За сроком давности

Народу у лавры было столько, что не протолкнешься. И изо всех окрестных улочек все прибывали и прибывали люди.

— А почему такая толпа? — удивились Ирина. — В прошлый раз, когда мы приезжали, ничего подобного не было.

— Мама дорогая, я и забыла, что пост начался. — Дежкина остановилась и огляделась по сторонам. — Ну и где нам этого монаха искать, чтоб ему пусто было?!

Какая-то бабка, услышав ругательство Дежкиной, испуганно шарахнулась в сторону. Ирина чуть не рассмеялась.

— Вы тут не ругайтесь, а то вас на куски разорвут в порыве религиозного гнева. Мы же ему позвонили, предупредили. Он что сказал?

— Сказал, что будет ждать нас у канцелярии. — Клавдия не переставала вертеть головой. — Только где ее, эту канцелярию, найти?

— Сейчас спросим. — Ирина схватила за руку первого проходящего мимо священника и спросила:

— Молодой человек, вы не подскажете, где тут канцелярия находится?

— Я батюшка, а не молодой человек. — Священник погрозил ей пальцем. — А канцелярия сразу за трапезной.

— Извините, батюшка, но нам бы знать, где трапезная?

Священник оглядел Ирину с ног до головы, прикинул что-то в уме и наконец сказал:

— Ладно, пойдемте, провожу. Есть пока время. — И быстро зашагал по направлению к монастырю. Чтобы поспеть за ним, Ирине с Клавдией приходилось в прямом смысле слова бежать, то и дело рискуя сбить кого-нибудь с ног.

Вальдберг сидел прямо на ступенях храма и перочинным ножичком обтачивал какую-то деревяшку. Калашникова сразу узнала его. Все те же огромные уши, те же веснушки на все лицо. Еще издали заметив женщин, он встал и отряхнул от опилок рясу.

— Доброго здоровья, — поприветствовал он женщин, поклонившись. От этого поклона Клавдии стало немного неловко.

— Здравствуйте, Эдуард Артурович. — Она хотела протянуть ему руку, но постеснялась.

— Уже нет. — Он кротко улыбнулся. — Уже не Эдуард Артурович. Я теперь брат Симон. А вас как величать?

— Клавдия Васильевна. А это Ира, моя помощница.

— Ну пойдемте прогуляемся, — полупропел монах и медленно двинулся по аллее. — Погода нынче хорошая, в келье сидеть не больно охота.

— Пойдемте, — согласилась Дежкина.

— Ну, и что вас привело? — спросил он. — Вы сказали, что вы из милиции?

— Из прокуратуры, — поправила Клавдия. — Брат… Эдуард Артурович, мы приехали сюда, чтобы поговорить с вами о том времени, когда вы работали ночным сторожем на кладбище.

— A-а, помню, помню… Только называйте меня братом Симоном, еще раз настоятельно вас прошу.

— Постараюсь. Брат Симон. — Клавдия виновато улыбнулась. — Просто вы у нас проходите как Вальдберг Эдуард Артурович.

— Прохожу? — монах с любопытством, посмотрел на нее. — Где прохожу?

Дежкина вынула из сумочки фотографию и протянула ее монаху.

— Вот. Посмотрите внимательно. Вы тут никого не узнаете?

Монах долго пристально всматривался в карточку, потом извинился, достал очки и опять долго всматривался в фотографию.

— Как же не узнать? — он улыбнулся. — Тут же я. Вон там, у дерева. Я и старший слесарь наш, дядя Гена. А остальных не знаю никого. А что?

Клавдия и Ирина переглянулись.

— А вы не можете сказать, когда эта фотография была сделана? — поинтересовалась Калашникова.

— Когда сделана? — монах почесал подбородок. — Нет, не могу. Хотя постойте. — Он перевернул снимок. — Вот, тут же написано: «Второе ноября, похороны отца».

— То, что там написано, мы знаем. — Клавдия за спиной у Вальдберга показала Ирине кулак. — А вы сами вспомнить не можете? Ну, в какой это день было, почему вы на снимке оказались?

— Да вы что? — Монах посмотрел на женщин и улыбнулся. — Это ж двадцать лет назад было, откуда я помню?

— Скажите, а вы не могли бы… — начала было говорить Ирина, но монах вдруг остановился, отчего она чуть не налетела на него.

Повернувшись к Клавдии и Калашниковой, Симон строго посмотрел на них и тихо сказал:

— Будьте добры объяснить, в чем, собственно, дело. Не очень приятно сознавать, что тебя пытаются поймать на какой-то лжи. Если вы подозреваете меня в каком-то злодеянии, то прошу вас сказать, в каком именно?

