Страница 42 из 64
Земля дрожала от взрывов. Ржали и падали лошади. Людей рвало на части, заваливало землей. Оставшиеся в живых глохли от грохота, близких разрывов бомб и снарядов.
Балдынову по телефону сообщили, что убит комдив Книга, а вскоре полку был дан приказ на отступление.
Полк Балдынова понес большие потери, и остатки его эскадронов отступили в район Керчи, где велась подготовка к обороне.
У подножия горы Митридат кубанцы и моряки всю ночь рыли траншеи, ходы сообщения, углубляли выкопанные ранее окопы.
VI
Тимергали Губайдуллин изо всех сил старался поднять дух кавалеристов своего эскадрона, которых оставалось не так уж много. Он хорошо помнил политрука пограничной заставы, где служил до войны, и стремился быть похожим на него.
— Для таких джигитов, как вы, разве страшны фашистские танки? — весело подбадривал он бойцов. — Что мы их не видели? И видали, и поджигали! Если действовать хладнокровно, их можно бить. Надо помнить, что мы па своей земле. Есть такая башкирская поговорка: в собственном гнезде даже птенец богатырь. А мы не птенцы, мы джигиты, подобные беркутам! Мы защищаем свою Советскую страну!
Тимергали говорил весело и убежденно, и такая агитация вдохновляла людей, вселяла в них бодрость духа.
— Значит, так надо полагать, — куривший папиросу рыжеусый казак кивнул на запад, — что их танки можно бить?
Третьяк, возившийся с подвешенной на перевязи, раненой рукой, посмотрел на казака:
— Не так уж страшен черт, как его малюют!
— Трусу и пень кажется медведем. Самое главное — не бояться, — поддержал своих бойцов командир эскадрона Петров. — Некоторые кавалеристы считают, что уничтожать танки — это дело артиллерии. Они, как показал наш опыт, ошибаются. Мы должны за короткий срок овладеть всеми видами современной военной техники.
— У немцев вон сколько танков, самолетов, артиллерии. Тут с гранатами не попрешь… — сказал один из бойцов.
Петров не спешил с ответом. Он спросил:
— Есть ремни, крепкие веревки или проволока?
— Есть.
— Давайте-ка.
— Зачем вам проволока?
— Увидите.
Принесли проволоку. Петров уселся на дно окопа, сложил четыре гранаты рукоятками к себе, а пятую поместил в центре рукояткой от себя. Затем связал все гранаты вместе.
— Если эта связка попадет под танк — гусеница разлетится вдребезги… — проговорил он.
— Чтобы бросить такую штуковину, силища нужна, товарищ комэска!
Петров, держа на широкой ладони связку, улыбнулся:
— На десять — двенадцать метров каждый сможет кинуть. А дальше бросать бесполезно — трудно попасть, можно и промахнуться.
— О, це дило! — засмеялся старшина Третьяк, получая от Петрова связку гранат. — Теперь зараз побачимо!
— Пусть каждый приготовит себе такие связки, — сказал Петров.
Небо заволокло тучами. Заморосил мелкий дождь. Намокшая глина с бруствера потекла вниз. Укрыться было негде. Одежда у людей промокла. Они зябко поеживались.
Перед рассветом дождь унялся. Облака над головой поредели.
Тимергали приснились мать, отец, брат и ласково улыбавшаяся Тагзима. Внезапно пробудившись, какое-то время он еще не мог расстаться с дорогими ему образами… Но вот до слуха донесся знакомый противный, наводящий ужас звук.
— Танки!..
Утренний туман рассеялся.
За танками, за их броневым прикрытием шли цепью гитлеровские солдаты…
— Когда будет моя команда, стреляйте залпом. Пехоту от танков отсечь. Танки уничтожить потом. По местам! — сказал Тимергали спокойным командирским голосом.
Танки приближались, изрыгая пушечный и пулеметный огонь. Тимергали наблюдал за красноармейцами, которые приготовились к бою. «Джигиты надежные. Не струсят перед смертью», — подумал он.
Вражеские танки поползли на возвышенность. Стали отчетливее видны кресты на их громоздких туловищах.
Батарея, находившаяся под командованием старшины Третьяка, не подавала признаков жизни — артиллеристы берегли снаряды.
