Страница 31 из 72
– В том-то и дело, – торжествующе продолжил Крыжановский, – известно сколько угодно случаев, когда странствующие монахи предавались самому безобразному разгулу и разврату, но ни одного случая, когда бы они проявили агрессию. Силу, правда, применяли, но только в целях самозащиты.
– Ценная информация, спасибо, что успокоил, – поблагодарил Шеффер, но тут же встрепенулся: – То есть, ты хочешь сказать, что этот…м-м…учёный человек, возможно, возвращается из Калькутты, где предавался непотребству с прокаженными девками в звериных клетках? То-то, гляжу – вид у него довольный как у сытого кота.
Герман рассмеялся:
– Возможно, хотя и маловероятно.
Старик же во время разговора улыбался и кивал головой, будто понимал немецкий язык.
– Быть может, уважаемый агпа соизволит сказать, как он относится к Далай-ламе? – спросил вдруг Шеффер по-тибетски.
– Зачем это тебе? – изумился Крыжановский.
– Надо, – упрямо отрезал начальник экспедиции.
Ответ монаха, однако, для Шеффера оказался непонятен:
– Что он сказал?
– Гхм, – кашлянул Герман. – Ну, ругает он Владыку Тибета. Да так ругает, словно личную обиду простить не может.
– Вот как?! – удивился немец. – Очередной тибетский сюрприз: я был твёрдо уверен, что буддисты относятся к Далай-ламе как к воплощению Будды.
– Воплощению Бодхисаттвы, – автоматически поправил Герман, недоуменно почесав подбородок.
– За что ты не любишь Далай-ламу? – снова спросил Шеффер.
Монах выслушал вопрос и рассмеялся. Европейцы стоически перенесли приступ веселья старца.
– Ты ведь не буддист, старик?! – мрачно сказал Крыжановский.
– Бодхи? – переспросил монах. – Ой, вряд ли. Тот, кто видел Будду, не верит в него.
Чуть подумал и досказал:
– А кто знает истину, не верит никому. Будде в том числе. Говорит ли вам что-либо название Бон-по?
Герману это слово сказало всё, как ни странно, Шеффер тоже не стал переспрашивать.
Религия Бон, более древняя, чем буддизм! Черная вера, отрицающая личность Будды, но принимающая грядущего мессию Майтрейю. Они совершают те же обряды, что и буддисты, но наоборот. Молитвенные колеса вертятся в обратную сторону, так же свершаются хождения в храме. Кроме того, Бон изображает свастику так же, как нацисты – катящёйся навстречу солнцу.
– Зачем ты поехал с нами, агпа? – медленно и твёрдо произнёс Герман.
– С этого вопроса надо было начинать!
Шеффер сладко потянулся, не вставая:
– Так в чем дело? Еще не поздно…
– Поздно, – улыбнулся агпа. – Ход замедляется, чувствуете? Это моя станция.
Герман кивнул, прекрасно понимая, что монах сел в их вагон неспроста, а ради какой-то конкретной цели. И цель его, судя по всему, достигнута. Допытываться дальше не имело никакого смысла, равно как и пытаться тем или иным способом удержать агпу-гипнотизёра.
Ученые разошлись, не прощаясь – оба «переваривали» случившееся. Когда и каким образом купе покинул Каранихи, они не заметили.
Крыжановский отправился к себе и долго, молча курил, задаваясь вопросами, которые пока не имели ответов. Наконец, признав усилия бесплодными, профессор поднялся. В коридоре его тотчас же окликнули.
– Герман, как от вас папиросами несет! Шучу-шучу, я уже почти привыкла, но ворчу по привычке, – появление Евы моментально убило в голове Крыжановского все посторонние мысли, заставив думать только о ней одной, и ни о чём более. Но, поскольку человеческое лицо не в состоянии менять выражение, поспевая за мыслями в голове, Ева успела всё заметить:
– Снова вас что-то тревожит? Герман, неужели вы так никогда и не научитесь просто наслаждаться жизнью? Наверное, мужчины потому и живут меньше женщин, что непрестанно заняты поисками поводов для беспокойства. Причём там, где их просто нет!
Глава 3
То, что объединяет всех европейцев
1 мая 1939 года. Бенгалия. Город Дарджилинг, 2134 м над уровнем моря.
