Кошки-мышки

Всего несколько минут, всего несколько шагов, скрип двери и знакомый запах книг. В библиотеке слишком мало посетителей – всего парочка стариков. Весной никому не хочется сидеть в мрачноватом помещении и читать скучные книги. Никому, кроме вертлявого паренька. Одного из тех, которые появились у них зимой. Как там его? Гарджулио?

Тот крутится рядом с улыбающейся Минни и что-то ей рассказывает – восторженно, многословно. И нет никаких сомнений, на что он надеется. И видно, что ему плевать на разницу в возрасте, на немоту и чрезмерную худобу девушки. Ну да, перебирать не время. Мартинес стоит у входа и смотрит, с трудом сдерживая желание подойти, взять парня за ворот его куртки и убрать от своей собственности. Парой слов, а лучше всего – ударов, объяснить раз и навсегда, чья она. И чьей останется.

А Минни делает вид, что не замечает его, слушая парня и беззвучно смеясь. Она выглядит совсем другой – простой, свободной, расслабленной. Такой, какой почти никогда не бывает в обществе Мартинеса. Почему? Этот малец ей больше нравится? Он ее больше привлекает? Или она просто дразнится? И у этой – свои игры?

Зашедший в библиотеку Диксон отбивает всю охоту сделать шаг вперед и попытаться разобраться, что здесь вообще происходит. Приятель, как обычно, громко шутит и требует себе чтива на ночь «погорячее», а Мартинес тихо покидает библиотеку. Так странно думать о том, что эта серая мышка может быть нужна еще кому-то. Так необычно видеть, как кто-то смотрит на нее с восхищением. Такое непривычное чувство. Ревность? Смешно даже. Мартинес вообще когда-то кого-то ревновал?

Сразу после проверки всех постов он идет к Минни, забывая о том, что не собирался. Настойчиво стучит в дверь, безмолвно заходит в квартиру и вглядывается в серые глаза. Девушка едва заметно улыбается, словно понимает его злость – наверняка ведь успела заметить его в библиотеке. Она ведь немая, а не слепая. Обо всем догадалась и смеется. Над ним?

- Ну и как это понимать, красавица?

Ее насмешливый взгляд заставляет забыть о ее слабости. Минни кривится от боли, и Мартинес медленно разжимает пальцы, сжавшиеся на ее белом запястье. Непонимающе смотрит на красный след, оставшийся на коже, и снова пытливо поднимает глаза – да, он ревнует.

========== Глава 23 ==========

Нелепые старые обои в светлый горошек на бежевом фоне – Мартинес смотрит куда угодно, лишь бы снова не схватить эту, вдруг с вызовом приподнявшую подбородок, девушку. Чтобы не причинить ей боль, не встряхнуть, не стукнуть о стену, не коснуться пальцами ее шеи, сжимая и заставляя, наконец, показать эмоции. Не те: полуудивленные, полубезразличные, полунасмешливые. Нет, настоящие – так, чтобы взрыв страсти. Так, чтобы слезы градом. Так, чтобы смех до подкашивающихся ног.

А может быть, она так просто не умеет?

- Мне не нравится тот парень, который возле тебя крутится. Гарджулио, да? - наконец поясняет Мартинес, возвращаясь взглядом к терпеливо ожидающей его ответа Минни, прислонившейся к стене и ни капли не удивляющейся его словам – тому, что он заговорил о ее ухажере.

Она даже улыбается одними уголками губ – секундное, короткое движение. Но он замечает.

- В игры решила поиграть, девочка? Давай начистоту – ты со мной? Не люблю недопонимания, - он предпочитает показать напускное равнодушие и чуть ли не добродушие – пытаясь обмануть даже самого себя.

Она медленно кивает – легко, плавно, почти что неуверенно. Но он видит.

- Отлично! Тогда ты должна знать, красавица – ты моя. И только. Понять и уяснить. Я не позволю выставлять себя идиотом. А если тебе что-то не нравится, или ты чем-то недовольна, чего-то хочешь, ты можешь сказать. Поговорим, решим. Хорошо? - Цезарь говорит с ней медленно, размеренно, словно предполагая, что она с трудом понимает.

Она кусает губы – привычный, до сих пор раздражающий жест. И он снова злится.

