Как живете, дети?

«Жаркие» каникулы

За эти 100 каникулярных дней дети стали трудноузнаваемы. Они, конечно, выросли, и этого я ожидал, кто-то похудел, кто-то, напротив, пополнел, цвет лица у большинства из них — загорелый. Но я имею в виду не только это.

Что это за длинный промежуток времени? Школа приостанавливает свою воспитательную работу. Значит, образуется вакуум в воспитании? Нет, скажет иной педагог, дети уходят с наставлениями, как себя вести, с заданиями наверстать упущенное и закрепить приобретенное — упражняться в каллиграфии, орфографии, и решении задач и примеров, списывать, заучивать...

Но каникулы есть каникулы — этим латинским словом определяется для детей содержание лета, наиболее «жарких» дней в году. Они действительно жаркие, может быть, не в буквальном, а в переносном смысле — обязательно. У детей сразу появляется так много дел и забот, что они забывают обо всем остальном, забывают о том, что нужно каждый день по 2—3 часа заниматься: списывать, выполнять упражнения, решать задачи. Кому же тогда бегать, прыгать через скакалочку, кататься на велосипеде, шушукаться с друзьями, устраивать походы, собирать конструкторы, мастерить стулья, раздевать и одевать куколку, смотреть телепередачу, строить башни, разбирать электрические игрушки, спорить с кем-то, оправдываться перед кем-то, а порой просто сидеть у окна и считать дождевые капли на стекле или же, лежа в постели и затаив дыхание, слушать папину (мамину, дедушкину) сказку?

Все эти дела — жизненно важные, и при их выполнении не раз придется нарушить наказы старших. Взрослые — занятые люди, они с трудом находят время, чтобы побыть с собственными детьми, поиграть вместе с ними, искупаться в речке, подняться на гору. И кроме того, зачем все это? Все это, по мнению взрослых, чепуха по сравнению с книгой, спокойной игрой.

Почему ребенок разбирает электрическую игрушку? По той же причине, по которой пятилетний Володя Ульянов хотел разобрать механическую игрушку. Ребенок чувствует: для него разобрать сложную игрушку с какими-то тайными механизмами важнее, чем играть ею как предписано.

— Нет, — скажет взрослый (папа, мама, бабушка, дедушка), — нельзя! — и отнимет у него эту игрушку и, может быть, даже спрячет ее, чтобы уберечь от порчи.

Но ребенок живет по своим законам, нельзя ему иначе жить.

«Без разрешения!»

А почему мы ему не разрешаем, больше запрещаем, чем даем разрешение на что-то?

И к каким бы объяснениям мы ни прибегали для своего оправдания, действительность будет состоять в том, что нам просто некогда. У нас тоже есть свои заботы и развлечения, и сквозь них дела детей нам кажутся глупостью, ненужной забавой.

Одно дело, если они занимаются музыкой, читают книги, рисуют, тихо-мирно рассказывают друг другу сказки! Это им, конечно, разрешается! Разумеется, потому, что мы в это время можем спокойно ходить к своим друзьям с поздравлениями, веселиться или играть в шахматы с соседом или смотреть новый кинофильм, на который дети до 16 лет не допускаются. Не так ли?

Но, друзья-взрослые, что же такое получается?

Я вам прямо скажу: во всех этих случаях получается то, что за счет замедления действительной жизни детей мы выигрываем время для удовлетворения своих (боюсь сказать — эгоистических) потребностей.

«Без разрешения!»

Ну, конечно, ребенку не все можно разрешать, но и запрещать все тоже нельзя.

«Дорогой учитель! Мне не о чем Вам писать. Мама не выпускает меня со двора. А двор маленький. И сельские девочки не приходят ко мне. Мама говорит, что они могут отнять у меня время. Каждый день мы с мамой упражняемся в письме, решаем задачи. Мама говорит, что Вы будете очень довольны моими успехами. Я очень соскучилась здесь. Не надо было никому придумывать каникулы».

Это письмо написала мне Кетино, у которой, я вижу, бледное лицо, тусклые глаза. Письмо я получил совсем недавно, и потому не успел ответить — не ей! — а ее матери, строго требуя от нее жить жизнью своей дочери, а не так, чтобы детскую жизнь приспосабливать к условиям спокойной и невозмутимой жизни матери.

