Злые ветра Запада

Привязываться к ним, необходимым каждому уважающему себя мужчине-христианину нельзя. Моррис считал именно так. Многие осуждали его за это. Кроме 'пустынных братьев'. У каждого своя история и свои желания. Если товарищ не думает о семье, так что такого? А уж причины такого отношения их совершенно не интересовали. Моррис только радовался этому.

Потому что Джимми купили клетчатый саржевый костюмчик и крепкие красные ботиночки. А Джимми радовался и дудел в подаренную довеском вырезанную из дерева дудочку. Когда он хохотал, показывая первые вылезшие зубы, крупные, как у кролика, Мэри-Энн смеялся не меньше его. Моррис ощущал счастье и желание жить ради самой жизни. И кофейная кожа жены не раздражала, не заставляла злиться и звала притронуться к ней губами. Каждую ночь. А рисунки с ней Моррис хранил в нижнем ящике шкафа в подвале. Они ютились в самом уголке, прижатые друг к другу в плотной папке, не занимая лишнего места. Ведь свободное место принадлежало патронам, пороху, пулям и свинцу.

Когда Моррис возвращался домой, вечером, рассветными сумерками, редкими дневными часами, на полку шкафа тяжело ложились две кобуры, пояс с кармашками под патроны и значок, шелестевший цепью для шеи. Аккуратно стриженный блондинчик Моррис подавал надежды и состоял на хорошем счету у шерифа. Огромного, лоснящегося темно-шоколадным лицом Оливера Мартина Дюморье. Чифом у Морриса ходил самый настоящий, пробу негде ставить на его чернейшестве, ниггер.

Случись такое лет на десять с небольшим пораньше, Моррис первым бы плюнул в того, кто сказал бы про него такое. У него, Морриса, чиф - чистейшей породы ниггер?

Джеймс Алан Моррис родился в Орлеане. Но город не стал его детским садом, школой и колледжем. Всем этим вместе, объединенным под крышей, стала миссия Общества Иисуса. Отец Натаниэль подобрал светловолосого мальчишку на улицу, когда тот прятался на задворках таверны 'У Шейди'. В Колонии, в самом настоящем аду для живых. Но перед этим Моррису пришлось несладко.

Луизиана пожинала плоды прошлого. Луизиана пропиталась ненавистью, болью и кровью цветных. Пусть и случилось это задолго до Бойни. Гнойник, зревший под ее благодатной почвой не спадал даже с отменой 'Джима Кроу' к концу двадцатого века. Как и пару столетий назад, все оставалось по-прежнему.

Ниггер тут, ниггер там. Даже если он или она и вовсе не ниггер. Чванливый юг всегда оставался сам собой. Убирать тростник доставалось либо темнокожим ребятам, либо скатившимся вниз белым пропойцам. Работать в портах залива доставалась им же.

Помаши тесаком от заката до рассвета, срубая упругие стебли, необходимые для дорогого тростникового сахара. Повытирай пот, градом катящийся по собственной темной коже. Выпотроши с утра до ночи половину улова самого маленького рыбацкого судна, стоя по колено в склизких потрохах. Постой под моросящим южным дождем на остановке, дожидаясь автобуса до противоположного конца города. Уклонись от бутылки из-под 'Корз', летящей в тебя из кабриолета, полного белых молодых щенков.

Доберись до трущоб, где живет уже черт его знает какое поколение твоей семьи. Послушай, как плачет совсем еще молодая проститутка из-за стенки. Да-да, она сама выбрала себе жизнь. Но стоит ли вместо нескольких баксов получать вдобавок и несколько ударов по ногам от сытых и совершенно обнаглевших копов-ирландцев?

Бойня не обошла Орлеан стороной. Она зацепила его, скрутив в плотный клубок страх и ненависть, чванство и гордость, жажду мести и жажду лучшей жизни. Залив, взбурливший волнами, лишь помог. Река поднялась на три метра, заливая улицы и топя в темных водах не только жизни горожан, но и судьбу многострадальной Луизианы.

Белые отошли к портам. Цветные заняли сам город. К крови, проливаемой детьми Люцифера, добавились ее же потоки из-за новой войны. Но время всегда и все расставляет на свои места. Вместо врагов из плоти и крови, а порой и без нее, пришли другие.

Эпидемия красной чумы прошлась по побережью и реке метлой. Выкашивала без разбора всех. Белых, черных, красных, желтых, метисов, мулатов, квартеронов и даже индейцев племени чоко, столетиями сидевших в лесах. Моррис выжил. Его семья - нет.