Пейзаж за окном, порядком утомившись, встал. Ветер треплет кроны кривых хилых деревцев, заставляя их ходить вверх-вниз, словно грудь запыхавшейся дворняги. Дарджилинг встречает путешественников примолкшей во мраке вокзальной площадью. За зданием вокзала виднеются безликие глинобитные строения, тянущиеся в ночь – они будто пытаются вскарабкаться на Крышу Мира. И снова при выгрузке суетятся юркие шудры, гудящей мошкарой увиваясь вокруг европейцев.
Герман с Евой удалились в сторонку, предоставив разбираться с багажом команде Унгефуха, да Краузе с Беггером. Подошел Шеффер, громко сетуя на опоздание поезда, из-за которого теперь придётся блуждать в потёмках. Впрочем, долго блуждать не пришлось – через площадь располагалась вполне приличная гостиница «Элгин», построенная, как заявила Ева, в викторианском стиле. Там и заночевали.
Утром Герман проснулся в прекрасном расположении духа и выглянул в окно – открывшийся прекрасный вид лишь поспособствовал хорошему настроению.
«Да здравствует Первое мая – Международный день солидарности трудящихся! – мысленно возликовал профессор. – Да здравствует дружба между народами! Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
Выйдя в коридор, он заглянул к Шефферу.
– Замечательное утро, оберштурмфюрер! – крикнул в закрытую дверь ванной, откуда доносились всплески и пофыркивание.
В ответ фырканье чуть усилилось, а Герман двинулся дальше по коридору.
– Доброе утро, герр Краузе! Приветствую, герр Беггер! О, гауптшарфюрер, куда это вы направляетесь спозаранку? Этим утром ваша серая рубашка смотрится почти голубой! Практически голубой!
Оставляя, таким образом, позади недоуменных спутников, Крыжановский добрался до комнаты прекрасной фройляйн. На осторожный стук Ева открыла дверь сразу.
– Я знал, что вы уже не спите. В такое утро невозможно долго спать, – сказал Крыжановский.
В ответ она улыбнулась, и утро стало ещё безоблачнее.
«Какой из меня, к чёрту, разведчик, – глядя на девушку, подумал Герман. – Дилетант, как правильно заметил криминалдиректор Гюбнер. Хватит уже врать самому себе, пора признаться – ведь влюбился как последний мальчишка. Ева, похоже, тоже увлечена. И что прикажете делать с этой нежданной любовью? Отдаться на волю чувств, а в результате и самому погореть, и девушку за собой потянуть? Или, может, посмотреть на вещи с холодным цинизмом – воспользоваться подарком судьбы и превратить прекрасную, наивную, доверчивую Еву в свою игрушку? Нет, тысячу раз нет – всё что угодно, только не это!»
– Неужели так заметно?! – по-своему отреагировала на взгляд Германа красавица и мгновенно прикрыла пальцем крошечный прыщик над верхней губой. – Я и сама чувствую, как кожа на лице становится грубой, будто подошва сапог Унгефуха. А всё проклятая смена климата и жёсткая индийская вода. Что же теперь делать?...
Казалось, девушка вот-вот заплачет. Герман же поклялся впредь следить за своей мимикой, иначе рискует в один прекрасный момент нарваться на более опытного физиогномиста, способного точнее распознавать тайный ход мыслей собеседника.
– Как настроение у прекраснейшей женщины Азии? – лучезарно улыбаясь, спросил подошедший Краузе, чем ещё больше расстроил Еву.
– Я – чистокровная немка, – отрезала девушка и отправилась совершать утреннюю прогулку. Холодный кивок не оставил у мужчин сомнений: в их сопровождении не нуждаются.
– С праздником тебя, товарищ Крыжановский! – огорошил вывернувший из-за угла Шеффер. – Как говорят в России: кто праздничку рад – тот до свету пьян! Шучу! Ты трезв, дружище, следовательно, нет повода сомневаться в результатах проверки твоей расовой полноценности.
– Не только в России и Германии празднуют этот день, – буркнул Краузе, – но и в Испании тоже. У почитателей корриды сегодня – Праздник всех цветов: молодые люди дарят их своим избранницам! Если не ошибаюсь, подобный обычай существует и на Сицилии. Ну, да ладно, не знаю, как вы, господа, а я решил пройтись перед завтраком.