему вторит и Гильом де Рубрук: «Super terram non sit nisi unus dominus Chingischan» — «На Земле есть только один властелин, Чингис-хан». Обратите внимание на употребление настоящего и будущего времени. В некотором смысле Чингис даже после смерти оставался живым духом; если вдуматься, остается он им и сейчас, как может видеть всякий, кто навестит его так называемый мавзолей во Внутренней Монголии, или станет свидетелем того всплеска обожания, который в 2006 году может выпустить на волю восьмисотая годовщина его возведения в ханы.
Но уже при жизни Чингиса такая установка оказалась чересчур упрощенной. Одно дело завоевание, совсем иное — управление.[42] Сам Чингис вышел за рамки простого завоевания, введя письменность, писаный закон (ясу), бюрократию и некоторые правила администрации; его наследники, невзирая на возражения реакционеров, по большей части дрейфовали в том же направлении. Волей случая фундаментальная монгольская вера в Тенгри оказалась вполне терпима к другим взглядам, откуда и проистекает та относительная легкость, с какой монгольские правители Персии и Центральной Азии приняли ислам. Как предполагает Герберт Франке, нетрудно представить, что если бы монголы после 1242 года остались в Венгрии, то со временем стали бы христианами.
Точно так же обстояло дело и с Хубилаем. Из-за потребностей управления его китайскими территориями ему уже понадобилось обзавестись внешними атрибутами конфуцианства. Но этого было недостаточно. Его взгляд устремлялся за пределы традиционных китайских земель — на Юннань, на Тибет. Он должен был узаконить свою власть в глазах монголов, китайцев и представителей любых других культур, которые, как решило Небо, войдут в состав охватывающей весь мир монгольской империи. И в буддизме он нашел как раз то, что искал.
Возможно, вам буддизм представляется религией мирной и, следовательно, непригодной для империи, посвятившей себя завоеванию мира, но это далеко не так. В ламаистском буддизме один из четырех царей-богов, властвующих над четырьмя углами земли — это Вайшравана, воин, вооруженный копьем или палицей, которыми он разит неверующих. Если угодно, он был буддийским богом войны. В ламаистской версии буддизма нет ничего несовместимого с монгольским империализмом.
И именно юный Пагба-лама показал Хубилаю, что буддизм может отлично послужить его надобностям. Ибо буддизм предлагал нечто такое, чего не существовало ни в китайском взгляде на историю, ни в исламе, ни в христианстве: он не только притязал на право зваться религией универсальной истины, но также содержал в себе модель «универсального императора», чакравартин-раджи, который правит людьми многих языков и «вращает колесо Закона».
Некоторые прежние правители уже экспериментировали с этой идеей, равняя себя с Буддой через повеление называть себя бодисатвами (просветленными) — Бодисатва-Император или Бодисатва Спаситель Мира. В общем, буддизм стал для Хубилая наилучшим способом прислониться к религии, которая была не только намного более распространенной, чем китайская, но и предлагала идеологию, оправдывающую завоевание мира и власть над миром. Хубилай станет и кесарем, и папой, главой равно церкви и государства, источником как земного благополучия, так и духовного спасения.
Процесс этот начался около 1253 года — дата не слишком отчетливая, ибо в то время Хубилай занимался покорением Юннани, — когда 18-летний Пагба-лама посвятил его в сан, приобщив к таинствам обрядов высшего божества ламаизма, Хеваджры, культовый центр которого находился в монастыре Саскья, в котором и получил воспитание Пагба-лама.
Покорив Юннань, Хубилай вернулся в Ксанаду, привезя с собой Пагба-ламу, ключ как к своей складывающейся идеологии, так и к Тибету. Пагба-лама завершил свое обучение, став полноправным монахом, и в 1258 году, в возрасте 23 лет, сделался буддийским гуру Хубилая, так как Хубилаю, который вскоре провозгласит себя императором, требовалось официально утвердить свой мандат в качестве вселенского правителя.
Статус Пагба-ламы был подтвержден, когда в том же году он принял участие в устроенном Хубилаем третьем и решающем диспуте между буддистами и даосами. Это поставило его на очень прочные позиции, когда Хубилай в 1260 году провозгласил себя великим ханом. В последовавшей затем его междоусобице с братом соперничающие секты в Тибете навлекли на себя подозрения в поддержке Ариг-буги и были подавлены (как оказалось, временно). В 1261 году Хубилай присвоил Пагба-ламе титул Наставника Страны и сделал его высшим главой буддийского клира в своих китайских владениях. Через три года Хубилай дал своему протеже так называемый Жемчужный Документ, согласно которому буддийские монахи освобождались от налогообложения и получали разные другие привилегии. Вскоре после этого он отправил Пагба-ламу вместе с младшим братом на родину в качестве настоятеля главного монастыря Саскья. В то время как Хубилай посылал мелкие отряды войск «умиротворить» отдаленные углы Тибета, которые пока оставались вне досягаемости монголов, Пагба-ламе и его брату полагалось установить моральную власть Хубилая над всей страной.
41
Титул Пагба означает скорей «достойный» чем «благородный». (Прим. пер.)
42
Тут можно процитировать слова Елюй Чуцая, сказанные им хану Угэдэю: «Империя была создана сидящим на коне, но управлять ею с седла невозможно» (Прим. пер.)