Химерион

Настал мой черед рот раскрыть. Поперву я намеревался дорогу спросить, а вышло, что с меня спрашивают. Глянув на ощипанного Прошку, я понял, что ветер часто играет с ним злые шутки. Касаемо цыгана, конокрад всегда имеет при себе интерес не добрый, иначе, зачем ему голова? Зачерпнув горсть песка, я раскрыл ладонь - Вот сосчитать никак не могу - сказал после. Эти двое переглянулись. Эка дурачина! Кто ж мокрый считать возьмется? - Прошка хихикнул. - Ступай по сухой, тогда и дело сладим - он смахнул песок с ладони. - Видал цыган болвана такого? Шел за тридевять земель, а с собой не прихватил! - Прошка уймись, сядь подле, остынь - рявкнул цыган. - Ты путник присядь, отдохни, погоди немного. Если пришел с делом, поможем. Вот дядьку позовем и справим твою нужду в счете. - Прошка стрелой лети к дядьке - Так спит он в час такой. Осерчает если будить стану. - Скажи гость у нас особый, с делом пожаловал, а не за работою. Прошка задрожал, взялся гусиною кожей, и после галопом помчался по кочкам, маша крыльями. Цыган вынув трубку, набил, поплотней ее тиной сушеной, уставился на меня, выжидая, что сейчас сделаю или скажу. - Спешишь куда? - вдруг спросил цыган. - Имею такое намерение. - От чего же? Песок то, считать занятие хлопотное. Сомнение есть, управимся ли за день? Не упустим ли чего? Да и Прошка, как я погляжу, не больно надежен в работе такой и у тебя руки коротки до дела серьезного. Цыган ничего не ответил, дымя своею трубкою и изредка поглядывая в мою сторону. Прошка все не возвращался, а закат начинал полыхать кострищами бледно-алыми, окрашивая воду болотную кровавыми бликами.

С наступлением сумерек, болото стало шевелиться разного рода живностью, что не кочка то тень, то здесь, то там всплеск, всхлип, смех идущий морозом по коже. Русалки космы чешут, песни поют, водяные да болотники на пнях порассаживались, байки травят в картишки поигрывают. Огоньки непоседы над топями взвились суетно. Прошка же пропал, даже цыган заерзал на месте. Ночь опустилась на проснувшиеся болота, нечисть всяка-разная закопошилась, снуя суетно меж кочек. Из воды вынырнул бес не дюже дородный, мелкомастный рассыльный, плешивый весь в бородавках, негромко кашлянув, он заговорил. - Прошка велел передать, что позабыл указанье и теперь ищет, где потерял. Цыган сругнулся. - Дядьку живо зови! - крикнул он бесу. Глянул на меня, развел ручонками. - Видно делу твоему ночью решаться - я поднялся, с досады плюнув в воду. - Так и знал, что на ночь сдвинете заботу мою неотложную. Эх, и будет же мне нагоняй, не сносить головы! Цыган с трудом поднялся на ноги, засеменил, переваливаясь ко мне - Погоди не волнуй воду. Растолкуй все по порядку, основательно. - Чего ж говорить, время то уходит - я отмахнулся. Цыган не отставал - Да в чем спешка такая? Остановившись, я посмотрел на него. - Ну, если просишь, изволь. Велено было мне самой королевой драконьего племени в три дня и три ночи сосчитать песчинки в горсти песка, вот на этом самом месте. Тогда исполнит любое мое желание, а если не сумею. Сам знаешь, какая беда приключится, а я тут с вами время трачу. Вот если к утру не вернусь, все пиши, пропало. Не будет жизни мне горемыке и болото ваше в гневе драконы испепелят да высушат, норов у них крут. Цыган так и обмер, изменившись в лице. Глазенки забегали, ручонки затряслись, ноженьки подкосились. Беда! - заголосил он, не тише труб Иерихоновых.

