Страница 6 из 15
Конечно, вопросов было много, но ошарашенные монологом своего нового начальника, удивлённые немыслимыми оборотами морской лексики («кубрик для отхода ко сну», «гальюн», «сход на берег запрещён» и т. п.), мы без излишней в таких случаях сутолоки получили ответы на интересующие нас вопросы, касающиеся бытовых условий и распорядка дня во время сдачи приёмных экзаменов.
Все мы, воспитанники первого курса училища, в основной массе, были 15–16 летними юношами 1930–1931 гг. рождения, может быть, ещё не до конца расставшиеся с детством, но в мечтах уже полные сил и энергии для больших свершений на морском поприще. Но не все выдержали проверку временем. Некоторые, ещё будучи абитуриентами училища, тяготились муштры, попав в военную среду со своими уставным порядком и воинскими требованиями. Абитуриенты, не сдавшие вступительные экзамены или не прошедшие по состоянию здоровья медицинскую комиссию на годность к военно-морской службе, были отправлены домой. Им были выписаны проездные документы для приобретения проездных билетов. Несколько человек из нашего потока абитуриентов не прошли мандатную комиссию, им также были выданы проездные документы для возвращения к месту своего постоянного места жительства. Но были и такие, правда, их было немного, которые тяготились военным порядком, они отказались от сдачи экзаменов или прохождения медицинской комиссии. Проездные документы для возвращения домой таким горе-абитуриентам не выдавались, а их родителям сообщалось о создавшейся ситуации.
Я же приёмные экзамены сдал успешно. К нам на первый курс был переведён Саня Вольфсон из расформированного училища химзащиты. Перевели без экзаменов и лучших выпускников Школы юнгов[1] из Кронштадта – Володю Живова, Флорентина Николаева, Юру Лебедева и др. Все они, за исключением Моренова, которого за что-то после второго курса подготовительного училища отчислили, успешно закончили ВВМПУ и ТОВВМУ. А Володя Живов, как отличник учёбы, воспользовался правом выбора военного вуза, и его направили в Севастопольское Высшее военно-морское училище.
После зачисления кандидатами в училище на соответствующий курс (первый, второй, третий) нас распределили по ротам и учебным классам, познакомили со своими командирами и воспитателями. В классе одного из воспитанников назначили старшим (старшиной). Познакомили с распорядком дня в училище, с правилами поведении воспитанников в увольнении.
Гражданская одежда зачисленных в училище была уложена в вещевые мешки с бирками, на которых обозначались фамилии воспитанников и номер роты. Вещевые мешки мы сдали на склад вещевого и шкиперского хозяйства училища для хранения. Желающие могли переслать свои вещи родителям за свой счёт. Нам выдали рабочую форму одежды второго срока и бескозырки без ленточек. До начала учебного года нас направили на трудовую практику в Шкотовский район Приморского края на уборку сена в военном совхозе Тихоокеанского флота. Конечно, мы понимали, что это было своего рода испытание на «трудности и лишения военной службы» и в то же время, – ответ на вопрос: «Сможет ли воспитанник жить и учиться в отрыве от семьи в условиях суровой воинской дисциплины?» Трудовая практика длилась в течение августа. Мои товарищи-воспитанники выдержали испытание временем. Никто из нашего класса (взвода) не подался «на гражданку» из системы подготовительного училища.
Впечатлений на трудовой практике было много. К примеру, одно из них. Я впервые в жизни здесь, на сенокосе, увидел живых змей. В наших климатических условиях Сковородинского района Читинской области, где я раньше (до подготовительного училища) жил с родителями, змей нет вообще, во всяком случае я их не видел. В народе наш район называли зоной вечной мерзлоты. В народе даже сложили частушки: «Ерофей, Ерофей – новая планета, десять месяцев зима, остальное, – лето». До сих пор я остерегаюсь от встреч с ползучими гадами, так как не могу отличить, например, гадюку от ужа или щитомордника. На покосе же в Шкотовском районе во время трудовой практики змей было множество. Когда приходилось переворачивать сено для просушки под ярким приморским солнцем, из-под каждого скошенного рядка душистого сена выползали по несколько гадюк. Я понимал, что нельзя уничтожать всё живое в природе, но не в силах был удержаться, чтобы с испугу не расправиться с несколькими из них с помощью вил. «А вдруг, это были безобидные ужи или полозы», – сверлила мысль, но было уже поздно.
