Город

Скорее всего, он столь же беспомощно продолжал бы наблюдать за происходящим, как незнакомец погребает собой его парализованное ужасом тело, и далее всё остальное, вплоть до того момента, когда из его груди тихо выйдет последний вздох, но в этот миг краем глаза он уловил какое-то движение.

Тело незнакомца, стремительно взмывшее в воздух, столкнулось с телом его пса, столь же внезапно взвившееся с земли наперерез, вследствие чего траектория полёта мужчины была отклонена и оба существа рухнули на выгоревшую траву справа от Филиппа. Но ещё до того упасть на землю эти два тела успели переплестись в яростной борьбе.

В бешеном клубке из когтей и клыков, ногтей и зубов катавшемся в придорожной траве, Филипп видел лишь двух диких животных столкнувшихся в смертельной битве, выйти из которой суждено было лишь одному.

Ему было больно глядеть на то, что сейчас происходит с плотью его пса, преданного ему до самой смерти, и, тем не менее, он зачарованно наблюдал за тем как во все стороны летели клочки шерсти, куски плоти, алые капли крови, звуки разрываемой плоти, рычание, одинаково жуткое у обоих.

Если бы не собственные глаза Филипп никогда не поверил в то, что человеческая плоть способна вынести такое испытание. Кожа лоскутами свисала с его тела. Обнаженные мышечные волокна все в придорожной пыли с налипшими на плоть травинками. И ни капли крови, хотя она должна хлестать как водопроводного крана. Создавалось такое ощущение, что плоть эта не настоящая, лишь её имитация без боли, крови, без уязвимости.

И в том, что его, окровавленный изувеченный в жестокой борьбе, пёс начал понемногу сдавать, не было ничего непредсказуемого.

Время шло, а он просто продолжал смотреть на то как Дружок выбиваясь из сил, сдерживал натиск незнакомца и Филипп был уверен, что он будет делать это до последнего вздоха, последнего толчка сердца.

Единственное что могло вывести его из этого ступора, побудить его к действию, было так близко, у самой поверхности. Это было горькое чувство вины, оттого, что он лишь безучастно наблюдал за тем как гибнет его пёс, а он даже не попытался его спасти.

Да, отсюда необходимо было убраться в самое ближайшее время, пока у Дружка ещё есть силы удерживать этого маньяка. Когда его пёс больше не сможет продолжать борьбу, незнакомец, несомненно, примется за Филиппа.

Даже более того, он должен, он обязан это сделать, так как только что прямо на его глазах единственное существо которое действительно его любило, не раздумывая ни одного мгновения отдало за его никчемную, трусливую душонку свою жизнь. Он должен был сделать это хотя бы в память о нем, о своём друге. Для того чтобы его жертва не была напрасна.

И он побежал.

* * *

В просторном здании автовокзала было на редкость тихо, однако погружённая в себя Виктория этого совершенно не осознавала.

Прислонившись спиной к твёрдой спинке кресла из тёмного пластика и уставившись куда-то в одну точку на растрескавшейся стене, она вряд слышала регулярные извинения диктора отменяющего очередной рейс по техническим причинам (в это странное утро большинство автобусов, словно кануло в чёрные дыры, так и не выйдя в рейс). Всё, что в данный момент окружало Викторию, было не в состоянии пробиться сквозь неприступные стены, отгородившие её сознание от остального мира, и этими стенами были её мысли.

Эти размышления помогали Виктории собрать все разрозненные фрагменты её жизни воедино, придать ей какой-то смысл, помочь ей разобраться с очередным жизненным ненастьем.

Возможно, имя Виктория данное ей при рождении родителями в каком-то смысле предопределило всю её дальнейшую судьбу. Имя Виктория означало победу, и она неизменно к ней стремилась. Но то чего не было в этом имени, так это упоминания о борьбе, которая приводит к той самой победе. Эта борьба могла быть и тяжёлой, и долгой, и упорной, но, в конце концов, она неизменно добивалась того, за что так настойчиво боролась.

Оглянувшись назад в прошлое, она легко могла разглядеть те самые победы, ставшие результатом постоянной, непрекращающейся борьбы: десять лет и окончание средней школы, пять с половиной и получение высшего юридического образования, затем ещё пять на создание собственного успешного дела. И вот теперь перед ней встала пожалуй самая серьёзная проблема из все тех, что до этого встречались на её пути, а именно борьба за собственную жизнь.

Рак — вот что теперь стояло на её пути.

Борьба с болезнью была изматывающей не только моральном плане, но и в финансовом тоже. Для того чтобы свести концы с концами ей пришлось продать дело, в которое она вложила столько времени и здоровья, продать свой роскошный автомобиль, переехать в однокомнатную квартиру оставшуюся от матери и продать свою трёхкомнатную.

Она не считала, что всё это слишком — ведь если конечная ставка в этой борьбе была её собственная жизнь, то победа всего этого стоила.

Помимо того, что ей пришлось отказаться от всего того, что до этого составляло её жизнь, она лишилась и всех тех так называемых друзей окружавших её когда-то, оставшись один на один со своей бедой. Однако и это её не особо тяготило.

Всё чего Виктория сейчас так страстно, отчаянно хотела — это жить.

Она была ещё слишком молода, и искренне надеялась на то, что если бы ей удалось выкарабкаться, то у неё наверняка ещё хватило времени и сил, для того чтобы вернуть себе то, от чего ей пришлось отказаться и более того, даже приумножить свой капитал. Но для этого ей нужно было лишь одержать очередную победу, теперь уже над самой смертью.

Внезапно что-то заставило выйти её из транса: какие-то непривычные звуки, внезапно возникшие со стороны входа в зал ожидания.

Вздрогнув всем своим болезненно худощавым пожелтевшим тельцем, Виктория повернула своё лицо в сторону потасовки завязавшейся у больших стеклянных дверей…

* * *

В этом неожиданно возникшем, странном одиночестве Анфиса чувствовала себя неуютно. Она испытывала ощущение тревоги, обильно сдобренное едким чувством необъяснимого страха.

Возможно, что всему виной было её опасение по поводу возможной беременности. Именно оно настолько обострило её чувства, что даже это безлюдье, необычное конечно, но наверняка имеющее вполне рациональное объяснение, заставило её столь сильно нервничать.

Пытаясь взять себя в руки, Анфиса укорила себя за все эти глупые страхи, которые она расценивала не иначе как детскую боязнь внезапно остаться совершенно одной без умных добрых и заботливых старших.

Анфиса ясно понимала, что время от времени каждый, в той или иной мере, испытывает странные и порой необъяснимые обычной логикой ощущения, которые и называют предчувствиями. Обычно они вообще ничего не значат, так как если очень этого хотеть, то знаки грядущих ненастий или удач (всё зависит от того, что ты пытаешься найти), можно отыскать где угодно и в чём угодно. Однако, как бы она себя не настраивала, не успокаивала, ожидание чего-то недоброго всё равно её не отпускало.

Если бы Анфиса только знала о том, что предчувствие её действительно не обманывает и какая неотвратимая беда нависнет над ней в самое ближайшее время, то наверняка бежала бы из последних сил в поисках спасения.

* * *

Единственный уцелевший глаз Дружка начал медленно тускнеть, но он всё ещё продолжал мёртвой хваткой своих челюстей сжимать голень мужчины, и никакая сила не в силах была оторвать его от этого тела.

Ещё одно недолгое мгновение и пёс сделал свой последний выдох, но челюсти, сведённые смертельной судорогой, так и остались сжатыми навечно.

Почувствовав, что сопротивление, наконец, сломлено безумец, не обращая внимания на бездыханное тело, волочащееся за ним при каждом шаге, начал преследование Филиппа.

Даже после своей смерти Дружок всеми силами старался задержать маньяка. Он был беззаветно предан при жизни и, как оказалось, даже после неё…