'Сахарок', 'белячок', маленький и оставленный всеми, много ли шансов выжить? Особенно когда ты один? И когда рядом, бунтуя и мстя за прошлые прегрешения белых господ, бушует цветная многоликая толпа? Он выжил. Один.

Время пришло, и Луизиана села за стол переговоров. Торги прошли быстро. Время диктовало скорые решения. Цветные, те из них, что не смогли сбиться в кланы, вернулись на свое место. Вновь вооружились заступами, тесаками, мотыгами, и отправились работать. Разве что бичами их лупили такие же черные, жаждавшие сладкой и сытой жизни, наркотиков, выпивки, белых шлюх и оружия. Взамен белые порты получали тростник, картофель, табак, свиней с курами и прочее, и прочее.

Между Орлеаном и портами залива выросло несколько новых городишек, смешанных, разноцветных и разномастных. Отсюда выходили в поля, на фермы и в леса те, кто так и не смог стать сильными. Здесь оказался в свои семь лет маленький Моррис. Здесь он заработал первый шрам на лице, оставленный острым концом сухой палки, одной из тех, что его лупили сверстники, ютившиеся в хибарах вдоль реки.

Колония, мать ее. И никак больше никто и не называл протянувшиеся на мили муравейники из разваливающихся старых домов, сколоченных кое-как из чего попало хижин и просто лачуг, собранных из стенок ящиков, кусков кровельного железа и кузовных рам.

Моррис ютился на задворках старого, скрипящего досками дома с четырьмя невысокими колоннами. Во дворе, заваленном несколькими ржавыми и умирающими автомобилями, кучами песка, ломаным инструментом и куриными перьями, даже стоял небольшой фонтан. Расколотая чаша и две трети красивой голой миз. Моррис, тихонько обитавший в закутке большого подвала вместе со старой кошкой Лиззи, выбирался по утрам полюбоваться на него.

Прожил он там недолго. Хозяин, вернее, новый владелец дома, мистер Хайзенберг, решил сразу сделать несколько вещей.

Начать варить в подвале 'голубой лед'.

Очистить подвал от хлама.

Завести блад-терьеров для защиты подвала.

Второй шрам, также как третий и четвертый Моррис получил именно от них, удирая по улице. Лиззи лишь хрустнула позвоночником на клыках первого пса, подарив Моррису шанс. Бедная Лиззи, облезлая теплая и добрая Лиззи, пахнущая пылью, теплом и мышами.

На свою беду кроха Моррис решил поселиться ближе к Орлеану. Прямо в Яме, предпоследнем куске Колонии перед городом. Там его и поймала свора Джека. Там его и нашел отец Натаниэль, не побоявшийся разогнать мелких и опасных цветных хищников.

Миссия Иисуса милосердного, ютившаяся за крепкими стенами с колючей проволокой и охраняемая десятком бородатых хмурых белых, приютила одинокого мальчугана. Чуть позже Моррис понял, что куда больше, чем людей, обросших густыми бородами и обвешанных оружием, местные боятся троих спокойных и уверенных в себе святых отцов.

Он рос в миссии до шестнадцати лет. Учился грамоте, счету, борьбе, истории, географии, обращению с оружием, учился рисунку, учился всему, что давали ему и десятку других ребятишек иезуиты. К одиннадцати годам Моррис перестал ненавидеть цветных. Его лучшим другом стал метис Джо Секвойя. В семнадцать, когда Моррис уже нацепил значок помощника шерифа, Джо любил несколько четких вещей.

Не работать.

Деньги.

Силу власти и власть силы.

Уроки отца Натаниэля пропали зря. Выйдя за ворота миссии Джо применил только науку управления людьми. Книгу Макиавелли метис уважал. В семнадцать с половиной Моррис стоял напротив него в переулке, плохо освещенном масляными фонарями и косился на блеск стали, приставленной к его горлу громилой с кожей совершенно непонятного цвета.

Друг сделал конкретное предложение. Попросил вспомнить детство и не мешаться под ногами. Джо хотел прибрать Яму к рукам. Моррис согласился. Вернулся к себе, в крохотную квартирку в чистом райончике 'белого города', и надрался вдрызг. Сидел, слушая шум за окном, глотал виски, не чувствуя вкуса и тихо скрипел зубами от собственного страха и глупости.