Кошки-мышки

Мартинес с улыбкой отмечает интерес Филипа к Андреа и даже сочувствующе кивает моментально отлученной от губернаторского тела Роуэн. Неплохая первая леди из нее была – она не теряет лица, не слушает шепот за спиной, демонстративно не замечает торжествующих улыбок Дейзи и держится со всеми преувеличено вежливо и приветливо. Мартинес даже уважать ее начинает. Надо же. Не ожидал.

А впрочем, Блейк умеет выбирать себе постоянных женщин – ему нравятся сильные духом, знающие себе цену, и даже умные. Интересно, он настолько уверен в себе? Или где-то в чем-то самоутверждается за их счет? За счет того, что такие рядом? Хотя они ведь все – приходят сами. Ведутся на что-то. Природный магнетизм, что ли? Неуловимый флер опасности, исходящей от Губернатора, которого они все видят милым, разумным правителем, а не тем, кем он является на самом деле. Хотя кем же он является? Мартинес не знает. Но иногда кажется, что безумцем.

Который все же зря доверял Диксону. Отпустившему Мишонн, привезшему сюда чужаков, за которыми пришли еще люди, сбежавшему со своим совсем диким на вид братом. А теперь город постоянно в напряжении – жители знают не обо всем, но Блейк все чаще и чаще говорит о войне, проверяет бойцов, осматривает оружие и строит планы, запираясь с Мартинесом и Шупертом в кабинете. А его новая любовница Андреа ничего не понимает – только мечется между тюрьмой и городом, пытаясь что-то решить. Но пока договаривается только о завтрашних переговорах на нейтральной территории. Исход которых предрешен – что бы ни ответили чужаки, Губернатор уже не откажется от своей идеи – он перебьет их, как слепых котят. Когда наиграется.

- Эй, красавица, встречай! - открывает Мартинес давно уже выданным ему ключом дверь квартиры Минни и не сдерживает улыбки при виде ее виновато округлившихся глаз.

Она торопливо поднимается с кресла, но предельно осторожно откладывает в сторону книжку, и спешит на кухню, растерянно оглядываясь. Как всегда, забыла обо всем и потеряла счет времени. И это совсем не злит и не раздражает – Мартинес готовит гораздо лучше ее. А может быть, это ее хитрость? Этот округленный рот и виноватый вид? И она давно уже поняла, что он только рассмеется и перекусит чем-то, не требующим готовки. Или же сам сделает ужин.

Несколько месяцев – и это становится привычным. Место, куда хочется приходить, почти уже не наведываясь в свою квартиру. Место, от которого не хочется отдыхать. Место, где его всегда ждут. Такая тихая, спокойная, ненавязчивая рутина – она засасывает его медленно, но верно. И не нужно никому ничего говорить. Хотя все уже знают – Мартинес наведывается к той немой библиотекарше. И, как ни странно, всем все равно. Разве что Дейзи по-прежнему злится. Разве что некоторые женщины смотрят задумчиво и непонимающе. Разве что приятели шутят на дежурстве, пытаясь выведать, что же такого особенного умеет эта малышка. Которая, по их словам, идеальна уже одной своей немотой.

А еще тем, что всегда слушает. Закрывает книжку, улыбается в нужных местах, кивает и берет за руку. В любой ситуации смотрит понимающими серыми глазами и, кажется, поддерживает каждое его решение. Верит каждой попытке оправдать себя. С интересом выслушивает о его прошлом, о том, что происходит сейчас, и о том, что Мартинес думает по этому поводу. Он говорит ей слишком много – поначалу незаметно для себя, потом с опаской, а со временем – свободно. Такое облегчение просто высказаться – сказать все, зная, что тебя поймут. И никому не расскажут. Ни о чем. Никогда.

- Знаешь, красавица, не иди завтра в библиотеку, ладно? - устроив голову на ее коленях, он вглядывается в удивленные серые глаза и улыбается при виде почти обиженного выражения лица. - Я знаю, что говорю. Мы уедем утром. Лучше не выходи из дома. Побудь тут. У тебя же все есть? Ну, вот и посиди денек в квартире. Не открывай никому. Скорей всего, все в порядке будет, обычные переговоры. Но лучше начинать готовиться… к войне. Не бойся, красавица, тебя это не коснется, я позабочусь.