После окончания трудовой практики нас возвратили в училище для занятий. К тому времени приём кандидатов на курсы обучения ВВМПУ был уже закончен. За время поступления в училище и трудовой практики воспитанники сблизились, образовалось несколько неформальных дружеских групп по принципу землячества или по интересам. При первых встречах обычно звучало: «Ты откуда?» или «Каким спортом занимался?» Так, моими первыми закадычными друзьями стали Григорий Базалий с железнодорожной станции Кагановичи (ныне г. Екатеринославка) и Василий Пошивайлов со станции Завитая Амурской области, а также Анатолий Скопинцев из Спасска-Дальнего Приморского края. Другими моими друзьями стали Николай Горюнов со станции Карымская Читинской области, Иван Свищ из Красноярска и Юрий Литвинцев из Владивостока.
К сожалению, перечисленные выше друзья уже ушли в мир иной. Среди ещё ныне живущих следует отметить Василия Ивановича Пошивайлова, проживающего в Севастополе. Известно, что после училища он служил на пл 613 пр. на Черноморском флоте, затем, на пл. 633 пр. на Северном флоте, впоследствии командовал пларк К-175 на ТОФе. После ухода в запас длительное время (1982–2012) руководил Севастопольской детской морской флотилией им. Адмирала Флота Советского Союза Н. Г. Кузнецова. Подробнее о нём см. п. 1.8.1 (пп. 14).
После трудовой практики и возвращения в училище нам выдали новую суконную форму одежды первого срока, новые хлопчатобумажные рабочие брюки и рубаху, кожаные хромовые ботинки чёрного цвета, а также рабочие яловые ботинки (их мы называли «гадами» или ещё более круто, – «гавнодавами»). Выдали, кроме того, на радость нам настоящие морские бушлаты и суконные шинели чёрного цвета, зимние шапки-ушанки и новые бескозырки, на лентах которых красовалась надпись «Подготовительное училище». Погончики на рубахах и погоны на бушлатах и шинелях имели белую окантовку, а в центре, – якорь красного цвета. На рукаве бушлатов и шинелей красовались угловые нашивки красного цвета (количество угловых нашивок соответствовало курсу обучения, – 1, 2 или 3). Военную форму одежды воспитанники содержали чистой, опрятной, брюки и суконные рубахи – отутюженными. За этим следили командиры рот и воспитатели, повседневно проверяя форму одежды и личную опрятность воспитанника на построениях и строевых занятиях.
1.4 Наши командиры и преподаватели
1.4.1 Командиры (начальники)
С момента образования Владивостокского военно-морского подготовительного училища (ВВМПУ) в 1944 году и до его расформирования в 1948 г. его начальником был капитан 1 ранга Георгий Васильевич Парийский (впоследствии – контр-адмирал), 1904 г. рождения, окончивший ВВМУ им. М. В. Фрунзе в 1928 году. Он прошёл большой путь корабельной и штабной службы на Балтийском и Тихоокеанском флотах. Начинал корабельную службу вахтенным помощником эскадренного миноносца, служил флагманским связистом дивизиона СКР и бригады заграждения и траления. Командовал тральщиком и эскадренным миноносцем, а также строящимся в Комсомольске-на-Амуре крейсером «Каганович». Последняя корабельная должность Георгия Васильевича Парийского – начальник штаба отряда вновь строящихся и капитально ремонтирующихся кораблей в г. Комсомольске-на-Амуре. Эту должность Г. В. Парийский занимал с 1942 года. В 1944 году он был переведён на должность начальника ВВМПУ в г. Владивостоке. По моему личному впечатлению, а также по отзывам моих однокашников нашего курса набора 1946 года, это был спокойный и требовательный начальник, снискавший уважение воспитанников. Свою требовательность он сочетал с заботой о подчинённых.
1
В соответствии с правилами орфографии военное учебное заведение, в котором подростки осваивали азы военно-морского дела, следовало называть Школой юнг. Однако, в 1943–1945 гг. такая школа в Кронштадте официально называлась «Школой юнгов», о чём свидетельствует хотя бы надпись на бескозырках юных моряков Кронштадта (см. с. 100)