За сроком давности

— Терпеть таких не могу, — ответила та, поморщившись. — Он вел себя так, словно он владелец огромной фирмы, а не какого-то занюханного магазинчика. Такие как раз самые тупые и самодовольные. Подумаешь, компьютерами он торгует. Сейчас все кому не лень торгуют компьютерами.

— Я не про это спрашиваю. Мне он тоже не сильно понравился. Но я спрашиваю, что ты думаешь о его словах?

— Это про Вальдберга? — Ирина пожала плечами. — А чего еще от бабника ожидать? Свинья, она везде лужу найдет.

— Да, если не учитывать того, что Шилкину убили вчера. — Клавдия остановилась у светофора. — Да и с Василюком, как мы узнали, у него были какие-то дела. Что ты на это скажешь?

— А что я могу сказать? — Ирина пожала плечами. — Надо поехать и поговорить с ним. Этого бомжа нам все равно не скоро найдут, чего ж зря голову ломать.

— А может, и правда? — Клавдия задумчиво улыбнулась, представив себе горящие на солнце золотые купола. — Давай завтра плюнем на все и смотаемся в Сергиев Посад. Сто лет уже там не была.

ПЯТНИЦА

За окном медленно проползали белые от снега поля, полуразрушенные, словно так и не восстановленные после войны, товарные станции, по трассе лениво двигались маленькие автомобильчики.

Клавдия с тоской смотрела на проплывающий мимо унылый пейзаж и в глубине души благодарила Бога за то, что живет в столице, а не где-нибудь в провинции. Ирина сидела рядом и что-то чертила карандашом в тетрадке.

— Что ты рисуешь? — поинтересовалась Дежкина.

— Связи, — коротко ответила Калашникова.

— Что? — Клавдия не поняла.

— Связи. — Ирина оторвала взгляд от тетради и посмотрела на Клавдию. — Кто с кем был связан и по какому делу. Чаще всего человек, на котором все замыкается, и оказывается виноватым.

— Чушь какая! — Клавдия громко засмеялась, заставив весь вагон на нее посмотреть.

— Почему это чушь? — обиделась Калашникова.

— Потому что так только в дешевых детективах бывает. Ладно, покажи, что у тебя получается.

— Вот. — Ирина протянула ей тетрадь. — Все почти замыкается на Василюке. И Шилкина, и Корытов, и Шаповалов, и Вальдберг. Тот, молодой, неопознанный, на Вальдберге замыкается.

— Так-так, объясни. — Клавдия придвинулась поближе.

— Смотрите сами: Шилкина и Вальдберг вместе Василюком работали. У Вальдберга с Шилкиной, как мы знаем, были, скажем так, более тесные отношения, чем просто у коллег по работе. А с Василюком они дружили. Могли они втроем сговориться на преступление?

— Могли.

— С Шаповаловым и с Корытовым Василюк тоже связан.

— Каким, интересно, образом? — Дежкина внимательно слушала рассуждения Калашниковой.

— Я сначала тоже никакой связи не видела. А потом подняла дело Василюка. Вчера, пока вы гулять ходили. И заметила одну любопытную деталь. Шаповалов сидел с шестьдесят шестого года по семьдесят второй в колонии строгого режима при шестом горнодобывающем главке. Потом устроился в артель старателей при той же конторе. Корытов сидел с шестьдесят девятого по семьдесят четвертый. В том же лагере. Потом год мыл золото и вернулся в Москву.

— Это я и сама тебе сказала. А Василюк?

— А Василюк сидел с пятьдесят второго по пятьдесят девятый год в том же самом лагере, что и Шаповалов.

— Ну и что? Шаповалов сел на целых шесть лет позже, чем Василюк освободился.

— Правильно! — радостно воскликнула Ирина. — Но на работу в Москве он устроился только в шестьдесят девятом. Я копнула и выяснила, что приехал он в Москву и прописался тоже только в шестьдесят девятом. А это значит, что десять лет он еще оставался на Колыме. И знаете, что он там делал?

— Мыл золото? — наугад сказала Дежкина.

— Нет! Работал вольнонаемным в том же главке, что и Шаповалов. Шаповалов по специальности в зоне был слесарем. А мы знаем, что Василюк тоже отличный слесарь. Так вот в зоне он тоже руководил бригадой слесарей. Так что они точно были знакомы.

