Страница 23 из 26
Отбившись, смоляне быстро исправили все повреждения и, учитывая склонность противника к подрыву ворот, завалили все проездные башни бревнами, землей и камнями. Поставленные перед воротами срубы укрепили частоколом и палисадами, разместив на этих импровизированных фортах надежные караулы.
Запорожские казаки избранного гетманом реестрового полковника Богдана Олевченко прибыли к Смоленску 27 сентября 1609 года. Это произошло уже после окончания первого приступа. Приход 10 тысяч воинов, имевших опыт осады и взятия османских, турецких и русских крепостей, вдохновил приунывшего было короля на продолжение осады.
Возобновилась бомбардировка городских укреплений. Батареи были установлены на Спасской горе, напротив города за Днепром и за рекой Чуриловкой. Но отсутствие тяжелых осадных орудий сказывалось – нанести сколько-нибудь значительный ущерб обороняющимся польские артиллеристы не смогли. Скорее и не ставили такой задачи, отвлекая внимание защитников от начавшихся инженерных работ, которыми руководили два искусных инженера, нанятые поляками за границей. Их не прекратили даже зимой. Но подкопы были обнаружены, и 16 января 1610 года смоляне подвели под самый опасный из них галерею, ворвались в прорытый врагами тоннель, перебили находившихся в нем рабочих и взорвали первый подземный ход. Вскоре был обнаружен и второй подкоп. На этот раз рабочих охранял сильный караул. Поэтому, когда к противнику подвели галерею, не стали атаковать поляков, выстрелили по ним из пушки полой бомбой с так называемым «смрадным» составом. В него входили селитра, порох, сера, водка и другие вещества. Полуотравленные враги бежали, а смоляне взорвали захваченный подкоп.
Уничтожена была и третья минная галерея. При этом погиб французский инженер, руководивший подземными работами. Противник на время прекратил их, ожидая прибытия тяжелых проломных орудий и мортир.
Только в июле 1610 года поляки возобновили инженерные работы, одновременно применив доставленную из Риги в конце мая осадную артиллерию. Были заложены апроши у Копытицкой башни. Защитники города повели им навстречу свои траншеи, уничтожив часть неприятельских апрошей. Несмотря на это, полякам все же удалось докопаться до башни, после чего именно на ней был сосредоточен огонь вражеских батарей. 18 июля удалось пробить брешь, на следующий день противник штурмовал город, но и этот приступ был отбит. Отражены были и следующие штурмы – 11 августа и 21 ноября 1610 года. Ресурсы крепости стали иссякать к лету 1611 года. Подходили к концу боеприпасы, продовольствие, в строю осталось всего лишь 200 человек, способных держать в руках оружие. О тяжелой ситуации в городе, слабости гарнизона и уязвимых местах крепости сообщил полякам перебежчик Андрей Дедешин, один из участников ее строительства, знающий все слабые места построенных Федором Конем укреплений. Он сообщил, «что з другую сторону град худ, делан в осени». Получив эти ценные сведения, король принял решение о генеральном штурме недоступного города, сосредоточив огонь артиллерии на указанном предателем слабом месте.
Перед его началом Смоленск был подвергнут жестокой бомбардировке. Хотя крепость обстреливали из тяжелых орудий, но результаты обстрела были незначительными. Лишь в одном месте польским пушкарям удалось пробить небольшую брешь в стене. Но было принято решение провести штурм. С наступлением темноты 2 июня 1611 года польские войска заняли исходное положение на подступах к городу.
Апсит Александр. Воевода Шеин при защите Смоленска.
Ровно в полночь, соблюдая тишину, штурмовые колонны двинулись вперед. В районе Авраамиевских ворот им удалось незаметно взобраться по штурмовым лестницам на стену и ворваться в крепость. В это время немецкие наемники попытались проникнуть в крепость через брешь, пробитую накануне в стене. Дорогу им преградили оставшиеся с воеводой Михаилом Борисовичем Шеиным русские воины. В ожесточенной схватке у Коломенской башни на западной стене города почти все они пали смертью храбрых. Несколько человек, в том числе и раненный в бою воевода, укрылись в башне, «с которой… стрелял в немцев, [и] так раздражил их, убив более десяти, что они непременно хотели брать его приступом, однако нелегко бы пришлось им это, ибо Шеин уже решился было погибнуть, но находившиеся при нем старались отвратить его от этого намерения. Отвратил же его, кажется, от сего больше всех бывший с ним – еще дитя – сын его». С воеводой, когда он сложил оружие, оставалось всего 15 человек. Схваченный Шеин был закован в цепи, подвергнут пыткам, а затем отправлен в Варшаву, где на потеху толпе его и других пленных возили по городу в открытой карете. В плену воевода пробыл 9 лет.
