За сроком давности

— Договорились. — Калашникова взяла папку.

На улице было тепло. Весну обещали раннюю, так оно и получилось. Впрочем, еще вполне могло повернуться и к зимней стуже. Приятно было перешагивать через лужи, ловя в них свое отражение.

Шаповалов, Шаповалов. Все опять замкнулось на этом Шаповалове. Тогда, двадцать лет назад, дело казалось простым и понятным, вся загвоздка была в том, что так и не удалось арестовать Корытова. Теперь все вообще запуталось. При чем тут бедная Шилкина? Как Шрам оказался в могиле раньше, чем совершил убийство? Не могли его закопать позднее, никак не могли. Кто был с ним? Кто этот парень в могиле? Зачем, наконец, убили Шрама, и кто это сделал?

В сквере снег еще не растаял. Пахло прелыми листьями и талой водой. Какая-то мамаша все бегала за своим двухлетним сынишкой. Мальчик убегал от нее, прыгал по лужам, поднимая фонтаны брызг и радостно хохоча. Все-таки то, что дети очень забавные, начинаешь осознавать только тогда, когда они уже вырастут и превратятся во взрослых дядей и тетей.

Фотографии. Нужно будет сравнить фотографию с похорон, которую Ирина привезла от Бербрайеров, и снимки всех подозреваемых. Дежкина вдруг вспомнила про ту сутулую фигуру со снимка. Где-то она точно этого человека видела…

Нужно будет завтра ехать говорить со всеми троими. Монаха и нового русского найти не проблема. С бомжем будет сложнее. Фотографию с похорон нужно будет им показать. Если не виновны, опознают. Если виновны — расколются. Хотя этот убийца, пожалуй, может и не расколоться. Он пока на несколько шагов их опережает. Очень профессионально работает. Как только чует неладное — сразу убирает свидетелей.

Да, это он три года назад убил Василюка только из-за того, что поломали могилу. А теперь вот Шилкину, как только узнал, что трупы раскопали.

Но веревочек с одним концом на свете не бывает, у каждой веревочки обязательно второй конец есть. И она, Клавдия Васильевна Дежкина, должна этот конец раскопать, как бы глубоко он ни был закопан.

— Сразу предупреждаю, у меня мало времени, так что, если можно, недолго. — Егоршев указал женщинам на небольшой кожаный диван и нажал на кнопку телефона на своем столе. — Галя, два кофе и мне, как обычно.

— Слушаюсь, Николай Андреевич, — промурлыкал приятный женский голос.

— Ну, что у вас ко мне? — Егоршев закурил дорогую сигару и выпустил под потолок облако сизого дыма. — Аудиторскую проверку мы в прошлом квартале проходили, с налоговиками у меня лады, с таможней тоже все тип-топ. И тут вдруг прокуратура.

— Мы не по поводу вашей коммерческой деятельности. — Клавдия с интересом рассматривала аляповатые картины на стенах. — Мы о делах давно минувших дней.

— Когда я челночил, что ли? — Егоршев ухмыльнулся. — Так там у меня тоже ничего такого. Или…

— Раньше. Про период вашей трудовой деятельности в качестве могильщика.

Клавдия сказала это как раз в тот момент, когда в кабинет вошла секретарша с подносом. Бедняжка чуть не уронила его вместе с посудой.

— А, вы про это… — Егоршев покраснел и бросил на секретаршу такой испепеляющий взгляд, что она стала двигаться со скоростью метеора. Когда она ушла и закрыла за собой дверь, он повернулся к Клавдии. — А погромче вы не могли? Они же ничего про это не знают. Я же их начальник.

— Ох, извините. — Клавдия виновато улыбнулась. — Не хотела вас ставить в неловкое положение.

— Ладно, что с вас возьмешь, черствые вы люди. — Николай Андреевич опрокинул в рот стопку коньяка и заел ее лимонной долькой. — Ну и что вас интересует?

— Вы помните кого-нибудь из тех, кто с вами работал?

— Всех помню. Кто вас конкретно интересует?

— Конкретно все.

— А зачем? — Егоршев ничуть не удивился вопросу.

— Надо, раз спрашиваем.

— Ну, тетя Паша была, на Библии повернутая. — Он налил еще стопку и выпил, галантно приподняв ее в честь дам. — Потом этот, бабник из дурдома. Не помню, как его звали. Он еще сторожиху пялил… Пардон, состоял в интимных отношениях.

— С какой сторожихой? — насторожилась Калашникова.