— Господи, и откуда ты все это узнала? — искренне удивилась Дежкина.

— Это ж золотые годы лагерей были, — улыбнулась Калашникова. — Тогда про каждого зека все записывали. Кем работал, какие книги из библиотеки брал, о чем в страшных снах кричал.

Клавдия была на седьмом небе от удовольствия. Не от того, что дело потихоньку раскручивалось. И даже не оттого, что всплыла связь Шаповалова с Василюком. Честно говоря, плевать она хотела и на того и на другого. Она радовалась тому, что эта молодая красивая стажерка без году неделю работает с ней и уже видит, слышит, замечает то, что даже Клавдия не сразу видит, слышит и замечает.

— Но и это еще не все. — Ирина захлопнула тетрадку.

— В каком смысле? Еще что-то?

— Я просмотрела личное дело Шрама. Знаете, когда на него было первое дело?

— Ох, уже не помню.

— В пятьдесят втором. Арестован за квартирную кражу. Но был отпущен за недостаточностью улик. А знаете, кто проходил с ним по одному делу?

— Вспомнила! — воскликнула Дежкина так громко, что люди в вагоне обернулись и посмотрели на нее как на ненормальную. — Вспомнила, откуда я его видела, этого мужика с фотографии Бербрайера! Это ж и был Василюк! Мы тогда всех его бывших подельников опрашивали, когда в розыск на Шрама подали. Но этот был в завязке, как он сказал. Ну, Ирочка, ну, ты даешь… И все равно, как ты мне объяснишь пальчики? Я вчера всю ночь голову над этим ломала.

Ирина ничего не ответила. Отвернулась к окну и принялась рассматривать проплывающие мимо черные скелеты деревьев. Клавдия заметила, что она пытается скрыть улыбку.

— Что? — Дежкина тронула Ирину за плечо.

— Нет, ничего. — Та наигранно пожала плечами.

— Ну перестань. Что ты еще раскопала?

Когда Калашникова повернулась и посмотрела на Клавдию, ее глаза блестели от возбуждения.

— На окне найдены отпечатки указательного и среднего пальцев правой руки. На дверной ручке в кухню — средний и указательный правой руки. На дверце трюмо — средний, указательный и безымянный правой руки. Правой руки, правой руки, правой руки. Везде только правая рука. Ни о чем не говорит?

— Так это… Они, значит, его руку… — от неожиданности Клавдия не могла прийти в себя. — Все так просто, оказывается? И как ты догадалась?

— Ладно вам. Просто свежим глазом посмотрела. Если бы вы сели перечитывать, сами бы заметили.

— Сергиев Посад, конечная! — передал грубый булькающий голос по селектору. — Поезд идет в депо!

На улице опять светило солнце и было даже как-то весело. Торговки тянули со станции полные баулы товара, носились по дорожкам дети, глазели по сторонам туристы.

— Ты там была когда-нибудь? — кивнув в сторону лавры, спросила у Калашниковой Клавдия. Она глядела на купола, щурясь от яркого весеннего солнца.

— Где, в музее? Не была.

— Зря. — Пропустив вперед бабку на велосипеде, Дежкина осторожно обошла огромную лужу посреди дороги, в которой уже барахтался перепачканный соляркой гусь. — Я раза три. Первый раз еще до свадьбы, потом мужа с Максимкой возила, а потом с Ленкой вдвоем приезжали.

— Мы тоже приезжали. — Калашникова ухмыльнулась. — Только меня не пустили туда. Это летом было, в жару. Ну я и оделась в шорты и в майку тоненькую без рукавов. Меня и не пустили туда. Все наши часа три там бродили, а я, как дура, должна была под стенами шататься… Интересно будет сейчас на этого Эдуарда посмотреть. Что ж в нем такое, из-за чего все женщины так к нему льнули?

— Ты, кстати, сказала, что он с тем молодым парнем как-то связан.

— Да. С тем, у которого паразит тропический в костях. Вальдберг ведь и в Индию выезжал, и в Африку, и в Швецию. Там и мог познакомиться с этим «моряком».

— Если он действительно моряк. — Дежкина задумалась. — А потом Левинсон сказал, что этот червь только в Центральной Америке водится, а в Центральную Америку Вальдберга как раз и не выпустили. Хотя они могли познакомиться и не в Центральной Америке.