Но она, кажется, совсем не боится – тихо улыбается и смотрит куда-то вдаль, машинально царапая короткими ногтями грязно-желтую обивку дивана, думая о чем-то своем. Интересно, о чем же?

========== Глава 24 ==========

Он возвращается поздним вечером, уставший, без сил, проведя несколько часов за планированием завтрашнего нападения на тюрьму и попытками не вспоминать мертвого Диксона. И ведь другом близким не был, а все равно тошно. Тот, кто мог перепить любого, тот, кто не боялся ничего, тот, кого переговорить не смог бы никто, превратился в безмозглую тварь с мутными глазами и единственным желанием – есть. И даже последней дани уважения бывшему напарнику нельзя было оказать – Блейк хотел оставить того. Для брата.

Открывшая дверь Минни почему-то не спешит бросаться на шею Мартинесу – неужели нисколько не волновалась? Или слышала, что они вернулись? Скорей всего. Она смотрит на него широко раскрытыми глазами, сжимает сложенные перед собой ладони в умоляющем жесте и кривит губы. Может быть, у него что-то на лице написано? То, что ее пугает? Или она уже переживает о завтрашнем дне?

Отмахнувшись от ужина – Мартинес поел у Губернатора, он устало падает на кровать, стягивая футболку, обхватывая руками подушку в усталости. Обычно именно она так делает. Делает, касаясь рукой чего-то ледяного, твердого… острого. Он изумленно достает из-под подушки нож и переводит уставший взгляд на стоящую рядом с кроватью Минни, которая снова кусает губы. А ведь почти избавилась от этой глупой привычки за последние месяцы.

Зачем ей оружие в постели? Она боится? Чего? Кого? Его? Смешно. Нет, это определенно смешно. Значит, здесь был кто-то еще. Кто-то, не слышавший о связи девушки с Цезарем Мартинесом или, наоборот, слышавший и решивший…

- Эй, красавица, это что? Зачем это тебе? Тебя кто-то обидел? Сюда кто-то приходил? Ты кого-то боишься? Ну же, давай, говори, я разберусь, - заваливает он ее вопросами, пытливо заглядывая в лицо и все же, несмотря на полное доверие, ища хотя бы искорку страха в ее глазах.

Но Минни неопределенно качает головой, пожимает плечами, склоняется над ним и медленно рисует пальцем на его груди одно короткое слово: «война». Перехватывает его руку, мягко гладит сжимающие нож пальцы, вынимая и вдруг улыбаясь. Вглядывается в глаза, словно ища чего-то, и касается холодным лезвием его обнаженной кожи. Скользит острым кончиком по щеке, замирает на шее и снова смотрит пытливо. А он усмехается – ему нравится эта игра.

Она торопливо облизывает губы и забирается на постель, становясь на колени, нависая над ним, мучительно медленно ведя нож ниже, заставляя тяжелей дышать, не отводя взгляда от ее серых глаз с расширенными, черными, как бездна, зрачками. Когда нож приближается к поясу его штанов, Мартинес резко хватает ее за запястья, отбирая нож, подминая Минни под себя, комкая в пальцах серое платье, которое ему все равно никогда не нравилось, натягивая ткань и разрезая. Ее частое хриплое дыхание, приоткрытые губы, белая кожа, огромные, на пол-лица глаза – все это позволяет забыть об усталости, вспоминая азарт сегодняшнего боя, думая о завтрашней победе и кромсая острым лезвием нижнее белье.

На молочно-белой груди появляется ярко-алая царапина – следовало быть осторожней, и он касается раны языком, зализывая, уже не сдерживая рычания, отшвыривая оружие куда-то в угол и наваливаясь на выгибающуюся ему навстречу Минни. Ей тоже нравятся подобные игры. Может быть, и нож за этим положила?.. Умница.

Утро начинается очень рано, и Мартинес чертыхается, обжигаясь горячим кофе и в очередной раз наставляя сидящую тут же, за столом, Минни. Которую он без особых проблем отмазал от участия в военных действиях. Ему поверили на слово – ей оружие в руки лучше не давать. Она не совсем в себе, и толку от нее не будет, даже наоборот. Впрочем, Цезарь и сам бы не дал никакой гарантии по поводу того, как именно поведет себя эта девушка, окажись она вдруг в эпицентре военных действий, даже с учетом того, что войной подобное назвать сложно – сколько там их, в тюрьме? Так… побоище.