Злые ветра Запада

Манасыпов Дмитрий Юрьевич

Злые ветра Запада

Злые ветра запада

'Эй, крошка, что скажу тебе, крошка!

Присядь со мной рядом, обними меня, крошка.

Эй, мистер Джек, не смотри так строго

Налей лучше выпить, впереди ждет дорога.

Кто вернется домой, кто останется там.

Мы не знаем, да к черту, не плакать же нам?

Мы вернемся, быть может, а быть может, и нет.

Впереди нас ждет ветер, он и даст нам ответ.

Из записной книжки хирурга

7-ого отряда рейнджеров,

м-ра медицинской службы

У.Дж. Салливана'

Пособие 'Деградация американской поэзии

во время т.н., 'Демонической Бойни',

с комментариями ректора факультета

лингво-анализа коренных наречий населения САСШ и КША,

профессора криптоаналитики, др. философии

М'Боа Ка-Тонга.

Intro:

Первое тело попалось у самого края песка. Второе лежало чуть дальше. У обоих не хватало очень важной детали: головы. Зато вокруг оказалось достаточно песка, потемневшего от впитанной крови.

Покойники при жизни служили в пехоте. Или просто носили серые куртки стрелков Конфедерации, кто знает? В любом случае, даже если они когда-то и умели стрелять, это их не спасло. Неподалеку обнаружилось и оружие: старые 'ремингтоны', со стволами, завернутыми штопором. Максвелл выругался, оглядываясь.

Ветер выл и старался попасть внутрь куртки, плотно застегнутой на все пуговицы. Но пока не получалось. Куртку пошил старый портной в Джексонвилле и отвалить за нее пришлось немало. Десять долларов, благой Иисус, десяток полновесных серебряных долларов с мексиканским орлом. Но куртка того стоила.

Её пошили из кожи с хребта и плеч рогатого ящера, а это, как известно, зверюга еще та. На Красных Холмах, где тварей расплодилось предостаточно, они знай себе, снуют туда-сюда, как термиты. Но там они мелкие, и шкура тонкая, а охотятся на них все, кому не лень. Самый мелкий бой, умеющий стрелять из арбалета, за вечер подобьет двоих. А то и троих. У Холмов тем и живут, ящерами этими. Все идет в дело: мясо вялят, из шкуры делают дерьмовые обувь, ремни и одежду, просто продают плохо выделанную кожу. А эта куртка не из таких, нет-нет.

На нее пошел настоящий рогач-пятилетка, одиночка, хозяин поросших жесткой травой проплешин на окраинах Мохавы. Великан трех футов ростом и длиной в добрых пять. Без хвоста. С хвостом так все семь. Такого берут издалека, из хорошей винтовки, тяжелой разрывной пулей в голову. И шил ее очень хороший мастер, старый Чжоу, один из пяти оставшихся на весь Джексонвилль китайцев. И, мало того, что она не пустит внутрь ветер, о да, детка, действительно мало. Куртка остановит даже добрый старый 'Боуи'. А лучше ножей ему не встречалось.

Максвелл хотел сплюнуть, но вовремя опомнился. Чертов ветер, чертова пустыня, чертов песок! Убаюкивающий мерный шорох, странные мысли о собственной куртке... да он чуть не заснул, чуть не потянул вниз за хобот маску, открывая лицо. Срань господня, да что же это такое?! Он же старый копатель, он же, мать его, пустынный диггер, и чуть не сглупил... Все вчерашняя попойка, не иначе.

Огорченно покрутил головой. Песок летел сильнее, порой в стекла маски попадали целые пригоршни. Это заставляло злиться. Когда поднимается пустынный вихрь - работать тяжело. Хотя он же отпугивает половину конкурентов. Оставшиеся... ну, тут уж как бросит кости старина Джек. Козлоногий часто играет с диггерами, но Максвеллу пока везло.

Стрелка компаса металась из стороны в сторону и даже пару раз навернула полный круг. Диггер криво усмехнулся, радуясь удаче. В таких местах любой прибор сойдет с ума. И вперед ведет только опыт и чутье бывалого копателя. Ошибка стоит дорого, порой даже чересчур. Под ногой, пробившись через вой ветра и шуршание песчинок, треснуло. В правой ступне разом стало горячо. Максвелл покосился вниз, сглотнул.

