Шедевр

Раздался тяжелый удар молотка, и все замолчали. Через четырнадцать минут с начала аукциона, как и планировала Жаклин, настал мой черед пойти с молотка. Во время первой части аукциона Сотби цифры уже достигли определенной высоты, и аукционист действовал все увереннее. Он посмотрел в свой список, проверил, все ли его помощники на месте, готова ли группа, дежурящая у телефона, и прочистил горло, чтобы привлечь всеобщее внимание.

— Лот 143. Продажа Эстер Гласс… Прошу прощения, я хотел сказать: серии «Обладание».

Оговорка была намеренной. Публика поняла и рассмеялась. На какой-то момент напряжение в зале ослабло.

— Покупатель получит мисс Гласс в свое распоряжение на неделю, — продолжал аукционист более серьезным тоном. — Подробности можно найти в каталоге или в прессе.

По залу снова пролетел смех, словно стайка бабочек. Разве кто-то мог пропустить главное культурное событие сезона?

Аукционист быстро взглянул на меня. Я мило улыбнулась. Он призвал к порядку, и шум в зале несколько стих. Мое сердце выпрыгивало из груди: настал час моей продажи.

Тяжелое бархатное платье Мари не рассчитано на продолжительное нахождение под лампами, и я чувствовала, что в любой момент могу упасть в обморок от жары, но сейчас было не время для слабости. Я приготовилась и, стоя у своего сундука, стала ждать. Публика тоже притихла. Все поудобнее устроились в креслах, и в зале настала полная тишина.

— Начальная цена сто тысяч фунтов стерлингов. Кто-то может предложить сто двадцать тысяч?

На левой половине зала поднялась одинокая карточка.

Быстро кивнув, аукционист объявил:

— Вижу сто двадцать тысяч.

Я была знакома с Карлом, упитанным, пожилым агентом из Швейцарии, и постаралась скрыть свое изумление. Эйдан не упоминал о том, что договорился о продаже с мистером Зигерманном. Наверное, его пригласила сюда Жаклин, чтобы придать аукциону остроту.

Прежде чем я успела додумать эту мысль, поднялась новая карточка.

Да…

— Сто сорок тысяч в центре.

Я взглянула на женщину в середине зала, но она на меня не смотрела. Выражение ее лица было деловым и замкнутым. Но ее участие меня ободрило: я сразу подумала, что лучше уж провести неделю в обществе незнакомки, чем стать жертвой прихотей Зигерманна. Мне вспомнилась неизвестная женщина, выкупившая «Кристину». А может, эта незнакомка выступает от имени третьего лица, чьи нравы и вкусы мне неизвестны? Я перевела взгляд на аукциониста, он поднимал цену выше. Зигерманн не сдавался, и я снова задалась вопросом, уж не с ним ли вел переговоры Эйдан. Прошлой ночью я пыталась убедить своего агента назвать имена возможных покупателей из своего списка, но он отказался наотрез, аргументируя это тем, что ничего нельзя предвидеть и лучше позволить продаже идти своим чередом.

— Сто пятьдесят — принято. — Аукционист снова посмотрел на женщину, сидевшую в среднем ряду: — Дает ли кто-нибудь сто шестьдесят?

Она кивнула. Но, прежде чем аукционист успел подтвердить это, Зигерманн снова поднял карточку.

— Сто семьдесят тысяч справа.

Незнакомка не сдавалась.

— И сто восемьдесят в центре.

Наконец, Зигерманн засомневался и опустил взгляд, уставившись на свои колени.

— Сто восемьдесят в центре, — повторил аукционист.

Зигерманн посмотрел на меня, медленно улыбнулся и поднял два прижатых друг к другу пальца.

Аукционер заметил его жест и быстро прокомментировал:

— Я вижу двести тысяч.

Моя милая незнакомка без колебаний отрицательно покачала головой. Мною овладело разочарование. Мне хотелось бы узнать, кто она такая.

Аукционист выждал, внимательно оглядывая зал и выискивая новые предложения.

— Итак, двести тысяч. Кто-нибудь может дать больше?

Наступила тягостная пауза. Мне захотелось увидеть лицо Эйдана, Но прежде чем я успела его найти, напряжение разрядил голос аукциониста:

— Двести двадцать тысяч.