Ну, хорошо, будет писать Кетино красиво, не будет допускать ошибок в сложении и вычитании.

Но разве это все?

А что она скажет нам в классе, когда я дам детям задание: «Расскажите о ваших новых друзьях, которых вы приобрели во время каникул»?

Она не поднимет руку.

Что же она мне напишет, когда я дам детям сочинение: «Лето есть лето!»?

Она напишет красиво о том, что ей не о чем писать.

Какие ассоциации могут всплыть в памяти девочки, когда на уроке мы будем изучать стихи и рассказы о селе, сельской жизни, о сельских ребятах?

Какими впечатлениями ей делиться с товарищами может быть, выдавать за правду небылицы?

Но кому будет интересно выслушивать их и кто ей поверит?

Только богатый опыт рождает богатую фантазию — это же психологический закон! И дети верят в такие плоды воображения и вымысла, которые опираются на жизненную правду, — это тоже закон, но уже педагогической психологии. И Кетино будет чувствовать себя неловко среди товарищей и подруг, она станет пассивной, а я, не узнав настоящих причин, могу воспринять это как ее личностную черту.

Вот какая может произойти педагогическая ошибка!

В письме Кетино я нашел шелуху от семечки. И мне представилось, как она щелкает семечки (а что другое делать, ежели нечего делать!), скучает, капризничает. А если она сдалась и примирилась с неестественной для себя жизнью, то ее духовный мир, значит, не обогащается, значит, взросление ее замедляется! Три месяца каникулярного вакуума взросления ребенка, подумать только! Ему же никогда, никогда не наверстать упущенного! Этот вакуум отнял у ребенка много радостей, отнял, может быть, невосполнимую возможность полноценно проявить свои способности!

Из чего, в конце концов, строится личность? Разве так трудно заметить, как прочно она опирается на жизненный опыт детства! Моя забота в том и состоит, чтобы помочь детям обогатиться жизненным опытом детства, ибо хорошо знаю:

Чем многограннее у ребенка жизненный опыт детства, тем успешнее можно вплетать в него богатейший опыт человечества.

Хочу закрепить эту мысль: речь идет не о том, чтобы жизненный опыт детства подогнать под опыт человечества, и не о том, чтобы сделать наоборот. Речь идет совсем о другом.

Многогранный жизненный опыт детства есть благодатнейшая почва, и посеянные в ней очищенные семена богатого опыта человечества могут дать редчайший урожай — неповторимую личность.

Каникулы, таким образом, — это не вакуум в воспитании детей, а сама жизнь — богатая, полная похождений, порой опасных, порой смешных, удивительных, увлекательных, но познавательных. Не проживешь их, как диктует закон детской жизни, не будешь лазить по скалам, ходить по лесу, прыгать с обрыва, спускаться в темный подвал — станешь маменькиным сынком, трусишкой. И надо еще, конечно, читать, чтобы обогащать свою жизнь, надо читать о Томе Сойере не для того, чтобы знать, как он жил, а для того, чтобы самому стать современным Томом Сойером.

Но разве только этим заполняется жизнь детей в каникулярное время? А какое множество поручений и просьб родителей, дедушек и бабушек, близких и соседей надо еще выполнять? И во всех этих делах, жизненно важных делах, они растут, общаются, познают мир, обогащаются опытом.

Так и становятся каникулы «жаркими» для детей.

А тут — «Решай! Списывай! Зубри! Наверстывай упущенное!». Ох, эти наивные учителя! Как будто они сами прямо так и родились — с программами и конспектами уроков в руках да еще длинными-предлинными списками своих будущих учеников! Как будто так и шагнули в педагогическую жизнь, не прожили ни одного дня в мире детства, не бегали вдоль речки в коротких штанишках и юбочках. Не будь «жарких» каникул, в школу вернулись бы дети, задержанные в своем движении к взрослению. Мыслимы ли успешное учение и радостная жизнь ребенка в школе без его собственного, личностного богатого опыта детства?