— А я помню? Шишкина или Чижкина, как-то так, короче.

— Шилкина? — уточнила Клавдия.

— Ага, точно, Шилкина! — обрадовался он. — Этот бабник пропал потом куда-то… A-а, вспомнил, его в Олимпиаду из Москвы выперли. Наверное, боялись, что он спортсменок иностранных перепортит. — Егоршев задорно гоготнул. — Ну больше его и не видели. Потом еще один был, профессор. Этого посадили. Он по пьяни то ли башку кому-то проломил, то ли ногу сломал — не помню. Потом еще слесарь работал. Васильев его фамилия была.

— Василюк, — поправила Ирина.

— Ну или Василюк, какая на хрен разница. — Скушав дольку лимона, Егоршев развернул шоколадную конфетку и отправил в рот. — Хороший был мужик, руки золотые. Больше всех на поляне имел.

— Поляна — это кладбище? — спросила Клавдия.

— Ага, оно. — Скушав конфетку, Егоршев распечатал пакетик орешков и принялся поедать их один за другим. — Этот Василюк ограды чинил, надгробия, мрамор мог левый достать, отникелировать шишечки сам умел — короче, с понятием. Сейчас уже, наверно, в директора выбился.

— Не выбился, — сказала Клавдия. — Умер три года назад.

— Правда? — Николай Андреевич забросил в рот очередной орешек. — А чего? Он же еще не старый вроде был.

— Убили его.

— Убили? Что вы говорите? — Егоршев даже не попытался изобразить удивление. Он вообще ничему вокруг не удивлялся, потому что ничего, кроме собственной персоны, не замечал. — И за что его?

— Он слишком много знал… — сказала Ирина многозначительно.

— Ну что ж, бывает. — Егоршев передернул плечами и выбросил пустой пакетик из-под орешков в корзину. — Все там будем рано или поздно.

— Скажите, а этого человека знаете? — Клавдия положила перед ним фотографию Корытова.

— Этого? — Егоршев взял снимок и наморщил лоб, заставляя мозги думать быстрее. — Он с нами не работал. Он к Василюку ходил. Какие-то у них дела общие были.

— А скажите, Василюк дружил с кем-нибудь на работе?

— Да, дружил. — Егоршев прикрыл ладошкой вырвавшуюся отрыжку. — Он с этим, с бабником дружил. Во всяком случае, работали они на пару.

Клавдия вынула из папки фотографию с похорон и протянула ее Егоршеву.

— Николай Андреевич, посмотрите внимательно. Вы никого на этом снимке не узнаете?

Егоршев потянулся за снимком, но в этот момент запищал телефон.

— Алло… Это ты, Люсек? — Николай Андреич поморщился и отвернулся вместе с креслом от женщин. — Да, еще работаю… Совещание у меня, совещание… Не знаю, когда приеду… Ну ладно, ладно. Только в следующий раз не обижайся, если я…

Но Люсек, видно, бросила трубку, потому что Егоршев развернулся обратно и швырнул аппарат на стол.

— Вот дура, блин… — Он нажал на кнопку селектора. — Галя, скажи Боре, пусть спускается к машине. И можешь идти домой, на сегодня — отбой.

Взяв, наконец, снимок, он долго рассматривал его и потом сказал:

— Там, у дерева. Это как раз и есть дядя Гена.

— А рядом с ним кто? — спросила Ирина, вытянувшись от нетерпения, как борзая перед броском.

— А рядом с ним бабник. Как же его звали, не помню… — Егоршев снова наморщил лоб.

— Эдик, — решила помочь ему Клавдия. — Эдуард Артурович Вальдберг.

— Точно, Эдик! — Николай Андреич облегченно вздохнул. — Да, это они вдвоем на снимке. А кто остальные — не знаю.

— Большое вам спасибо, Николай Андреевич. — Дежкина выбралась из этого чересчур мягкого и жутко неудобного дивана. — Вы нам очень помогли.

— Правда? — Егоршев заулыбался. — Ну приходите еще, если что. Кстати, если хотите знать, у нас самые дешевые компьютеры в городе. Если надумаете покупать, то…

— То ваш адрес у нас есть. — Дежкина вежливо улыбнулась. — А если вы вспомните что-нибудь еще…

— То у меня есть ваш телефон, правильно? — Николай Андреевич рассмеялся. — Сразу позвоню.

— Ну, что скажешь? — спросила Дежкина у Ирины, когда они вышли на улицу.