Присутствующие одновременно выдохнули, звук напомнил мне шум ветра в ветвях деревьев. Предложение исходило от помощника, дежурящего на телефоне. Аукционист быстро перевел внимание на Зигерманна, который поднимал карточку, тонко улыбаясь.

— Двести сорок тысяч, — произнес аукционист. — Кто больше?

Ответ последовал незамедлительно:

— По телефону поднимают до двухсот пятидесяти тысяч.

Зигерманн пристально посмотрел на меня, затем медленно покачал головой, признавая поражение. Интересно, испытывала ли Викторина то же, что и я сейчас, когда особо противные клиенты не могли позволить себе купить ее?

Но кто предложил двести пятьдесят тысяч? Человек Эйдана? Я была известна своей любовью к риску. Я положила свою голову на алтарь искусства и не собиралась теперь убегать в страхе. Я снова сконцентрировала внимание на аукционисте. В моих жилах бурлил адреналин.

— Итак, двести пятьдесят тысяч, — голос аукциониста стал настойчивей. — Кто больше?

Это цена могла стать окончательной, что позволило бы аукционисту перейти к следующему лоту. Он уже занес свой молоток над столом, когда другой его помощник на телефоне едва заметно кивнул.

— Двести семьдесят пять тысяч, — сказал он, вызвав у аудитории невероятное волнение.

Все глаза были прикованы к двум помощникам. На меня никто не смотрел. Казалось, на минуту все забыли, что я живой человек. Мой план удался: в их глазах я стала дорогим произведением искусства — ценным товаром.

Первый помощник что-то быстро говорил в трубку. Затем он взглянул на аукциониста и кивнул.

Аукционист объявил:

— Поступила заявка на триста тысяч.

Когда он повернулся ко второму помощнику, как и следовало ожидать, воцарилась тишина. Все присутствующие не отрывали от него взгляд. Помощник держал калькулятор и что-то быстро на нем подсчитывал, одновременно выслушивая инструкции невидимого собеседника. Он помедлил, потом что-то прошептал аукционисту на ухо и передал ему калькулятор. Аукционист бросил взгляд на помощника и нахмурился. Что случилось? Все присутствующие чуть приподнялись со своих мест.

Наконец аукционист быстро, но четко и торжественно проговорил:

— Один миллион долларов. Это шестьсот шестьдесят пять тысяч фунтов.

Публика вскочила со своих мест, словно выстрелившая пружина. Теперь зрители снова внимательно меня разглядывали.

Я понимала, что это означает: в их глазах названная цифра автоматически делала меня сверхъестественным и недоступным созданием, недостижимым идолом. Я же абсолютно растерялась.

Названная цифра подвела спектакль к завершению. Аукционист еще раз пристально оглядел зал и, перекрикивая общий шум, произнес:

— Шестьсот шестьдесят пять тысяч. Продано.

Никто не услышал последнего удара молотка.

В зале стало очень шумно; звонили мобильные телефоны, кто-то отсылал кому-то сообщения, но мое представление еще не окончилось. Сначала нужно было выбраться отсюда. Медленно повернувшись, я увидела, что Эйдан по-прежнему стоит у левого края сцены. Он хладнокровно подал мне руку и помог сойти вниз. Накинув на меня спасительную шаль с картины Энгра, он вывел меня из зала. Когда мы уходили, раздались бурные овации: зрителям требовалось выпустить пар. Журналисты кинулись за нами. Мы вышли и очутились под градом вспышек. Микрофоны почти упирались в наши лица, пока полиция пыталась оттеснить представителей прессы.

— Кто купил вас, Эстер?

— За какую сумму?

— Куда вы отправляетесь на следующей неделе?

Я заметила репортера из «ВВС» и, памятуя о том, что национальным каналам нужно давать самые лакомые куски, повернулась к ней и ее фотографу.

— Я буду в распоряжении моего покупателя в течение недели, начиная с завтрашнего дня, — сказала я бесстрастным тоном. — Он или она сможет делать со мной все, что захочет, пока это остается в рамках закона, — я услышала смех, — и происходит с моего согласия.

— Кто же покупатель, Эстер?

Тут вмешался Эйдан:

— Боюсь, что мы не можем раскрывать детали, пока аукцион официально не объявит о продаже, — так происходит и с любым другим лотом.