Кошки-мышки

- Что случилось? Эй, красавица, ну не томи, давай уже, - улыбается он, стараясь выглядеть достаточно беспечным и не скользить по ее, такой идеальной, фигуре настороженным взглядом.

- Ну, понимаешь… Ты только не подумай. Я совсем не ожидала! Ведь мы всего один раз тогда… помнишь, ну той ночью, когда, ну… И мы тогда забыли, а я посчитала потом, день вроде был совсем безопасный, и не придала значения. А теперь… - она наивно хлопает глазами и неуверенно улыбается, словно ждет ответной улыбки.

- Я не понял, красавица, ты вот это сейчас на что мне намекнуть пытаешься? - напрягается мужчина, уже даже есть расхотевший, и пытается прикурить, тряся рукой отказывающуюся работать зажигалку.

- Цезарь, я не намекаю. Я прямо говорю. Тест показать? - ее улыбка превращается в торжествующую.

Дейзи словно не замечает его реакции на свои слова. Она сидит вся такая светлая, вся такая приторно-сладкая и невыносимо-глупая и из-под ресниц смотрит на понятия не имеющего, что делать, Мартинеса. Осторожно обводит кончиком языка губы и медленно устраивает обе ладони на плоском, обтянутом синим платьем животе.

- Дейзи, милая, - забывает он о привычной «красавице», стараясь выглядеть максимально убедительным. - Это ведь… Ну, мало времени прошло? А значит, что-то можно сделать? Ты же не планируешь… черт побери, какие дети?! Ты за стену давно выглядывала? Тебя на экскурсию сводить, а, детка? Может быть, выйдешь туда, прогуляешься, чтобы выбить из своей красивой головы мысли о…

- Прекрати! - резко встает она, отступая на шаг. - Сделать ничего нельзя. Я не буду. Я понимаю, что мы не собирались. Я тоже не хотела. Но так получилось! И это ты виноват! Это ты забыл обо всем тогда! Учись отвечать за свои поступки, дорогой. И я вообще не понимаю, почему ты так… с нами. Ты подумай: мы живем в городе, все есть и всегда будет. А те уроды рано или поздно умрут все. Все будет хорошо. Ты же такой сильный, ты сможешь защитить и меня, и нашего малыша. Я люблю тебя, и мы будем счастливы. Я понимаю, для тебя эта новость…

- Хватит, - он слышит свой окрик, будто со стороны, и тоже встает.

Отшатывается от тянущихся к нему рук и торопливо шагает к двери, захлопывая и оказываясь на улице. Идет к себе, но уже через час мыслей, которые крутятся только вокруг одного, снова натягивает куртку, спеша в сумерках в чужую, темную и холодную квартиру.

Туда, где можно, не задумываясь, пройти на кухню, видя привычные консервы с хлебом, и кивнуть в ответ на вопросительный взгляд девушки, доставшей из шкафчика принесенный им для себя виски. Туда, где он будет торопливо ужинать, косясь на склоненную над книжкой темную макушку и курить в тишине. Туда, где так спокойно.

- Минни, - мужчина улыбается при виде того, как она вздрагивает, слыша это свое-чужое имя, и вглядывается в ее лицо. - У тебя были дети?

Девушка хмурится и отрицательно мотает головой, вопросительно глядя на мужчину, который впервые задался таким незначительным и в тоже время важным вопросом. Наверное, она ожидает расспросов о муже, парне или работе, но ему сейчас совсем не до того.

- А хочешь? - Мартинес пытливо смотрит в расширяющиеся серые глаза и шумно выдыхает при виде того, как отчаянно мотает девушка головой. - Хоть одна нормальная…

Он произносит последние слова шепотом, но почему-то кажется, что Минни все слышит. Слегка улыбаясь, подливая ему выпивку, пододвигая пепельницу и тайком наблюдая. Но эти взгляды украдкой, то и дело бросаемые на него, Цезаря не раздражают. Даже успокаивают. Словно девушка его понимает и поддерживает. Интересно она и в самом деле… понимает? Все видит, все слышит и все знает? И как давно знает? Может быть, еще с того вечера? Может быть, потому она и плакала? Мартинес смотрит на нее, увлеченную чтением, и понимает – спрашивать нет смысла.

Подхватывает ее, свернувшуюся на стуле, на руки и смотрит в удивленные глаза, в глубине которых видна какая-то странная насмешка. Она осторожно опускает книжку на стол и касается ледяными ладонями его спины под рубашкой. Заставляя сделать несколько шагов в комнату. Чтобы потом лежать в темноте, прижимая к себе ее тело, и размышляя о том, что можно сделать с внезапной проблемой. Найти нужные таблетки и подбросить в еду? Толкнуть и заставить поверить себя, что сделал это случайно? Или и вовсе что-то… кардинальное. Ему не нужна Дейзи, ему не нужны дети. Ему никто не нужен. И их не будет. Как-нибудь.