Лежавший рядом с Губайдуллиным ефрейтор потерял терпение:
— Товарищ сержант, разрешите мне бросить связку, гранат!
— Подожди, подпускай ближе! Следи за мной. Посмотришь, как надо бросать.
— Они же раздавят нас!
— Не паникуй! — Тимергали, подав команду, замахнулся тяжелой связкой.
После оглушительного взрыва танк остановился, его охватило пламенем и повалил густой черный дым.
Затем подбили еще два танка.
Немецкие автоматчики, лишившиеся прикрытия, не зная, как спастись от меткого огня, бросились наутек. Остальные танки тоже повернули назад.
Настроение у красноармейцев и моряков поднялось.
Но через некоторое время фашисты снова пошли в атаку.
Бой длился два дня.
На третьи сутки дивизии приказано было отступить. Для ее прикрытия на позиции был оставлен эскадрон Петрова.
Как только дивизия начала отходить к морю, фашисты опять перешли в наступление. Снарядов они не жалели.
Старшина Третьяк открыл ответный огонь. Он то ли волновался, то ли спешил, только не попадал из своего ПТР по танкам.
— Вот дурак! — ругал он сам себя. — Два выстрела пустил на ветер.
Он снова прицелился и выстрелил. На этот раз точным попаданием разбил танковую гусеницу. Танк закрутился и встал. Остальные танки продолжали ползти на позицию эскадрона.
— Не пройдешь, гад! — прохрипел старшина.
Грохнул выстрел, танк встал и загорелся. Но и отважный старшина с окровавленной головой повалился на землю.
Танки остановились, и вражеская пехота залегла.
От эскадрона оставалось несколько человек. Патроны кончались, на исходе были гранаты. «Следующую атаку остановить будет невозможно», — подумал Тимергали.
Воспользовавшись временным затишьем, Губайдуллин уложил тяжело раненного Петрова на повозку и отправил с другим раненым красноармейцем догонять отступавшую к морю дивизию, а сам вернулся на позицию эскадрона. За пулеметом, приготовившись к стрельбе, лежал молодой боец.
— Ну что, браток, будем стоять до последнего? — крикнул ему Губайдуллин.
Боец повернул к нему бледное лицо — наверное, он не понял его.
Вскоре фашисты пошли в атаку. На этот раз неравный бой продолжался недолго.
Тимергали увидел совсем близко танки с черной свастикой, гусеницы, разворачивавшие вязкую глинистую землю… Хотел встать на ноги, чтобы бросить гранату, и не смог: пулеметная очередь прошила ему обе ноги, и он стал медленно терять сознание, погружаться в горячую, густую боль. Последним усилием воли он заставил себя дотянуться до приготовленной связки гранат. Хватило сил подтянуть гранаты к себе. Слабеющей рукой Тимергали выдернул чеку, когда на него надвинулась грохочущая тень…
Когда остатки 72-й Кубанской дивизии достигли моря, было получено сообщение, что отдельные части мотопехоты немцев ворвались в Феодосию…
VII
Миннигали перестал получать от брата письма, и это его очень тревожило. Прошло больше двух с половиной месяцев. В деревне мать и отец тоже горюют о старшем сыне. Что случилось с братом? Может, он опять в окружении? По последним сводкам Совинформбюро, места, откуда получил Миннигали последнее письмо от брата, уже в руках врага. Наверно, случилась беда со всей частью, в которой воевал Тимергали, иначе ее командиры давно бы уже ответили на настойчивые запросы.
Осталось совсем немного до окончания училища. «Как только выяснится, где брат, сразу же попрошусь в ту часть», — подумал Миннигали, возвращаясь в строю курсантов с учений на Салаханах.
Сзади донеслась команда взводного:
— Шире шаг!
Когда вышли на улицу Алекберова, Щербань отыскал глазами запевалу:
— Соловьев, начинай!
— Какую?
— «Карамалинские горы»! — пошутил Миннигали.
— Ее потом, когда в казарму вернемся, — улыбнулся Щербань, затем сказал строго: — В строю не разговаривать! Запевай!
Николай Соловьев, полупивший прозвище Соловей, словно стараясь оправдать его, распрямил плечи, выше поднял голову, набрал побольше воздуха в легкие и запел высоким, звонким голосом: