Химерион

Полностью черные на выкате глазища, совсем не человеческие остановились на мне, от подобного взгляда мороз прошел по коже, она тряхнула головой и из волос посыпались пиявки, черви, жуки и прочая мерзость. Присев рядом это нечто принялось гребенкой расчесывать пряди спутанных волос, притом нещадно со злобою, от чего в руках оставались целые клоки. Я невеста ужа - вдруг сказала она и всхлипнула, негромко, но больно жалостливо. Я повернулся к ужу, и тот мне показалось, утвердительно зашипел. Этот, что ль твой суженый? - Он самый, черт бы его забрал - ответила она, жениху ее слова явно не пришлись по душе. Лягушатник прожорливый, брюхополз проклятый. Нашипел дядьке гадостей о девке, тот и решил выдать замуж, чтоб не путалась, с кем вздумается. Думает, под пнем меня спрячет, кольцами обовьет, опутает. Шиш тебе! - и девка не хитрым образом изобразила тот самый. - Учти, добьешься своего, ох после и намаешься! Будет тебе женка покладистая, любовь да лад. Слез тех горьких не наберется в целом свете, чтоб горе свое излить - она пригрозила кулаком ужу и вдруг замерла в растерянности, уставившись на меня. - Ой, да ты человек! Живой. Настоящий - последнее звучало как восклицание от свершившегося на глазах чуда.

Признаться честно, вот в данный момент я почувствовал себя крайне неловко, когда нечесаная, зареванная девка, хоть это полбеды, на самом-то деле мертвая до синевы, в тине и лилиях, водянистая, склизкая, еще и невеста ужа жабоеда. Таращится во все свои ужасные глаза (человека увидала, эка невидаль!). Тут-то она и улыбнулась приветливо да страшно, глазом мутным подмигнув, бровью сивой поведя. - Не топиться ли надумал ясный сокол? Поверь в самый раз и места лучшего не сыскать на всем болоте. Ужовая кочка то самое, там за пнем, чуть пройдешь, омут есть черен да глубок. Темнота непроглядная и сестры мои приветливые, ласковые заключат в объятия свои парня пригожего - я отшатнулся в сторону. Ошиблась ты кр-красавица, я человек прохожий и мыслей подобных в голове не держу. Девка изменилась в лице, стало еще страшней - Что к дядьке за делом пожаловал? - Да и дядьку твоего, знать не знаю - отвечал я. Тогда какого, лешего на болота явился? - чуть не сойдя на крик, спросила она, после задумалась, сощурила зло глаза. Мужа моего убьешь, выведу на твердую землю, а откажешься, век бродить будешь тут. Я глянул на ужа и взгляд мой красноречиво говорил (забирай эту дуру вздорную). А ты помощи не жди от брюхатела. Гад он ползучий, силы колдовской в нем ни на грош, кроме пня и болота то не видел. Ну как по рукам? Я усмехнулся - И верно, жена из тебя прескверная получится. Намучается уж с тобой, горя сполна хлебнет. Может ему помочь бедолаге? Тебя приструнить, да вздор весь бабский из головы выбить? - Ох, не грозись путник попусту, не ровня ты моему роду-племени - ответила девка, зло зыркнув на ужа, чтоб не шипел да помалкивал. Это верно подмечено, но и ты утопленница не велик страх. Цену себе тоже знай, под этим небом мы пока все равны - мой ответ еще больше разозлил русалку. Топнув ногой и сжав до хруста кулаки, она вознамерилась совершить нечто злое, я же наоборот сохранял невозмутимость и полное спокойствие.

- Быть тебе рабом в омуте черном. Зло потешатся сестры мои с тобою, человечишка глупый - пригрозила она. Угомонить девку, словом и разрешить ссору миром не представлялось возможным. Оставался один лишь выход, шаманский порошок и его сила действия. Я взял щепотку, и когда русалка приблизилась вплотную, бросил ей в лицо, что тут началось. После череды громких чихов, девка завизжала так, что уши позакладывало. Она терла глаза, беспрестанно чихая - Проклятый колдун, что ты сделал ирод окаянный! Чтоб тебе пусто было, чтоб век бабы не видать, чтоб детишки сором поросли, чтоб - Эка ты люта на слова и черна на язык. Русалка взвыла, яростно растирая глаза, снова расчихалась, ртом пошла сероватая пена, сменяемая приступами кашля. Она рухнула на землю, корчась в жутких судорогах, царапала лицо, хрипло рычала, сплевывая черноватую слюну, ее проклятий я уже не мог разобрать. Вскоре она обессилила совсем и только изредка вздрагивала, едва шевеля губами на жутком месиве изодранного лица. Все тело ее покрылось гнойными язвами, приобретя отвратный пунцовый оттенок, проступили вздутые вены. Теперь ты угомонилась? Вышла дурь или как? - ответа не последовало. Я поискал ужа, но того и след простыл. Зачастую нам невдомек, чем обернется, то или иное брошенное слово и как зазвучит его многоголосое эхо.

Я осмотрелся по сторонам, и показалось мне, что не так уж все здесь спокойно, как должно было быть. Всколыхнул, потревожил спящие воды, и зашевелилось спавшее там прежде времени, да еще совсем мертвая русалка в ногах не скрашивала моего прямо не завидного положения, при таком положении дел, человеку свойственно бежать без оглядки. Я же супротив всему здравомыслию, решил идти своим путем, неспешно словно знал все наперед, правда, был в полном неведении, но это не повод для малодушных поступков. Русалка, как мне показалось, в который раз умерла и думается так, что вторично по ней печалиться некому будет, тем паче мстить. Вздорная девка любому обуза, потому как с ее проку и капли не наберется. Определившись по солнцу со стороною и окинув взором, предстоящие преграды, что глазом видимы с тем и пошел, лениво подумывая над мыслью - Нужны ли белому свету русалки, или ну их всех разом в адово горнило? Да и вообще, мало ли чего привидится дурню, что просиживает время в кущах с особой травой, там всякая небыль обернется в искаженную явь.

Топкая вязь жижи резко перешла в песчаный отлог на котором торчали, чернея две высохшие, древние ивы. На одном из деревьев восседало нечто схожее на птицу лишенную оперенья, в огромном дупле другого дерева дымил трубкой багровый, чернобородый дядька с золотою серьгою в ухе. Видимо они о чем-то горячо спорили, потому, как не сразу заметили меня, да и по обрывкам некоторых фраз, можно было догадаться, что эти двое в конец разругались. - Эх, цыган, цыган, кабы не сидел ты там, где сидишь, такую бы взбучку я б тебе устроил - с укором сказал ощипанный. Сам то хорош, последние перья продул. Голозадый - огрызнулся бородач. Это я то голозадый? - возмутился ощипанный - Морда твоя не мытая, конокрадишко мелкий. Я шулер маститый, таких людей до нитки обирал. - Обирал Прошка с тузом в рукаве, а стал ощипанным с ивы - съязвил цыган. - Сел Прошка с бесом в карты играть. Удумал Прошка беса обставить. Спустил все до копейки, и даже портки, мудя поморозил, продул две руки и с ними ноги. Голову снял и на кон поставил. Карта легла, а вишь не козырная масть. Теперь вот сидит пернатое чудо, не Прошка, в азарте не видя, на что стал похож. Голосит, ставлю все перья! Чую удачу, мой этот день! Вот подуют ветра, взмолишься голозадый - рассмеялся после цыган. - А сам то хорош, красавец! - крикнул Прошка. - Люди добрые гляньте, вот где чудо невиданное. Цыган без удачи, подкову счастливую дядьки болотного стережет в дупле, и рад бы украсть, да руки больно коротки! Потому как по локоток заточены, чтоб вшу шуструю по бороде гонять - и тут ощипанный Прошка увидел меня. Брань вмиг стихла. День добрый, господа хорошие - ответа не последовало.

Спрыгнув с ветки на ветку, а после на землю, ощипанный Прошка подошел к дуплу с цыганом. Они переглянулись на-манер заговорщиков. Я чуть было не рассмеялся, разглядев вблизи сие чудо без перьев. Презабавное оно. Некое комичное уродство, всем видом показывающее невостребованность и ущербность для этого мира. Прошка даром живущий, без надобности, только что болтать горазд. Сейчас он кивнул цыгану и тот, постучав трубкою по дереву, выбил пепел и тяжело сопя, зашевелился в дупле. Надо отметить прежде, этот тоже был хорош. Телом взрослый мужчина, а конечностями дитя, он какое-то время неумело увальнем барахтался в своем дупле, пытаясь высунуться и в конец этим неумелым попыткам, просто вывалился, как птенец из гнезда, от чего Прошка расхохотался громко. Уняв, наконец, приступы смеха, ощипанный помог цыгану подняться на ноги. - День говоришь добрый - они оба ядовито хихикнули, словно знали про день все до мелочей. - День ему хорош. Эх, человек, человек, чем же тебе день люб? - вздохнув тяжко, спросил цыган, блеснув слезою крупной, да видно горькой и головою поник. Прошка забегал вокруг опечаленного товарища. - Хватит горевать братка, не грусти, не печалься. Глянь, человек к нам пожаловал. - А с чем пришел, ты спросил? Ощипанный остановился как вкопанный, хлопнул себя по лбу или то, что можно посчитать головою. - И в правду забыл. Эх, голова моя пустая, верно вылетело, был же ветер, помнишь? И выдуло все без остатка. Прошка подпрыгнув на месте от радости тут же и сел на песок. - Да, с чем пожаловал человек? Ну не томи, давай выкладывай!