Страница 34 из 72
– Но, послушайте, – взмолился Шеффер. – Это научная экспедиция, и мы все сугубо гражданские лица, не представляющие угрозы интересам Великобритании.
– Вот как? – англичанин с сомнением покосился на Сигрида Унгефуха, который в этот самый момент появился на пороге. – Дайте подумать.
Капитан вёл себя вполне естественно для обычного пограничного чиновника. На секунду у слушающего диалог Германа даже возникло ощущение, что экспедиции каким-то образом удалось выскользнуть из-под плотной опеки Интеллидженс сервис, но он тут же отогнал эту мысль как наивную.
– Решим так, – окончил размышлять офицер. – Поскольку вы – лица гражданские, значит, нуждаетесь в защите – горы, знаете ли, представляют определённую опасность – а потому с вами пойдёт джамадар[79].
Шеффер облегчённо вздохнул и согласился – видимо, посчитал приставного шпика малой ценой за позволение продолжать путь.
Джамадар оказался темнолицым человеком средних лет с серьгой в ухе, вооружённым длинной винтовкой «ли-энфилд». Он без всякой охоты воспринял поручение начальника, но, делать нечего – кряхтя, полез в кузов.
Шеффер собрался последовать примеру индуса и уже прыгнул на борт, собираясь подтянуться и влезть, но снизу позвала Ева:
– Эрнст, сядьте в кабину, я хочу в кузов, оттуда можно лучше любоваться прославленными Гималаями: кажется, они, вопреки заверениям господина Каранихи, сегодня прекрасны.
Ева, не воспользовавшись протянутыми мужскими руками, взлетела в кузов. Шеффер хлопнул дверью кабины, и грузовик покатил прочь.
Скоро дорога стала ужасной: машина, словно живая, рычала на ухабах и испуганно вскрикивала, повисая одним колесом над пропастью. Естественно, перечисленное отнюдь не прибавляло скорости и потому от экспедиции не отставало привязавшееся у британского поста стадо бородатых обезьян. Глядя на них, Герман вспомнил, что тибетцы, задолго до сэра Чарльза Дарвина, приметили сходство человека и приматов и полагают, будто сами они произошли от союза богини и обезьяны, при этом, правда, европейцев считают родственниками птиц. Справедливо. По крайней мере, глядя на распахнутые долины позади, Крыжановский чувствует себя гордым повелителем небес – орлом. А дорога ведет их все выше и выше.
Чернолицый джамадар вытягивает руку вперед и кричит – Нату-ла!
Впрочем, и без него видно, как теряется меж далекими вершинами узкая грунтовая дорога. Скалы вокруг монументальны. При взгляде на них представляются глубокие корни, иззмеившие земные недра. В громоздких силуэтах гор проступают образы древних скандинавских героев. Местная природа настраивает на эпичность.
Каранихи, с его тонкой восточной натурой, пустился в долгий интересный сказ о здешних богах. Слушают даже эсесовцы.
Словно стараясь лишить путников радости, сопровождающий индус-полицейский повернул к ним раздраженную физиономию и заворчал.
– Что говорит наш цыган? – поинтересовался Краузе.
Каранихи не стал переводить, сделав вид, что не слышит, продолжил увлекательное повествование.
– Джамадар говорит, что тридцать лет назад тут проходили англичане, – вздохнув, сказал Герман. – Зашли в Тибет, вволю пограбили, понасиловали и вернулись.
– А зачем? – глупо спросил Краузе, даже Беггер хмыкнул.
Герман пожал плечами, но ничего не ответил. Новая история Тибета, так уж вышло, кроме того, что мало его занимала, ещё была крайне путана и туманна. И Китай, и царская Россия, и Англия – все они в свое время прощупывали на прочность Тибет – отсталую высокогорную страну с бессильной почвой и бедными недрами.
За автомобилем по-прежнему неотступно следовала стайка несуразных обезьян. Фройляйн Ева развлекалась тем, что кидала им из собственного рюкзака сухари. Рядом возмущался Бруно Беггер, уговаривая девушку не растрачивать зря припасы и не привлекать надоедливых животных. Из его причитаний следовало, что германская антропология отрицает эволюционную гипотезу Дарвина. В качестве основного аргумента учёный приводил утверждение Адольфа Гитлера о том, что немцы происходят не от обезьян, а сразу от древних греков. Фройляйн, впрочем, нисколько не прислушивалась к столь весомым доводам, а продолжала скармливать животным высушенный хлеб. Более того, когда собственный запас кончился, она обратилась за дополнительной порцией к Крыжановскому.