Взорвав часть крепостной стены в том месте, где указал предатель, противник ворвался в город и с запада. На улицах пылающего города завязалась яростная борьба. Силы были явно неравны. К утру 3 июня 1611 года враг овладел Смоленском. Последние защитники отступили на Соборную горку, где возвышался старинный, заложенный еще Владимиром Мономахом Успенский собор. В его подвалах хранились пороховые запасы крепости. В стенах собора укрылись до 3000 горожан. Когда все защищавшие Соборную горку пали в неравном бою и торжествующие победу враги ворвались в собор, раздался мощный взрыв, разрушивший храм. Тезка предателя Дедешина, посадский человек Андрей Беляницын, взяв свечу, спустился в подвал и «запалил бочки с порохом, весь пушечный запас». Под дымящимися руинами вместе с врагами погибли и почти все находившиеся в Успенском соборе смоляне.
Клушинская битва
Сковывая силы врага, Смоленск и его защитники дали царю Василию Шуйскому и его воеводам возможность решить тушинскую проблему. С началом войны с Речью Посполитой часть служивших самозванцу шляхтичей ушла в королевский лагерь под Смоленск. Оставшиеся требовали от Лжедмитрия II обещанного жалованья и держали его под строгим надзором[184]. С трудом ускользнув от их караулов, тушинский «царик» 27 декабря 1609 года бежал в Калугу. Лишившись «вождя», подмосковный стан рассыпался. Воспользовавшись трудным положением врага, Скопин двинулся к Москве. Воеводе-победителю была подготовлена пышная встреча. 12 марта 1610 года он вступил в Москву. Въехавшего в город воеводу окружили не только бояре, но все москвичи. Люди падали перед своим героем ниц, целовали его одежду и называли отцом отечества. Во встрече Михаила Васильевича участвовал и царь Василий Шуйский, плакавший от умиления. «И была в Москве радость великая, и начали во всех церквах в колокола звонить и молитвы к Богу воссылать, и все радости великой преисполнились».
Увенчанный лаврами победителя Михаил Васильевич Скопин-Шуйский, «стебель царского рода, подлинный воевода», стал готовить новый поход – на помощь осажденному поляками Смоленску. В разгар этой подготовки он тяжело заболел и умер 23 апреля 1610 года. Было воеводе в ту пору всего 23 года. Сейчас исследователи не сомневаются в отравлении героя – в его останках обнаружен комбинированный яд, содержащий соли ртути и мышьяка. Они многократно превышают допустимую норму[185].
По одной, широко распространенной, версии, Михаила Скопина-Шуйского отравила его тетка, Екатерина Григорьевна Шуйская, дочь знаменитого опричника Григория (Малюты) Скуратова – на пиру по случаю крестин сына князя Ивана Михайловича Воротынского. Родственники царя якобы опасались распространившегося в народе желания именно Скопина видеть новым русским государем. Между тем именно Шуйским в то время смерть Скопина была совершенно не выгодна. Элементарный расчет – необходимость изгнания польских войск из пределов государства отодвигала все другие резоны на достаточно долгий срок. Интересное свидетельство оставил современник, польский гетман Станислав Жолкевский, назначенный королем командовать идущей на Москву армией, потому внимательно изучавший события, происходившие в русской столице. Он написал: «Скопин в то время, когда он наилучшим образом приготовился вести [военные] дела, умер, отравленный (как на первых порах носились слухи) no наветам Шуйского, вследствие зависти, бывшей между ними; между тем, если начнешь расспрашивать, то выходит, что он умер от лихорадки». Вряд ли царь Василий лицемерил, убиваясь и причитая над гробом племянника. Другого полководца, равного талантом Скопину, у него просто не было. Да и погребли умершего героя не в родовой усыпальнице в суздальском Спасо-Ефимиевском монастыре, а в Архангельском соборе Кремля, в особом пределе Усекновения головы Иоанна Предтечи – чрезвычайно высокое посмертное признание верховной властью заслуг и подвигов скончавшегося воеводы. На надгробной плите высекли следующую надпись: «Великого государя царя и великого князя Василия Ивановича всея Руси племянник Михайло Васильевич Шуйский Скопин по государеву указу, а по своему храброму разуму Божею помощию над враги польскими и литовскими людьми и русскими изменники, которые хотели разорить государство Московское и веру христианскую попрать, явно показав преславную победу и прииде к Москве, Божиим судом в болезни преставися лета 7118 апреля в 23 день на память великомученика Георгия последний час дни»[186].
184
К осени 1609 года Лжедмитрий II задолжал польским и литовским наемникам огромную сумму – 14 миллионов злотых. Тогда шляхтичи избрали комиссию децемвиров (decem vires), «которых облекли полномочиями, с тем условием, что Димитрий должен был принимать все их постановления». Под особый контроль попала канцелярия («разряды») Лжедмитрия II. Во все контролируемые «тушинцами» города для организации сбора податей были направлены специальные представители децемвиров – «по одному поляку и москвичу». (Гиршберг А. Марина Мнишек. М., 1908. С. 113). Так тушинский самозванец окончательно превратился в марионетку польских командиров, диктовавших ему через дицемвиров свою волю.
185
Петрова Н. Г. Скопин-Шуйский. С. 286.
186
Панова Т.Д. Кремлевские усыпальницы. История, судьба, тайна. М., 2003. С. 76.