Мартинес не спит, судорожно перебирая возможные варианты, вдыхая ментоловый запах черных спутанных волос и машинально поглаживая плоский, мягкий живот напряженно замершей рядом девушки.

========== Глава 19 ==========

Пробуждение в ее квартире всегда пахнет сигаретами с ментолом. А еще – плохо приготовленным кофе, сыростью и чем-то неуловимым, легчайшим, обволакивающим – холодом. Рядом слышится шорох, и Мартинес осторожно тянется рукой, скользя по шершавой остывшей простыне, не находя ничего – никого. Он едва заметно приоткрывает веки и смотрит на устроившуюся на кресле девушку.

Странно, но сейчас она кажется совсем другой. Что-то, чему нельзя подобрать названия, невозможно понять, только ощутить где-то там, в глубине души. Почти красавица – гордая посадка головы, идеальная осанка, копна темных волос, задумчивая улыбка на губах, мечтательный взгляд, смелые движения. Он смотрит и не понимает. Где она, та испуганная зажатая и неловкая Мышка? Может быть, сейчас случится чудо, он распахнет глаза, а она рассмеется звонким смехом и пожелает ему доброго утра? Или это все – сон?

Цезарь приподнимается на локтях, не сводя взгляда с Минни, которая, заметив его пробуждение, быстро-медленно меняется: опускаются плечи, наклоняется, словно под тяжестью спутанных волос, голова, бледные губы сжимаются в тонкую нить, а в глазах загорается привычная настороженность. Она такая же, как и всегда. Та самая, маленькая, слабая, испуганная Мышка. И так даже почему-то вдруг спокойней. Это был лишь сон. Глупый, пусть в чем-то даже очень интересный и заманчивый, но сон. Показалось.

- Эй, красавица, я приду вечером? - почему-то уточняет он, перед тем как выйти из квартиры, и ловит себя на том, что ждет этого, едва заметного, почти что безразличного кивка – ловит так, словно ему важно ее разрешение, так, словно ему нужно ее приглашение, так, словно…

А впрочем, какая разница. Кивок, тот самый, уже привычный – он есть. Он всегда был и всегда будет. Эта маленькая, такая покорно-непокорная девочка – в этом городе – для него. Все, что ему нужно – для него. Все, чего может хотеть человек в этом новом, страшном, отвратительном мире безразличия и смерти – у него есть. И даже больше.

То самое “больше” не дает о себе позабыть ни на минуту. Дейзи ходит кругами, неторопливо сужая свои сети, то и дело показываясь в поле зрения занятого дежурством или обучением молодняка Мартинеса и, опустив глаза, сует ему перед отъездом на разведку какую-то бумажку в руку. На которую стоит только один короткий взгляд бросить. Чтобы смять раздраженно, а потом и вовсе поджечь. Бросая на асфальт и наблюдая, как корчатся где-то там, на ни в чем неповинном белом листке ненавистные слова о витаминах для беременных и даже детских вещах.

Цезарь ничего не привозит, а она даже не обижается. Не упрекает и словно бы не вспоминает, только смотрит издалека укоризненно, только заглядывает в глаза жалобно. Заставляет его против воли, раз за разом обращать на нее внимание. Центром мироздания Дейзи становится ее плоский живот – то, чего она постоянно касается, что оберегает от всего мира, что гладит легкими круговыми движениями, мечтательно улыбаясь и искоса поглядывая на вздрагивающего и торопливо отворачивающегося Мартинеса.

Он пытается просто избегать ее. Каким-то чудом еще никто не заметил изменений в поведении молодой женщины, никто ничего не говорил и не обращал на нее внимания. А может быть, ее поведение кажется таким явным и нарочитым только Цезарю? Тому, кто ежедневно ждет хриплого смешка Диксона, раздающегося за спиной, и его слов о том, что «Брауни таки вляпался по полной со своей блондинистой курицей». Или, что еще хуже, понимающей улыбки Кроули и тихого вопроса о том, кого он хочет: мальчика или девочку. Или о чем еще общаются между собой будущие родители? Мартинес искренне вспоминает слова молитвы, которую когда-то читала ему мать перед сном, и ловит себя на желании перекреститься. Каждый раз, когда он думает о Дейзи, ее животе и том, что там…