– Ну вот, – грустно сказал Каранихи. – Теперь они будут идти за нами до самого перевала, а ночью начнут мерзнуть, но не успеют вернуться, и…
– Мы возьмем их в кузов, дорогой господин Каранихи! – сообщила Ева, самозабвенно продолжая уничтожать провиант.
– Всеблагая Кали наделила мем-саиб божественным откровением, не иначе! – поразился переводчик.
Ева весело посмотрела на него и продолжила занятие.
Индус представлял собой забавное зрелище – судя по всему, он предался размышлениям. Нахмуренные брови и сжатые губы, слившиеся по цвету с бронзовым лицом, выдавали движение мысли.
– Саибы знают, что, кроме обезьян, в Гималаях живёт множество других диких племен[80]?
Саибы знали, правда, не все. Краузе и Беггер заинтересовались, а Унгефух со товарищи слишком увлеклись собственными разговорами, чтоб расслышать вопрос.
– О, господин Каранихи, расскажите, кто здесь живет? – возликовала Ева, разом выкинув обезьянам последние сухари. – Это чрезвычайно интересно и познавательно! Мы ведь вступаем в места, мало затронутые цивилизацией.
– Ева, прошу вас надеть тёплую куртку, – вмешался Крыжановский. – Холодает. Я же обещаю добавить что-нибудь от себя к славным историям господина Каранихи.
Прекрасная ассистентка не возражала, но не преминула заметить, что куртка ее полнит.
– Красивейшая лилия священной рощи Нидху, что прославлена юным Шри Кришной, совершенно права, – торжественно возвестил Каранихи и тут же в очередной раз поплатился за цветистость речи.
– Ах, вот как! – вскричала Ева, и многих трудов стоило проводнику объяснить, что имел он в виду замечание фройляйн о диких нравах, а не полнящую ее куртку, которая совсем и не полнит мем-саиб, напротив. Если бы эта куртка была на Солнце, когда демон Раху задумал его пожрать, то означенный демон отказался бы от сей неблагодарной затеи, дабы не лишать мир превосходнейшей…
В общем, увещевания Каранихи умилостивили фройляйн Шмаймюллер и увлекательный сказ плавно потек из уст проводника, пожирая время пути как злой Раху дивное Солнце. Переводчик рассказывал про племена бхил и сонтхалы, что обитают в средней Индии и про тибетские племена с их братскими клятвами и кровной враждой.
– …Но эти племена, называющие себя «свирепыми псами» и разъезжающие на лошадях без седел, живут на северо-востоке отсюда, их мы встретить не должны, – заверил Каранихи. – Пусть мем-саиб не беспокоится.
Надвигались сумерки. Открытое пространство кончилось, начались неглубокие ущелья, жадно заглатывающие и неохотно выпускающие грузовик с экспедицией. Автомобиль перемалывал колесами гальку, вилял задом как портовая шлюха, огибая частые завалы.
– В окрестностях нет враждебного населения, – гнул своё Каранихи. – Лакри и хамалы промышляют собирательством как и тысячи лет назад, а бадмаши – охотой.
– Охотой, говорите, – заговорил Бруно Беггер. – А откуда же они берут пули и порох?
– Ну, во-первых, не такая уж тут глушь, как могли решить ученейшие мужи, – отвечал Каранихи, – а во-вторых, бадмаши не нуждаются ни в порохе, ни в пулях. Во всем Сиккиме до сих пор ружьям предпочитают лук со стрелами.
– Это же глупость! – вознегодовал Беггер.
– Дикари! – хрюкнул Унгефух радостно, словно всю жизнь мечтал в этом убедиться.
Молчавший доселе джамадар заговорил. Прежде он просто бурчал себе под нос, теперь же явно намеревался затеять беседу.
– О, стрела лучше пули! – сказал индус на сумасшедшем английском. – Стрела кричит в полете, а пуля – при вылете!
Взвыл ветер над головами.
Что-то такое было в словах меднокожего человека, что-то стрельнувшее в сознании молнией родовой памяти и напомнившее людям времена, затерянные в глубине веков, когда верхом блаженства был горячий ужин и сон за надежными стенами пещеры.