Поднимает руку и прижимает пальцы к ее теплым влажным губам, на секунду представляя, что она его сейчас укусит своими маленькими зубами. Но Минни только покорно замирает, позволяя касаться своего лица и смотря куда-то в сторону. Так, словно он даже внимания не стоит. Так, словно ей все равно. Так, словно она не слушала его слова.

Она вдруг берет его за руку и ведет в комнату. Торопливо и как-то суетливо пытается расписать ручку на белой странице блокнота и кривится, смешно злясь на неудачу. Мартинес хмыкает, расслабляясь, падает на диван рядом с Минни и закуривает – в этой квартире разрешения можно не спрашивать. Ни на что. Здесь можно делать все, что угодно. С ней можно делать все, что угодно. Он может делать все, что угодно. И к черту все эти разговоры, может быть, она, в самом деле, глуповата? Немного тронулась умом однажды, потеряв не только дар речи, но и часть рассудка? Может быть, он много от нее требует?

А с Гарджулио можно разобраться самостоятельно, нагрузив работой и сказав всего несколько слов – парень должен быть неглупым, поймет, что нарываться и болтать не стоит. Один разговор, и он будет обходить библиотеку десятой дорогой, прижимаясь спиной к внешним стенам города и старательно отводя глаза. Глупая надуманная проблема – эту женщину у Цезаря никто не уведет. Не посмеют. И она – уйти – не посмеет. А значит, проблемы нет. Проблема решена.

Мартинес довольно расправляет плечи, поглядывая в сторону Минни, так и не добившейся никакого толка от ручки и уже мусолящей языком карандаш. Неужели она решила что-то ответить ему? Сказать, что хочет или что ей не нравится? Неужели вдруг захотела обсудить их отношения? Пообщаться, едва ли не впервые нормально, а не жестами, кивками, взглядами и прикосновениями. Что ж, даже интересно.

- Равные условия. Я твоя, но и ты – мой, - читает он вслух и не сдерживает смеха при виде выжидательного выражения лица, кажется, обидевшейся на его реакцию Минни. - Эй, детка, да не дуйся ты! Ну, равные, так равные, я же не против, красавица! А ты, никак, ревнуешь?

Ему снова сложно сдержать довольную усмешку – он уже успел забыть о своей ревности и наслаждается тем, что ревнуют его. Тем, что она ревнует, тем, что так самонадеянно заявляет свои права на него и, наконец, проявляет хоть какие-то эмоции. Одним только решительным кивком признается в том, что он что-то значит.

Уже спустя минуту она хитро улыбается, медленно касаясь указательным пальцем его цепочки и притягивая к себе. Так же неторопливо целует, и, кажется, видит все, все замечает и все понимает – эту свою странную, почти мистическую власть над ним. Он не знает, почему так хочет эту маленькую, чересчур худую и, в общем-то, совсем не в его вкусе девушку. Да и не думает – зачем? Когда можно откинуться на спинку дивана, забывая обо всем, кроме невесомого тела, устроившегося над ним, кроме белой, покрытой синяками от его прошлых неосторожных движений, кожи, кроме тонких губ со вкусом крови и ментола, кроме серых, потемневших глаз с расширенными зрачками.

И конечно, уже нет сил спрашивать себя, как она так умеет – заставлять вжиматься затылком в холодную стену, выдыхать сквозь зубы стон, комкать в повлажневших ладонях лежащее на диване одеяло, а потом касаться ее прохладных, таких угловатых и так плавно движущихся бедер, опуская сильным, резким рывком, управляя ею, словно послушной куклой. Его куклой. Его собственной.

***

Смешно, но перемены в Вудбери принесли с собой две женщины. Одна слишком белая, вторая – совершенно черная. Одна доверчивая, понимающе кивающая, светлая, уставшая, восторженно поглядывающая по сторонам. Вторая подозрительная, насмешливо ухмыляющаяся, темная, настороженная, задумчиво смотрящая на каждого. Такие разные. И обе – чужие.

Не обращая на них внимания, Мартинес только краем уха слушает возобновившиеся рассказы Мэрла о его младшем брате, который где-то там – несомненно – жив. Который, по словам Андреа, даже важным членом группы стал. Наверное, таким же, как и его старший брат – один из помощников лидера, помогающий тому выполнять всю черную работу. Дикий, неуправляемый, себе на уме – что бы там окружающим и даже, возможно, самому Блейку не казалось.