Эх, и потеха тут началась. Вскипело болото, задрожало от страха, мигом и дядька царишка болотный возник с Прошкой ощипанным, да свитой зуб на зуб не попадавшей, а цыган знай свое. Беда! Погибель! Караул! Как быть со мной, что делать? Драконы и кочки на кочке не оставят! - никто и помыслить не мог, что обманом все это подстроено. Время подошло вставить свое слово весомое. - Чего голосить да причитать вам нечисть болотная? Сведете меня к стороне северной, тем самым и беду отведете от обиталища своего. Прилетят драконы, спросят, а вам то что? Ответите, мол, был такой, на север подался, торопился очень, а про песок ни сном, не духом - и минуты не минуло, как верхом на дядьке болотном, я очутился у земли твердой. Живо спрыгнув, отошел от воды гнилой подальше, поблагодарил за расторопность такую. Погоди ка путник - дядька хвостом щелкнул - Ну и ловок же ты прохиндей - он подпрыгнул от обуревавшего его бешенства. - Обвел сукин сын вокруг пальца, на смех поднял! Пригрозив кулаком, далее молвил - Аукнется тебе еще это. Помянул королеву один раз не миновать встречи. - Бранись, сколько вздумается - я усмехнулся с бессилья злобного беса. - Теперь же слушай дядька, что было до болот ваших моровых. Народилась она, и солнце в той серой земле вновь огнем запылало. Видел я все это, живой тому свидетель, а жабу ключницу сырой земли, она первым делом проглотила. Думай дядька теперь, родич ты жабе той или нет, но ответ перед драконами держать придется. Бес так и сел, тихо бормоча - И в правду беда. Вот так, коль темная душа и грешок сыщется, за который в свое время дорогим расплатишься. - Бывай дядька, не кашляй. Привет русалкам! Я развернулся и пошел своею дорогою, вдыхая прохладу гор севера, чьи снежные шапки искрились синевой в черном бархате ночи. Сказка моя продолжалась, готовя очередную вереницу неведомых чудес, которые уже поджидали на любом из поворотов судьбы.

Остаток ночи я коротал у подножия холма, далее начинался лес, за которым виднелись горы. Прикинув в уме какое расстояние, придется одолеть, я решил основательно отдохнуть, пополнив оскудевшие запасы воды и пищи, да и так, мало ли с кем доведется встретиться. О землях, простирающихся за болотом, фея ничего не говорила, следовательно, там господин случай ждет не дождется, дабы свести знакомство со мной. При такой очевидной неустойчивости обстоятельств, мне не пришлось обременять себя рассуждениями о дне грядущем. Воцарившаяся над миром ночь даровала мне спокойствие без тревог, что так часто тиранят разум знаковостью грядущего, в нем достаточно много дорог, чтоб потеряться навсегда во вселенском лабиринте. Попробуй, выбери верную. За грань и границы, без попыток снова и снова, только один путь в бесконечность. Где черпать силу, если не выспался?

Сон - кратковременная бесконечность, иного рода бытие. В нем тьма и бездна, плещется вода. Слух тонок, чуток, сердцебиение оглушает, это порождает зачатки видения на ощупь. Странные запахи, словно это все чуждое, инородное, не твое. Тайны близки к раскрытию, и ты в испуге, мелкой дрожью ползаешь по телу. Тишина загадок роднит их с тьмой и хаосом. Аксиомы, истины, догматы все статично. Время неспешно, плывет кометой, испуская фантомы лучей, дабы послужить крупицей корма в черноту зева печальной рыбы Багамут. Солнце не зачем ждать, фатум пожирает судьбоносные нити. Воинственные девы за пряжей погрязли в хлопотах у очага. Это сон темноты, лишенный уродов и монстров, сон неопознанности предстоящего и уходящего времени в покое дремлющего средь глубин черных дыр. Вихри частиц, яркие отголоски павшей звезды, будет хлопок фейерверка. Он ослепляюще прекрасен, но ты в роли слепца, этот сон, помнишь, чей он? Только кровь вяло перетекает из сосуда в сосуд. Звездная паутина, незримая сеть раскинутая парусом, упрямство богов определяет этот улов. Все обращается в ошибки и цепь рассуждений. Сон обволакивает, вовлекая, но дышится легко. Стоит ли книга горсти песка, он уходит сквозь пальцы алмазными искрами, рассеивая толщу времен мраком скрытую. Случаются озарения, и все сгорает в свободе падения к сумасшествию. Там нет предела, кругом велико и громадно, боязно шагом ступить. Чувствуешь пульс грянувшего взрыва, предчувствуешь себя во сне, тонким ростком семени, брошенным в каменистую почву и прорастающим пиром жизни без света. Ты пересилил закономерную бледность, в тебе течет пестрота цвета, упорство пробиться сквозь камень. Победа близка и уже на исходе, она скупа на радость тем паче на счастье, потому что не осталось времени, крохи секунд так бесценно дороги и вкусны. Надо прожить, не ведая усталости, пока крепок дух и существует кураж, остальное в хрупком планетарном вращении относительной точности и готово пятиться назад. Я увидел вдруг и очень отчетливо, человека львиной породы, он имел четыре лица и отбрасывал тень дракона, это был абсолют, лишенный совершенства. Он молчал, храня обет безмолвия, в руках держа разящий меч и корону, ему суждено было ждать королеву не земной красоты.