Проткнув сапог, в ногу, ЕГО НОГУ, вошел обломок черной, изъеденной временем кости. Срань господня! Острый, разрезавший плотную выделанную кожу как нож масло, обломок. Здесь, где ветер носит с собой дьяволово семя, Иисус милосердный!

Максвелл всхлипнул. Вот и все... отбегался. Тешить себя мыслями, что обойдется, глупо. Ничего не обойдется, уж кто-кто, а он знал точно. Нога горела, явственно говоря про заражение. Дьяволово семя, попадая в кровь, сразу же жжет изнутри. Выходов маловато. Застрелиться... или отрезать поврежденное место. Представить себя без ноги Максвелл не мог. До этого вот самого момента. Но куда страшнее представить мир без себя.

Идти оказалось больно. Небольшой порез, наверняка недлинный... и точно неглубокий, наливался стреляющим пламенем при каждом шаге. Когда впереди замаячил фургон, брошенный у низких дюн, дыхательная смесь в бачке практически закончилась. Максвелл плюхнулся на скрипнувшее сиденье, потянул на себя дверь. Та, сваренная из толстого металла, тяжело качнулась и, хрустнув, провисла на верхнем креплении. Максвелл выругался, неожиданно ощутив страх. Срань господня, этого ему еще не хватало. Даже и хорошо, что ветер с запада, злой, больно хлещущий любое существо плетями острейших песчинок. Хотелось верить, что никто не подойдет на запах крови.

Подергал дверь, безуспешно пытаясь приподнять ее на петле. Не получалось. Потянул сильнее, упершись обеими ногами в пол и до белых кругов боли в глазах и... И вышло, хрен тебе, Козлоногий Джек, чертов cabron, не дождешься! Дверь щелкнула язычком замка, треснула, проседая. Но свист ветра практически прекратился. Практически.

Сам Максвелл не услышал еле слышного шипения сквозняка, старательно искавшего щель, и зря. Он сам, в прошлом месяце, вытаскивал остатки старика Худа из его бронеконсервной банки. Тогда тварям пустыни хватило неплотно прилегшего люка, и все - был Худ, краснорожий баунти-хантер, и весь вышел. Сожрали, переварили и даже ничего не выплюнули. Хотя сейчас Максвелл думал все же о другом, беспокоясь о насущном и ежесекундном.

Диггер торопливо прикрутил к шлангу новый баллон, чуть не уронив выцветшую ребристую банку. Черт! Вот этого все ему только и не хватало, хорошо, не наступил. Хотя, думать СЕЙЧАС о том, как ехать назад без запаса кислорода? Даже если и выйдет, куда страшнее думать о том, как нажимать на педаль. Диггер не жаловался на плохое воображение и даже сейчас, когда торопливо убегали драгоценные секунды, представил себе...

... как больно будет нажимать обрубком его собственной ноги на чуть ребристую поверхность. Как резкими точками, от лодыжки и до самого бедра прострелит жуткая, ни на что не похожая агония умирающих нервов и сосудов. Сколько придется мыть потом пол, покрытый коркой из набежавшей через бинты крови и грязи. И сможет ли он выжить вообще? И будет ли 'потом'?

Максвелл, поскуливая, достал с заднего сиденья, превращенного в рундук, небольшой металлический ящик. Щелкнул замками, поднимая крышку. Замер, не веря происходящему, глядел на инструментарий, купленный как-то по пьянке у батальонного хирурга в Форт-Найт. Столько таскал с собой и вот, милостивый Иисус, пришлось достать с вполне определенной целью. Отпилить, мать ее, собственную ногу.

Опыт и желание жить взяли свое. Клеенка, обернутая в вощеную кожу, захрустела, раскручиваясь, и легла на сиденье, прямо под потную и грязную ступню. Носок улетел куда-то вглубь машины, Максвелл порылся под водительским местом, нашаривая квадратную бутылку. Полил, не жалея, дешевым и крепким, глаз выдери, бурбоном. Тоскливо застонал, понимая, что надо торопиться. Место прокола густо краснело, наливаясь на глазах болезненным пурпуром.

Максвелл торопливо, чуть не уронив, достал пенал с ампулами, плотно проложенными между собою корпией. Отломал головки у двух, набрал полный шприц, вогнал в вену на руке, зубами придерживая жгут. Накинул чуть ниже щиколотки, перед суставом, торопливо затянул снятый жгут. Тот лопнул, шлепнув Максвелла по щеке и резанув кончиком по глазу.