— Извините, брат Симон, но пока мы не можем этого сделать, — как можно более вежливо сказала Дежкина.

— В таком случае, всего вам хорошего. — Монах поклонился и медленно пошел прочь по дорожке.

— Постойте! — Калашникова догнала его. — Подождите! Вы что, не будете с нами разговаривать?

— Нет, не буду. — Монах кротко улыбнулся. — Не хочу.

— Но мы ведь… — Ирина растерялась. — Но мы ведь можем официально вызвать вас на допрос.

— Если считаете нужным — вызывайте. А сейчас это моя добрая воля — разговаривать с вами или нет. Как и ваша добрая воля — открыться мне в ваших подозрениях. Правильно?

Ирина не знала, что ответить.

— Вы простите нас, — вмешалась Клавдия, — но мы не хотим говорить вам не потому, что боимся открыть тайну. Просто если вы узнаете, то это может повлиять на все ваши последующие ответы, а нам бы этого не хотелось. Понимаете?

— Понимаю. Но не согласен. Впрочем, ладно, ваше дело. — Симон огляделся по сторонам и указал на небольшую лавочку. — Так и быть, отвечу на ваши вопросы, а то действительно потянете меня в Москву, а у меня и тут дел полно.

— Эдуард Артурович… простите, брат Симон, вы не могли бы рассказать нам про тех людей, которые работали с вами. Ну, могильщики, сторожа, рабочие. Про этого дядю Гену, например.

— А что, его тоже в чем-то подозревают? — поинтересовался монах.

— Вот видите, — Дежкина бросила на него острый взгляд. — Хотели, чтоб мы вас подозревать перестали, а сами уже…

— Да, каюсь, грешен. — Монах на мгновение задумался. — Ну что я могу про него рассказать? Мужик и мужик. Работяга, короче говоря. Сидел, кажется, когда-то. А так ничего.

— Жена была у него?

— Нет, жены не было. — Монах помолчал немного. — Точно не было. Он все со своими железяками в столярке возился. Даже, бывало, и ночевать на кладбище оставался.

— Ночевать на кладбище. — Ирину аж передернуло. — Уж лучше домой пешком через весь город.

— А вы вот с жуликами всю жизнь общаетесь, подозреваете каждого. — Симон строго посмотрел на нее. — По мне так лучше на кладбище ночевать.

— Дружил он с кем-нибудь?

— Да не так чтобы очень. — Симон пожал плечами. — Вернее, со всеми дружил одинаково. Знаете, бывают такие люди — для всех приятели. Со всеми выпьет, всем поможет, всех деньгами выручит. Но не больше.

— Скажите, а вам с ним на пару работать приходилось? Ну там, надгробия устанавливать, ограды ставить?

— Конечно, приходилось. Я с ним почти все время и работал. Он даже просил меня, чтобы я к нему в помощники шел, но мне это было неинтересно.

— А деньги как, пополам? — поинтересовалась Калашникова, делая пометку в своем блокноте.

— Про деньги мы и не договаривались никогда. Мы работали, потом он мне платил сколько-то. А мне и неинтересно было, сколько он сам берет. Мне хватало, и ладно.

— А могилы вам копать приходилось? — вмешалась Калашникова, которой так хотелось самой раскрутить это дело.

— Приходилось, девушка. — Монах посмотрел на нее с улыбкой. — Там все делать приходилось. И копать, и закапывать, и территорию убирать.

— Ну хорошо, а кого еще помните? — спросила Клавдия.

— Всех помню, — ответил Симон, вынув из кармана четки. — Я тогда ведь только вышел из…

— Мы знаем. — Клавдия наблюдала, как ловко он перебирает бусины четок. Интересно, а он читает молитвы про себя, или это исключительно мышечный рефлекс? — Вы уж не обижайтесь, но мы все про вас знаем.

— Я и не обижаюсь. А на кладбище еще тетя Паша работала, старая такая женщина. Она вообще ни с кем не разговаривала. Она монахиней когда-то была. В гражданскую монастырь разрушили, ее на Соловки упекли. Вышла в тридцать пятом и сразу на кладбище устроилась. Говорила, что с мертвыми ей общаться приятнее, чем с нами.

— Она уже умерла?

— Да, уже умерла, наверное, — монах задумчиво смотрел на выходящих из храма людей. — Это ведь она меня, можно сказать, сюда привела.